наверно, слышала, что у нас разыгрались, если можно так выразиться, несколько бурные события… Вот мне и пришла в голову эта мысль, так как Флип сейчас страшно настроена против меня. Мне кажется, что полная перемена обстановки, среди совершенно чужих людей… Считаешь ли ты мой план хорошим?
Филиппу сначала забавляли, потом злили, потом снова забавляли отношения Сэмми и Фелисити, а в последнее время она чувствовала, что они начинают приводить ее в отчаяние. Но теперь она протянула ему руку и серьезно сказала:
— Сэмми, дорогой мой, это блестящая мысль!
— Серьезно? — воскликнул радостно и облегченно Сэмми.
— Да, но преподнеси ей это совершенно неожиданно: приготовь все и лишь тогда скажи ей.
— Чудесно! — горячо подхватил Сэмми. — Я так и сделаю. Дети могут поехать в Вемэс. Бланш присмотрит за ними. Незамужние сестры ведь на то и существуют, чтобы в случае нужды быть тетками — я всегда это говорил… Да, убрать ее сразу отсюда! В этом вся суть!
Он закурил папиросу и покачал несколько раз головой, прежде чем решился сказать:
— Гм, ты, верно, находишь, что я немного переборщил, а, Филь?
— Да, ты немного хватил через край, — согласилась Филиппа.
— Нельзя же взломать дверной замок жемчужной булавкой для галстука! А как только брак становится, скажем, неустойчивым, это значит, что нечто запирается от одной половины. Я должен был пройти сквозь все это. И уж вовсе не ради собственного удовольствия, Филь… или очень мало, поверь мне. Нет, я это сделал потому, что люблю Фелисити. Если любовь нехороша — вся целиком, — то на что мне часть ее? Понимаешь? Вот как я люблю Флип. Всегда любил и всегда буду.
Вошел Джервэз и потащил Сэмми выпить, Сэмми всегда было легко говорить с Джервэзом; он и теперь сказал, открыто, как дитя:
— Эта чистка, которую я устроил… все это было немного круто… и Фелисити тяжело это переживает. Правда, я этому не удивляюсь. Так что мы уезжаем в Бразилию, но только она еще об этом ничего не знает. Филь считает, что это прекрасная идея.
— Скажите когда, — ответил Джервэз, слегка улыбаясь и протягивая Сэмми стакан. — Мне кажется, что надо восхищаться вашей смелостью, Сэмми! Или это было неведение?
— Думаю, что дал пищу языкам, — великодушно согласился Сэмми. — Но нельзя сделать яичницу, не разбив яйца. А мне наплевать, чьи яйца туда попали, лишь бы моя яичница была хороша! И она будет такой. На что брак, если он делает вас несчастным? Мы скоро будем счастливы, и даже очень. Если вы иногда не топнете как следует ногой, то ваша жена вам наступит на нее — вы понимаете, что я хочу сказать? Ничего хорошего не получается, если вы женаты, а поступаете, как если бы вы были помолвлены. Я начал плохо, но собираюсь кончить хорошо…
Когда он ушел, Джервэз вдруг подумал: «Я-то начал хорошо… но как будет дальше?»
Казалось, что Филиппа вдруг снова стала ему далекой.
«Или я живу в таком состоянии, что просто ищу разногласий?» — задал он себе вопрос.
В тот же вечер он неожиданно спросил ее:
— Счастлива?
Вместо ответа она подняла свое лицо для поцелуя и улыбнулась. Это тоже был ответ, звучавший вполне счастливо, но он оставил Джервэза неудовлетворенным.
Он был несказанно рад уехать из города в Фонтелон, где он и Филиппа должны были провести несколько спокойных дней до приезда гостей.
За это время он сноба завоюет Филиппу, Филиппу ранней весны, Филиппу замкнутых, очаровательных недель блужданий.
Но в первый же день злой приступ ишиаса приковал его к постели, к вящему его гневу и унижению.
