льда.
В прошлом году 25 ноября лёд тянулся вдоль северного побережья острова узкой полосой, не шире 3 километров; местами полоса его суживалась до полукилометра. Сегодня же только 19 октября, а лёд сплошной массой заполнил все видимое пространство. Я уже почти на 5 километров отошел от берега, а конца неподвижного льда не видно. Вдоль берега на километр тянется полоса мелкобитого торосистого льда, среди которого изредка попадаются льдины высотой до 6 метров. Дальше, на протяжении около 2 километров, редко рассеяны огромные льдины. Я измерил высоту и окружность трех льдин: у первой высота 13,5 метра, а окружность 78 метров, у второй — соответственно 12 и 94 метра, у третьей — 15,5 и 128,5 метра. Пространство между льдинами заполнено молодым, совершенно гладким льдом, покрытым, словно ковром, пушистым инеем. Высота измеренных льдин взята от уровня гладкого льда. Они состоят из пресного льда нежно-голубого цвета. Судя по форме, это, очевидно, многолетние торосы, а не айсберги, родившиеся где-то на земле.
За полосой крупных ледяных глыб до горизонта снова тянется мелкий торосистый лёд с отдельными крупными льдинами.
20 октября 1927 года. Вчера перед сумерками снова налетел густой туман и продержался всю ночь. На рассвете он начал рассеиваться, а к восходу солнца исчез.
Продвинулись до утесов мыса Уэринг. Мне хотелось осмотреть в этом районе обнажения, решил пробыть здесь три-четыре дня, а Павлова отправить за кормом для собак к эскимосской стоянке, расположенной в 30 километрах к западу. Путь туда намного легче, чем к оставленному нами позади медвежьему мясу.
21—24 октября 1927 года. Четыре дня я провел в районе Уэринга. Здесь впервые на острове мне встретились мощные обнажения порфиров, они радуют глаз, привыкший к слагающим остров черно-серым сланцам. Уже от мыса Пиллар глинистые сланцы заметно метаморфизированы, а в одном километре к северу от утеса Юлии начинается порфировый утес мыса Уэринг. Этот утес поднимается на 85—140 метров над уровнем моря. Волны выточили в нем огромные арки и гроты, оторвали три мрачных гигантских кекура. Под действием ветров и мороза на вершине утеса образовались огромные скалы и гребни, отчего утес производит впечатление монументальной готической постройки с причудливыми башнями, башенками и балконами.
К западу от этого утеса тянется галечная отмель; потом берег, сложенный из тех же пород, что и утес, снова отвесно обрывается в море. Но здесь он уже не так высок и идет сначала на север, потом на северо- запад, юго-запад и, наконец, на юг, где изверженные породы опять сменяются темными глинистыми сланцами и берег снова поворачивает на северо-запад.
К югу от этого выступа расположена куполообразная гора, на двух вершинах которой выступают скалистые обнажения глинистых сланцев. Издали они походят на развалины больших построек. Это дало нам повод назвать гору Замковой.
За эти дни я успел собрать образцы горных пород, разыскать границу глинистых сланцев и заснять район Уэринга.
Погода все время неустойчивая. Почти каждое утро стоит туман; после 10 часов он рассеивается, но поднимается ветер, обычно северный или северо-западный, крайне непостоянный по своей силе. 22 октября в течение дня четыре раза начиналась метель, три раза накрывал Туман и два раза при полном штиле крупными хлопьями начинал падать снег.
25 октября 1927 года. Прекрасная морозная погода. К сожалению, с момента нашего выезда из колонии это всего второй ясный день. Будь погода все время такой, сегодня мы уже достигли бы мыса Флоренс, а так — только покидаем Уэринг. Если погода не установится, придется отложить объезд острова до более благоприятного времени.
Сегодня, несколько задержавшись, чтобы осмотреть стык изверженных пород со сланцами, продвинулись на косу Бруч и в 3 километрах от её основания уже в сумерки: разбили бивуак.
Днем встретили наших эскимосов. Заботливый Аналько-послал нам навстречу Етуи и Анакулю с кормом для собак и табаком. Делимся новостями. Ночуем в палатке, которая едва вмещает четырех человек в меховой одежде и спальные мешки.
