ночные нападения на сторонников ненавистного Отто не дали желаемого результата, и тогда Гитлер решил разорить Штрассера, изъяв доли его брата Грегора и Ганса Хинкеля в «Кампфферлаг».
Но загнанный в угол Отто Штрассер не сдавался. Ему удалось объединить в свой «Черный фронт» всех, кого не устраивали ни Веймарская республика, ни нацисты. Главную свою задачу он видел в постоянном отпоре нацистам, и его «Черный фронт», по словам самого Отто, превратился в «невидимую, но вездесущую силу, внушавшую ужас Гитлеру и его приспешникам даже тогда, когда мне пришлось уехать за границу».
«В последующие месяцы, — писал в своей известной книге «С Гитлером — к власти» Отто Дитрих, — фюрер на своем лимузине объехал всю Германию. Встречи устраивались повсюду: и в столице, и в провинции — в первом случае в отеле «Кайзерхоф», во втором — на тихих лужайках под открытым небом. Необходима была конспирация, чтобы не давать материала прессе…»
Как проходила эта самая «обработка», уже на Нюрнбергском процессе поведал Функ. «В разговорах с промышленниками, — рассказывал он, — фюрер лично подчеркивал все снова и снова, что он является врагом государственной экономики и так называемого планового хозяйства и что он считает абсолютно необходимым свободное предпринимательство и свободное соревнование, чтобы достичь наилучших результатов».
С Шахтом Гитлер познакомился на вечеринке у Геринга. На допросе в июле 1945 года Шахт скажет, что те мысли, которые «полный энергии и огня» Гитлер высказывал на том вечере, нашли у него полное понимание и он подумал, «что этот человек, с которым надо вместе работать». Но уже тогда между Гитлером и Шахтом шел самый настоящий торг. «Мы, — писала в своем дневнике первая жена Геринга, — ждем сегодня в гости Ялмара Шахта и Адольфа Гитлера. Впоследствии мы узнали, что Шахт согласился на сотрудничество с Гитлером при условии устранения братьев Штрассеров».
Все условия для такого сотрудничества у Шахта были. Он обладал непомерными амбициями и капиталами, мечтал стать канцлером или по меньшей мере министром национальной экономики в правом кабинете и оспаривал у Франца фон Папена право называться самым бессовестным оппортунистом Германии.
Гитлер устраивал его по многим показателям, и в первую очередь тем, что люто ненавидел социалистов и коммунистов, от которых исходила главная опасность. Насколько он уже успел узнать на тайных встречах, как всякий политик, Гитлер имел два лика: один — для толпы, где он бил по эмоциям и чувствам, и другой — для деловых людей, где уже не было никаких эмоций и преобладал трезвый расчет.
— Там, где Гитлер, — заявил он при получении членского билета весной 1930 года, — каждый может занять место в рядах его партии!
Одетый в коричневую рубашку принц стал выступать на собраниях и довыступался до того, что был избит кенигсбергскими полицейскими. Но… никакой обиды у него на них не было. Более того, принц был счастлив тем, что пострадал за «самого» Гитлера. Не отставал от сынка и Вильгельм II, который писал ему: «Ты должен гордиться, что стал одним из мучеников этого великого народного движения».
Как это часто бывает, помощь пришла с самой неожиданной стороны — от обиженного на депутатов оппозиционных партий Брюнинга. Парламентарии не признали конституционность действий канцлера, который решил воспользоваться чрезвычайными полномочиями для проведения своей бюджетной программы. Брюнинг распустил рейхстаг и назначил на 14 сентября 1930 года новые выборы. Это решение оказалось роковым для Германии, что позже признавал и сам Брюнинг, но кто мог тогда знать, чем все кончится…
Гитлер воспользовался представившимся ему шансом и развернул невиданную по масштабам предвыборную агитацию. «Не перестрелять ноябрьских преступников, а переголосовать их» — таков был его лозунг, который он выдвинул еще во время пребывания в Ландсбергской крепости. А раз так, то все усилия партии были направлены на завоевание масс и создание, в отличие от других партий, широкой разветвленной партийной сети по всей Германии. В деньгах недостатка не было, людей не жалели. Дело дошло до того, что даже в самых небольших деревушках можно было встретить нацистского агитатора. И именно в таких деревушках была сила Гитлера.
