Не менее сильно воздействовал Гитлер и на представителей бывших правящих классов, недовольных утратой своего влияния на старые средние классы, опасающихся процессов модернизации и усиления рабочего класса, угрожавшего их социальному статусу и источникам доходов, а также на значительную часть молодежи, обеспокоенную потерей возможностей для карьеры и стремящуюся к устройству своего будущего. Одной из главных причин успеха нацистов в 1930 и 1932 годах и стала та самая социальная неоднородность немецкого общества, которую невозможно объяснить обычным рациональным классовым анализом, что по большому счету и явилось истинной сутью нацизма.
Определенную роль сыграли и те в высшей степени оригинальные методы ведения предвыборных кампаний, которые для Гитлера всегда были намного важнее их содержания. Пламенные речи Гитлера и других вождей партии, все атрибуты нацистского движения, которое расценивало политику как драматическую смесь театра и религии, — все это было направлено не на разум, а на эмоции. На те самые «аффективные интересы», для которых, по словам Фрейда, логические доводы были неприемлемы. «На разум, — писал известный психоаналитик, — можно действовать надежно только тогда, когда он не подвержен влиянию сильных эмоциональных воздействий; в противном случае он действует просто как инструмент и передает требуемое волей».
Гитлер прекрасно усвоил это положение и сделал все возможное, чтобы с помощью символов, языка, иерархии, ритуалов, парадов и демонстраций подчеркнуть верховенство таких иррациональных факторов в политике, как борьба, воля, сила, растворение индивидуальности в коллективных эмоциях группы, жертвенности и дисциплины. Чего стоили в этом отношении одни факельные шествия штурмовиков, когда даже самый забитый человек вдруг начинал ощущать себя в единстве со всей этой страшной и могучей силой!
Именно поэтому Гитлер отказался от всевозможных конкретных программ. Это не только давало свободу маневра, но и позволяло группам с различными, а иногда и противоположными интересами и взглядами идентифицировать себя с нацистским движением, легко убеждаясь в том, что цели Гитлера совпадают с их собственными. Очень многие представители консервативного старшего поколения верили в то, что именно Гитлер вернет германскому народу его традиционные ценности. Молодежь видела в фюрере свободного от классовых предрассудков лидера и со свойственной ей революционностью очень надеялась на то, что Гитлер разобьет все пережитки прошлого и настоящего и станет вождем новой ницшеанской революции духа. И пока фюрер стоял за «моральное и духовное возрождение нации» и обещал объединить нацию, избавить ее от страхов и указать выход из того болота, в который ее завели социалисты, поддержка во все времена рвавшейся в бой молодежи была ему обеспечена.
Да, Гитлер был лидером самой сильной партии — непонятно было только, что же ему теперь надо было делать? На одном из собраний партийной верхушки Штрассер предложил навести мосты с «центристами» и образовать коалицию, однако Гитлер отказался.
— Нет, — завил он, — это не по мне… Все или ничего!
Что касалось штурмовиков, то Геббельс был прав — они на самом деле оставили свою «обыденную деятельность». По возвращении из Фюрстенберга Гитлер устроил в Берлине грандиозное шествие отрядов СА, которое явилось грозным предупреждением тем, кто не желал его назначения на пост канцлера. Гитлер не скрывал желания прибегнуть к политическому шантажу и с досадой заявил:
— Если мне не дадут власть, я не смогу удержать в повиновении штурмовые отряды…
Он знал, что говорил. Все это время штурмовики, которым постоянно вбивали в голову, что они подвергаются опасности со стороны красных, жили в тревожном и радостном ожидании скорого выступления против марксистов и обещали им «крупные неприятности».
— Банды убийц, — говорил 15 июля 1932 года в берлинском Дворце спорта Герман Геринг, — рассчитывают на дисциплинированность штурмовых отрядов. Они знают, что существует приказ, запрещающий штурмовикам пускать в ход оружие. Говорю вам: теперь настал конец. Когда в ближайшие дни вождь вернется из Восточной Пруссии, я вместе с другими вождями партии буду просить его — я знаю, он исполнит нашу просьбу, — чтобы этот приказ был отменен. Трижды по 24 часа права на самооборону и свободы действия коричневых рубашек — и трусливая сволочь расползется по всем щелям.
Ему вторил и Грегор Штрассер, который выразился еще более определенно.
Заступничество Гитлера за убийц рабочего возымело действие. Фон Папен не осмелился дать Гитлеру достойный отпор, и при его явном попустительстве смертный приговор был отменен. Так вся страна узнала, что лидер нацистов сильнее ее рейхсканцлера. Что же касается штурмовиков, то они не только продолжали «чистить улицы», но и, как в 1923 году, стали готовить грузовики и пулеметы для похода на Берлин. Общественность потребовала навести в стране порядок, и 9 августа 1932 года вышел чрезвычайный закон против террора. Теперь за то, за что еще совсем недавно давали несколько лет тюрьмы, грозил смертный приговор. Однако Гитлер и здесь остался верен себе и потребовал разного отношения к одним и тем же деяниям, совершенным коммунистами и штурмовиками. В стране снова запахло кровью.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Вся эта демонстрация силы была направлена только на одно: заставить фон Папена осознать грозившую стране опасность и подать прошение об отставке. Дальнейшее было делом техники. И если Гитлер на самом деле верил Шлейхеру, то канцлером должен был стать с его подачи он сам. Однако фон Папен не дрогнул и не подумал оставить свой пост: выборы не дали большинства ни одной из партий, президент относился к нему прекрасно и слышать не хотел ни о каком «богемском ефрейторе». Как и многие политики в Германии, он считал, что нацисты достигли своего апогея и теперь их движение пойдет на спад. Зажиточные слои населения выражали недовольство беспорядками, которые творили штурмовики, да и рейхсвер вовсе не проявлял удовольствия от возможного прихода Гитлера к власти.
Гитлер не выдержал, и фон Папен смог лично убедиться в том, о чем до сих пор о лидере нацистской партии знал только понаслышке.
— Мне, — кричал близкий к истерике Гитлер, — нужно власти ровно столько, сколько потребовал ее в 1922 году Муссолини… И если этого не произойдет, то за меня ответят мои штурмовики, которые выйдут на улицы и начнут убивать этих проклятых марксистов! Что же касается меня, то мне надоели все эти игры, и я прекращаю все переговоры!
С этими словами Гитлер покинул кабинет.
— И что мы будем делать? — взглянул на военного министра фон Папен.
— Сведем его с президентом и попытаемся уговорить его начать все сначала, что же еще… — пожал тот плечами.
Приехав к Геббельсу, Гитлер дал волю гневу и долго кричал обо всех тех мерзавцах, которые отказывают ему в его святом праве возглавить нацию. Геринг молчал, а Геббельс завел старую песню о расставленных для фюрера ловушках.
— Да успокойтесь вы все, — неожиданно для всех сказал Гесс. — Все будет в порядке, а ты, — взглянул он на Гитлера, — поднимешься на самую вершину власти…
Однако эту фразу Гесс произнес с таким видом, словно у него разболелись зубы.
— В чем дело, Руди? — спросил Гитлер, почувствовав внутреннее напряжение своего секретаря.
— Даже не знаю, как сказать тебе… — замялся тот.
Гесс хорошо знал, как часто Гитлер обращался к помощи астрологов и ясновидцев. Но то, что он узнал сегодня…
— Говори как есть! — повысил голос Гитлер.
Гесс заговорил, и в следующее мгновение Гитлер узнал о том, что известный астролог и ясновидец
