Фидель вздрогнул и побледнел. Чего угодно ожидал он, только не этого.
– Не может быть… – Казалось, ему недостает сил, высказать вслух ужасное подозрение.
– Мне страшно сказать вам правду, Ваше преосвященство, – тихо произнесла больная. – Эта женщина без всякого принуждения, абсолютно добровольно призналась нам, что ее брат – отец ребенка. Уже несколько лет они предавались кровосмесительному греху. Ей было восемнадцать, когда она соблазнила его. Раньше она всегда принимала меры предосторожности, чтобы избежать последствий их связи, однако ей пришло в голову, что брат не женится потому, что любит ее. Ему был необходим наследник, и она решила стать матерью его сына, думая – в состоянии умопомрачения, – что ей удастся узаконить происхождение ребенка.
Мы пришли в ужас, и брат этой женщины – тоже. Разумеется, мы сразу же послали за ним и все ему рассказали. У него было больное сердце, ему было в то время уже пятьдесят лет. Он впал в отчаяние и непременно хотел повидаться с сестрой. Мы не могли допустить их встречи, мы изолировали больную. Но тем сильнее было его желание встретиться с ней еще раз.
Мы настаивали на искусственном прерывании беременности – ради самой несчастной женщины, – потому что не могли больше лечить ее, не причиняя вреда еще не родившемуся ребенку. Брат не соглашался на это. Он был убежден, что эта беременность – Божья кара за его грехи. Он обещал нам, что будет заботиться о будущем сыне или дочери. Больше он никогда не навещал свою сестру, которая очень тосковала и ждала встречи с ним. Трудное это было время для нас. Будущая мать нуждалась в постоянном наблюдении. Часто приходилось с помощью физической силы укрощать ее, иначе она могла бы причинить вред себе или другим людям. Сначала все ее помыслы сосредоточились на брате, а потом, к счастью, – так нам тогда казалось – она перенесла все свое внимание на ребенка, которого ей предстояло родить. Стоило лишь напомнить ей о нем – и она успокаивалась даже тогда, когда все другие средства оказывались бессильны.
Роды прошли трудно, но ребенок – мальчик – родился здоровым и крепким. Мы немедленно сообщили об этом ее брату – как и обещали, – и на следующий день к нам прибыл один из ближайших друзей ее брата, чтобы забрать с собой ее новорожденного сына. Наверное, так было лучше, – вздохнула больная. – Я знала, конечно, что младенца нельзя оставлять под присмотром матери, хотя ее психическое состояние в последнее время, казалось, улучшилось, но я надеялась, что несколько месяцев, проведенных в заботах о новорожденном, приведут к стойкому улучшению ее здоровья. Я и до сих пор думаю, что такое могло случиться, но узнать об этом мне так и не пришлось.
Я сразу же возобновила лечение этой женщины с помощью медикаментов, но трудные роды и страдания из-за разлуки с горячо любимым братом и сыном погубили ее. Мы сделали все возможное, чтобы спасти ее, она угасала у нас на глазах и вскоре умерла.
Женщина-врач обвела взглядом своих посетителей. Никто из них не двигался и не проронил слова после испуганного возгласа Фиделя.
– Я считала, что сама во всем виновата, – тихо продолжала она. – Меня мучила память об этой несчастной молодой женщине. Тогда я решила уйти из госпиталя, но меня уговорили остаться. Потом случилась революция. В ту ночь, когда солдаты ворвались в госпиталь, я не дежурила. Они арестовали всех пациентов и часть персонала и увезли их – одному Богу известно куда. Потом нам сказали, что всех их убили. Ни о ком из них я больше ничего не слышала и никого из них больше никогда не видела.