— Пусть не останется ни одной фермы, — повторял он, — ни одного поместья, ни одной деревни, ни одного кооператива, ни одной отрасли сельскохозяйственного производства, ни одной организации и тому подобного, где у нас не было бы своих агентов, и в таком количестве, чтобы мы могли одним ударом парализовать всю политическую жизнь этих структур…
Такой вселенский размах требовал огромного количества хорошо подготовленных и грамотных людей. С этим успешно справлялась нацистская школа, превращенная гауляйтером Фрицем Рейнхардтом в партийный институт, который проводил инструктаж по ораторскому искусству и снабжал своих слушателей готовыми речами и ответами на наиболее типичные вопросы аудитории. Огромную роль в пропаганде нацистских идей на селе сыграло и кино, которое было тогда еще в диковинку.
С подачи Геббельса отдел пропаганды имперского руководства партии еще в декабре 1928 года разработал план по проведению «ударных пропагандистских акций», призванных насытить пропагандой все районы не только во время проведения предвыборной кампании, но и в течение всего года. Известную роль сыграла и программа проведения вечерних бесед, на которых наиболее влиятельные местные руководители вдалбливали в головы рядовых членов усвоенное ими на больших митингах. Выбор районов для таких акций разрабатывался на основе донесений с мест, и в той же Саксонии влияние «вечерних бесед» сказалось на результатах выборов.
Весной 1930 года Гитлер назначил Геббельса главой отдела пропаганды, и за шесть последующих недель нацистская партия впервые в своей истории провела нечто вроде кампании в масштабах всего рейха. Гитлер сделал все возможное и невозможное, чтобы создать впечатление энергичной, уверенной в себе партии, настроенной на то, чтобы «действовать безо всяких разговоров» и показать, как выгодно они отличаются от всех остальных политических организаций, слабых и ни на что не способных. Взятый Геббельсом тон больше напоминал призывы циркового зазывалы, приглашавшего скорее в веселые шапито, чем на скучные многословные партийные митинги, к которым уже приучили немецких избирателей.
— Гоните в шею этот сброд! — надрывался Геббельс. — Сорвите маски с их рыл! Хватайте их за шиворот, надавайте им по жирному брюху 14 сентября и гоните их из храма под пенье труб и барабанный бой!
Известный в Германии сатирик Курт Тухольский отпустил по поводу избирательной кампании Гитлера убийственную, как ему тогда казалось, остроту.
— Этого человека не существует, — заявил он. — Есть только шум, который он производит.
По сути, это и был самый настоящий цирк, только политический, и большинство политических наблюдателей наивно сочли предвыборную кампанию Гитлера обыкновенной шумихой, за которой Гитлер стремился скрыть отсутствие серьезной программы, и не принимали этот спектакль всерьез. Однако сами избиратели думали иначе…
Кризис грянул накануне сентябрьских выборов, когда берлинские штурмовики, прославившиеся кровопролитными битвами с коммунистами, отказались охранять партийные митинги. Они требовали увеличения жалования, зазвучали речи о том, что партийное руководство недооценивает своих штурмовиков и они существуют, «просто чтобы умирать».
Встревоженный Гитлер поспешил в Берлин. Там, по словам Отто Штрассера, с ним случился нервный припадок, но он сумел удержать себя в руках и, переходя из одной пивной в другую, со слезами на глазах заклинал «своих ребят» не подвести его.
— Я, — говорил он, — обещаю вам достойную оплату вашего труда и отношение как к солдатам революции…
Слезы, деньги и новое отношение подействовали, Гитлер сумел переломить ситуацию и заявил, что
