ее необычайно оживленным флиртом с атташе австрийского посольства.
Все же она полагала, что должна принять его.
— Просите капитана Мастерса, — сказала она молодому лакею и подошла к зеркалу, чтобы посмотреть на себя.
С легким вздохом удовольствия она улыбнулась своему отражению; тень улыбки еще оставалась в ее глазах, когда она повернулась приветствовать Майлса.
Он подождал, пока дверь закроется, и сказал:
— Миссис Ланчестер?
У него была неприятная наружность; в нем не было и следа очарования Тедди — совершенно другой человек!
Леонора встала, машинально пробормотав в ответ какую-то трафаретную фразу учтивости. Майлс резко сказал:
— Садитесь, пожалуйста.
Она бросила на него острый взгляд своих больших, прекрасных глаз и решила, что он очень невоспитан.
— Я пришел, — продолжал уверенно Майлс, — чтобы сказать вам правду, и вынудить вас, заставить вас говорить мне правду.
Леонора побледнела под своими румянами.
— Я не имею понятия, о чем вы говорите, — сказала она немного резко.
— Вы скоро узнаете, — возразил он мрачно, вынул из кармана два письма, взглянул на одно из них, а другое положил обратно, постукивая худым коричневым пальцем по письму, которое он держал.
— Это, — сказал он сурово, — последнее письмо моего брата ко мне. Оно было написано в день его смерти.
Он остановился и, не спуская глаз с лица Леоноры, добавил:
— В этом письме он утверждает, что вы получили письмо от вашего мужа, где он угрожает вам разводом, и что он, Тедди, уговорился с вами уехать вместе в Кению. У Тедди, пожалуй, и было много недостатков, но никогда он не был лгуном и никогда в жизни не сделал подлости. Сегодня утром я прочел официальный отчет о судебном процессе. Я заметил, что на суде вы после присяги утверждали в своем показании, что были уверены в преступной любви моего брата к леди Вильмот. Я явился сюда, чтобы назвать вас лгуньей и доказать это.
Он остановился, почти потеряв голос. Она поднялась, подошла к нему с гордым видом и взглянула ему прямо в лицо.
— Как вы смеете? — воскликнула она вызывающе. — Если бы мой муж был здесь, он бы…
— Я постараюсь увидеться с вашим мужем, — сказал Майлс, наблюдая, как страх показался в ее глазах. — Если, — он сделал паузу, не сводя с Леоноры беспощадного взора, — если вы не скажете мне правду, я ее все равно добьюсь. Я хочу снять пятно с имени моего брата в связи с разводом Вильмотов. Ну а теперь говорите. В ту ночь Тедди направлялся в вашу комнату? Отвечайте!
И неожиданно он схватил кисть ее руки и сжал ее, как в железных тисках.
— Отвечайте мне, или, клянусь Богом, я заставлю вас говорить.
— Да, — прошептала Леонора.
Он освободил ее руку, пробормотав при этом что-то невнятное.
— А когда он был в комнате леди Вильмот, вы следили за ним. Ведь вы же признаете, что видели его входящим туда, а женщины вашего типа еще никогда не брезговали подслушиванием. Вы подсматривали за ним, пока он был там… Что там происходило?
Леонора злобно смотрела на него; она хотела было не отвечать, но заметила капельку крови на нижней губе Майлса, и это испугало и покорило ее.
Его голос звучал свирепо, угрожающе:
— Либо вы скажете мне всю правду, либо мы вместе с вами встретимся с вашим мужем.
Она начала говорить медленно, запинаясь:
— Я… он… он стал на колени перед Филиппой, она плакала… и это все… Неожиданно появился Вильмот, и я убежала.
Майлс отошел от нее. Его лицо подергивалось. Он открыл рот, чтобы сказать что-нибудь, но, ничего не сказав, повернулся и вышел из комнаты.
Леонора услышала, как хлопнула дверь: он ушел, слава Богу. И он не увидится с Диком… Он не такой, он этого не сделает; она уже совершенно не испытывала страха.
Она достала пуховку и слегка провела ею по липу; затем подошла к телефону и позвонила Акселю Шецу.
В телефоне послышался его вкрадчивый, с иностранным акцентом голос:
— Алло!
— Аксель, это я!
И между ними начался разговор, полный игривого смеха. В его голосе чувствовалась теплота.
Леонора, наконец, повесила трубку.
Она думала о том, что англичане не умеют легко флиртовать, а иностранцы — просто прелесть!
И если бы Дик в самом деле поехал в Боливию, она бы прекрасно провела время.
Майлсу сказали, что лорда Вильмота нет в городе, и на вопрос, где он, сообщили, что он уехал в Фонтелон.
Майлс возвратился домой и сел возле Мегги-Анны, которая стала еще слабее, но была в полном сознании; она очень обрадовалась, увидев его, и все время держала его руку, пока не уснула.
Он спросил у сиделки, не опасно ли ему оставить ее до позднего вечера; та ответила, что, по ее мнению, это можно.
Он поцеловал руку Мегги-Анны и тихо вышел, вызвал по телефону автомобиль и поехал в Фонтелон.
Когда машина свернула на длинную аллею, Майлс почувствовал запах горящих листьев, и ему почудилось, что в этом едком аромате заключается настоящий дух английского осеннего вечера. Он наклонился вперед, чтобы разглядеть едва еще видневшийся дом, и ему пришла мысль, что Тедди видел его таким же, подъезжая к нему в тот зимний вечер, почти год тому назад. Мысль, что Тедди мертв, казалась совершенно невероятной.
Эта мысль вертелась у него в голове, когда он встретился с Джервэзом.
Они встречались и раньше в некоторых домах, но не знали друг друга достаточно хорошо.
Джервэз увидел перед собой высокого молодого человека с очень решительным выражением глаз и рта, а Майлс — человека с таким измученным лицом, какого, казалось, он никогда не видел.
Он сидел в доме Джервэза; с минуту они в молчании глядели друг на друга. Потом Майлс сказал:
— Я приехал из Африки, чтобы видеть вас. Я получил это письмо четвертого числа прошлого месяца и уехал первым же пароходом. В январе я был в глубине страны, и моя почта затерялась.
Он вынул из кармана письмо Тедди, разгладил его и протянул Джервэзу:
— Я приехал в Англию, чтобы привезти вам это. — Джервэз молча взял письмо, надел очки, чтобы прочесть его; в то время как он читал, Майлс наблюдал за его лицом и увидел, как на его лице дрогнул мускул.
Апатия тоски охватила его душу. Он теперь вспомнил Джервэза: хороший был солдат! Его мысли бесцельно блуждали… Он подумал, что Тедди бывал в этой комнате, в которой он сидел… И, в конце концов, что бы он ни делал, он не вернет Тедди к жизни… С этой точки зрения все теперь было бесцельно.
Джервэз заговорил: его слова вернули Майлса к горькой действительности.
— Я признаю, что это письмо доказывает, что ваш брат был влюблен в миссис Ланчестер, но я не знаю, какое отношение это известие имеет ко мне, капитан Мастерс!
— Я вам скажу, — коротко ответил Майлс. — Сегодня утром я видел миссис Ланчестер; она созналась, что дала ложные показания на суде. Она следила за моим братом все время, пока он находился в комнате леди Вильмот. Она признает, что он направлялся в ее комнату, и она представляет себе, нет — утверждает, что он видел, как леди Вильмот плакала, и старался ее утешить… Миссис Ланчестер наблюдала за ними все время, может быть, все те двадцать минут (как ей казалось), которые мой брат провел в
