С трудом выговаривая слова, чуть не шепотом, Рекс пробормотал:
– Я не могу… к несчастью, вы мой гость до завтрашнего дня, когда, слава Богу, вы уедете. Гревиль, я ненавижу вас. Слышите? Настанет день, когда вы заплатите мне за это.
Вошла Дора, и он молча подал ей стакан. В эту минуту послышался шум: остальные также возвратились, и Рекс пошел их встретить.
– Гревиль, Дора и я в гостиной, – сказал он немного натянутым голосом. – Там чудесно у камина.
Отец спросил его:
– Вы все трое вернулись рано?
– Да, Гревиль правил моей машиной.
На лице Тони выразилось облегчение; у него было предчувствие, что Пан обманет его.
– Мы сейчас поднимаемся, – сказал он.
– Я, может быть, тоже приду, – сказал Рекс, – пожелать спокойной ночи Гревилю, Доре и остальным.
Он никогда больше не называл Пана иначе, как Гревиль. Он прошел в ванную комнату обмыть руку; запястье его опухло и потемнело.
Краска медленно прилила ему к лицу и оставалась двумя яркими точками на обеих его щеках.
ГЛАВА II
– Почему Пан уехал? – спросила Дора.
– Он был вызван. Телеграмма из Парижа. Дело, – отрывисто сказал Тони.
– Но почему же он не простился? – настаивала Дора.
– Чепуха. Я думаю, его отъезды и приезды не какое-нибудь государственное дело! Правда?
– Конечно, нет, – сказала Дора; в ее тоне зазвучала жалобная нотка.
– Поди смени платье, и поедем со мной верхом, – предложил Тони. – Я подожду тебя.
Дора послушно вышла; теперь, раз Пана не было, ей было безразлично, ехать ли верхом, сидеть ли одной или делать что бы то ни было.
Она послушно переоделась для верховой езды; отъезд Пана ошеломил ее. Ей не хотелось говорить, не хотелось ни за что браться.
Погода подходила к ее настроению; небо стального цвета было похоже на опрокинутое блюдо, земля была скована морозом; казалось, в такой день не могло быть ни радости, ни надежды.
Лошади были бойкие; с ними нелегко было справиться.
– Где Рекс? – спросил Тони.
– Он ушиб где-то руку.
– Всегда с ним что-нибудь случается, – пробормотал Тони.
Дора, которая всегда была такой горячей защитницей Рекса, на этот раз промолчала.
Время от времени Тони взглядывал на нее, и тупая боль щемила его сердце, а вместе с тем нарастала в нем ненависть к Пану. «Она еще так молода, – думал он, – она забудет. Теперь, конечно, еще слишком рано ожидать, чтобы она перестала о нем думать».
А Доре казалось, что лошади выбивают своими копытами: «Пан уехал, Пан уехал».
Только вчера она гуляла вместе с ним; солнце сияло, и все было так чудно, и, казалось, этому конца не будет. С этой мыслью в ней вспыхнула надежда. Он напишет, он вернется…
Она не позволяла сомнениям закрадываться в ее душу. Она была уверена, что только что-нибудь очень важное могло заставить его уехать. Воспоминания о нем волновали ее; она побледнела, потом покраснела, как белая роза на заре.
Она не могла удержаться, чтобы не спросить:
– Как вы думаете, скоро ли Пан вернется?
Она заметила, как лицо Тони вздрогнуло. Он в упор посмотрел на нее и жестким тоном сказал:
– Все, что я могу тебе сказать, это – что он уехал.
– Да, это я тоже знаю, – попробовала пошутить Дора.
В который уже раз Тони спрашивал себя, не лучше ли сказать ей всю правду. Он говорил об этом с Пемброком, но тот решительно отсоветовал ему это делать.
– От этого никогда не бывает ничего хорошего, – тоном мудреца сказал он, – а только дети начинают чувствовать, что с ними поступают несправедливо. Девушки находят более романтичным, когда у их возлюбленного нет ни гроша. Неизвестно почему. Как бы то ни было, они перестают это находить, когда выходят замуж. Самый скверный метод – это ставить препятствия. Попробуй поставить между девушкой и человеком, которого она любит, несколько хороших барьеров, и можешь быть уверен, что она перескочит через них прежде, чем ты успеешь оглянуться. Нет, друг мой, сиди смирно и молчи. В данном случае, как и всегда, молчание золото. Разоблачением истины ты только возведешь его в герои, и она начнет боготворить его. Дай ей успокоиться, и пусть она не думает, что с ним или с нею поступили дурно, иначе это будет ад. Я знаю женщин.
Разговор этот происходил утром в курительной комнате, и тогда Тони согласился со своим приятелем, но теперь, смотря на жалкое, утомленное лицо Доры, он начинал сомневаться в справедливости слов