Это была его первая болезнь со времени женитьбы, и впервые Филиппа вообще имела какое-то отношение к больным. Дома мать никому не позволяла ухаживать за отцом и, как это ни странно, сама ни разу не была больна до той трагической поездки в Фонтелон, когда она простудилась.
Джервэз с раздражением сознавал, что выглядит худым и серым; в особенности его раздражало хворать в такие золотые дни, а ишиас все не становился легче.
Филиппа сидела с ним, читала ему, была искренне огорчена за него и так же искренне скучала в этой больничной атмосфере.
— Не отказать ли приглашенным? — спросила она.
— О, я не сомневаюсь, что вы все прекрасно обойдетесь без меня, — нелюбезно пробормотал Джервэз. — Нет, нет, пусть приедут — это тебя развлечет, — прибавил он быстро.
Ее почти весь день не было дома — играла где-то в теннис, — и вернулась она как раз к обеду, который должны были подать в комнате у Джервэза.
Она выглядела поразительно хорошо.
«Проклятый ишиас», — подумал Джервэз и приложил героические усилия, чтобы не выглядеть таким инвалидом и быть веселее.
В пятницу прибыли первые гости — Джервэз слышал, как подъезжали автомобили.
Он несколько часов не видел Филиппы, но зато, к его удивлению и искреннему удовольствию, в дверь просунулась круглая голова Разерскилна.
— Филь мне позвонила, сказала, что ты расклеился, и просила меня приехать погостить. Кит тоже здесь со мной.
Он вошел, сел и указал Джервэзу три различных средства от ишиаса, из которых он сам не испробовал ни одного.
Джервэз подумал, как мило было со стороны Филь послать за стариной Джимом… Его сердце согрелось; он вдруг почувствовал себя счастливым.
— Не знал, что ты и Филь — такие друзья, — сказал он.
Разерскилн уселся поудобнее.
— Не знаю, как и почему, но мы очень привязались друг к другу, — отозвался он. Он хотел было добавить: «Ведь я мог бы быть ее дядей», — но вовремя вспомнил, с кем говорит. — Она красива и хороший человек, — продолжал он немного неожиданно. — Это довольно редкая комбинация в нынешнее время. Обычно принято думать, что одно из этих достоинств исключает другое! Но у Филь это не так — она прямодушный, славный ребенок прежде всего.
Филиппа быстро вошла, подбежала к Разерскилну и поцеловала его.
— Вы ангел, что приехали! — И, обращаясь к Джервэзу: — Милый, ты доволен?
— Очень. А Джим только и делает, что поет тебе дифирамбы.
— Сколько строф? — пошутила Филиппа.
— Уйма, и все длинные! — ответил ей в тон Разерскилн.
Вошел Кит, длинноногий, как породистый щенок; он выглядел поразительно ловким и живым. «Настоящий Вильмот», — подумал Джервэз.
— Как насчет партии в бридж? — предложил, наконец, Кит. — Что пользы терять золотое время?
Его отец сказал:
— Он прекрасный игрок. Давайте.
Искусство Кита было очевидно; но самое удивительное было то, что в школе не разрешали игру в бридж.
— Так, по крайней мере, говорят, — признался Кит.
— Вся семья в сборе! — сказала Филиппа, улыбаясь Джервэзу. — Мы должны ознаменовать это специальным коктейлем?
Кит обнаружил столько же умения пить коктейли, сколько и играть в бридж, — все на глазах у отца, которому он любовно подмигнул.
— Смотри, будешь под мухой, — сказал ему отец. — Хорошее было бы дело, нечего сказать!
Они еще долго оставались все вместе. Филиппа полулежала в большом кресле у открытого окна, любуясь закатом, Кит читал, а Джервэз и Разерскилн курили.
— Что ты читаешь? — спросил Джервэз, и Кит, не поднимая головы, ответил:
— Нашу книгу.