Глава XIII
2боктября 1927года. Снова сырой туман. Он то рассеивается, то сгущается, и съемку вести трудно. Два раза, достигнув намеченных точек, пришлось останавливаться И ждать, пока рассеется туман, чтобы взять хотя бы самые необходимые азимуты. Из-за сырости сегодня мерзнем сильнее, чем обычно даже при более низкой температуре. Но все же мы прошли за день 22 километра, достигли эскимосской стоянки на северной стороне острова, и сейчас я пишу, сидя в натопленной землянке Аналько. Скоро полночь. Пришел Павлов с сообщением, что северо-западный ветер снова усиливается и начинается метель. Проклятие!
27—29 октября 1927 года. Трое суток мы сидим в ярангах и слушаем завывание ветра. Тучи измолотого ветрами, мелкого, как пудра, снега четвертый день несутся сплошной массой с северо-запада. Жгучий мороз, прочно установившийся в последнюю неделю, в такую метель кажется невыносимым. И нет конца и края ни ветру, ни метели, ни морозу.
Мы отсиживаемся у Аналько. Выходим только для того, чтобы покормить собак. Они, бедняги, жмутся с подветренной стороны яранги. Драки из-за наиболее тихих местечек, затевавшиеся в начале метели, давно закончены. Места поделены. Теперь многие собаки — из-за боязни ли потерять завоеванное место или из-за нежелания снова оказаться на ветру — предпочитают голодать и не бегут на зов, как обычно. Остальные, как тени, появляются на минуту, из крутящегося снега и, схватив свою порцию, пропадают в пяти шагах, словно растворяясь в снежном вихре. Яранг Тагъю и Етуи, стоящих по соседству, — первая из них в тридцати шагах от яранги Аналько — не видно совсем. Их хозяева большую часть времени проводят с нами.
А метели нет конца. Ветер по-прежнему несется со скоростью 18–20 метров в секунду. Накормив собак, мы тотчас же возвращаемся в помещение. В холодном отделении тщательно выбиваем из меховой одежды снег, раздеваемся и лезем в полог. Здесь горят две лампы. Тепло, но тесно и душно. Время от времени кто-нибудь поднимает край полога и впускает струю свежего воздуха.
Эскимосам не привыкать по неделям отсиживаться от беснующихся метелей. Да и я уже много повидал, живя на острове. Мы знаем, что даже полярной метели рано или поздно приходит конец, и спокойно ждем его. А пока как умеем коротаем время. Эскимосы, как обычно в таких случаях, сменяя друг друга, то поют, то играют на бубне, то вспоминают охоту, то Принимаются за сказки. В промежутках между пением или сказками я говорю им о городах, о том, как делают ружья, ножи и стекло, какие бывают фабрики, дома и машины, и как растет хлеб, и какие бывают деревья, и как люди живут в других странах. Эскимосы с затаенным дыханием, как сказку, слушают о незнакомом, необычном и фантастическом для них мире, и нередко их удивление прорывается в коротком восклицании: «Ка-а-а-й!»
Сегодня, когда мы вернулись во время метели в ярангу и расположились в пологе, я спросил моих товарищей, знают ли они о том, что сейчас в некоторых странах очень жарко греет, солнце и люди ходят почти голые. У них вырвалось единодушное: «Ка-а-а-й!» На этот раз в восклицании звучало не столько удивление, сколько недоверие. Мне пришлось подробно рассказать о тропических странах и объяснить, почему метель, закрывшая солнце над нашим островом, не закрывает его одновременно в других странах.
Когда же я описал те далекие-далекие времена, когда и в Арктике был жаркий климат и росли большие леса. Аналько уверенно заявил, что были хорошие времена и здесь и что об этом говорится в одной эскимосской сказке. Мне захотелось послушать эту сказку, и Аналько, отложив трубку и усевшись поудобнее, начал рассказывать.
Давно-давно сиротка по имени Як'ылъын'ытак' [33] жил вместе со своей бабушкой. Жили они вдвоем между холмами. Жили-жили, и вот однажды Як'ылъын'ытак' говорит