Я была предупреждена, что меня разыскивают из-за Королевской крови моей матери. В отчаянии я решила сама сдаться им, но один очень дорогой мне человек убедил меня, что я не имею права лишать себя жизни, а должна посвятить ее тому, чтобы делать добро другим людям. Но чтобы оставаться в живых, мне необходимо было изгнать из своей памяти прошлое. Я так и сделала. Я и мой друг улетели на другую планету. Мы стали мужем и женой, я сменила свое имя и запретила себе думать о прошлом, но мне пришлось вспомнить о нем, когда к власти пришел молодой король. – Умирающая перевела свой взгляд на послушника, как будто он один мог понять ее. – Несколько месяцев назад я поняла, что умираю, и тогда меня стали неотступно преследовать сны, в которых мне являлись несчастная женщина и ее сын. Я видела ее сына в своих снах не тогдашним младенцем на чужих руках, а взрослым мужчиной. Где-то позади него сиял свет, и тень от этого человека отягощала мне душу. А сам он молча стоял передо мной и, казалось мне, своими вытянутыми вперед руками преграждал мне путь в иную жизнь. Я не могла бы спокойно умереть, не примирившись с ним. Другого пути помочь ему нет. Ведь из всех, кто знал тайну его рождения, я единственная осталась в живых.
– Но должны существовать госпитальные записи, – сказал Фидель.
– Мы фальсифицировали их, – ответила умирающая. – Так велел ее брат, а он обладал достаточным влиянием и властью, чтобы проверить, выполнят ли его волю. Это прегрешение было невелико, – она слабо улыбнулась. – Мы просто написали в графе «Имя настоящего отца» – неизвестно. Мы сделали так ради нашей пациентки, а не ради ее брата. Если бы кто-то узнал правду, ей грозила бы страшная опасность. Записи были уничтожены, а все, кто знал правду, исчезли в ту ночь, когда произошла революция. – Женщина тихо вздохнула и обернулась к архиепископу. – Ваше преосвященство, я хочу… я должна… сказать вам правду. Я должна назвать вам имя… Никому еще я никогда не говорила этого, только настоятельнице на исповеди. Она убедила меня открыть вам эту тайну.
Теперь умирающая смотрела на настоятельницу, которая кивнула ей в знак согласия. Фиделю пришла в голову мысль, в реальность которой он отказывался верить, надеясь, что окажется не прав.
– Конечно, я выслушаю вас, если признание облегчит вашу душу…
– Сначала я должна сказать вам, Ваше преосвященство, что молчала все эти годы, потому что заговорить означало бы для меня нарушить клятву хранить тайны моих больных. Я давала эту клятву, когда стала врачом. Я хранила тайну, пока оба они были живы. Но теперь их нет в живых, и если я по- прежнему буду хранить эту тайну, для них это не будет иметь никакого значения, но может принести немалые беды живым людям.
– Я понимаю вас, доктор, – сказал Фидель, и сердце его сжалось.
Он взглянул на послушника. Тот не шелохнулся. Его лицо по-прежнему оставалось в тени от низко надвинутого капюшона.
– Ту молодую женщину звали Джезриль, а ее брата Амодиус, – тихо сказала больная. – Амодиус Старфайер, ныне покойный король, бывший правитель галактики.
Настоятельница, архиепископ и послушник замерли. Они, казалось, были подавлены этим рассказом о преступной любви, трагической смерти и связанной с ней тайне. Архиепископ мысленно молил Бога простить грешникам их вину. Внезапно больная закашлялась и едва не лишилась чувств. Настоятельница тотчас вскочила на ноги и поспешила к ней на помощь, уложив больную в постель.
– Нам лучше уйти, – сказал архиепископ, вставая.
Кто-то коснулся руки Фиделя. Вздрогнув, тот удивленно уставился на послушника.
– Один вопрос, – приглушенным голосом сказал Непрощенный.
– Неужели вы не видите, – возразила настоятельница, – больная не в состоянии…
– Нет, я отвечу, – сказала больная: – О чем вы хотите спросить меня, брат?
– Как звали человека, который забрал с собой сына Амодиуса и Джезриль? Ведь вы знали его? Вы не отдали бы мальчика незнакомому человеку?
– Вы правы, – ответила больная, хотя этот вопрос смутил ее. – Мы знали этого человека и по имени, и в лицо. И мы проделали различные тесты, дважды проверив, он ли это. Мы изучили его глаза и исследовали ДНК. Это был он. Мы проверяли его не потому, что сомневались. Этот человек был очень хорошо всем известен. Его звали Панта. Да, это был прославленный ученый Гарт Панта.
Послушник больше ни о чем не спрашивал. Больная откинулась на подушки обессиленная, но спокойная и умиротворенная.
Фидель подошел к ней и прикоснулся к ее бледной, высохшей руке:
– Вам не о чем сожалеть. «О, ниспошли мне твой свет и твою истину, и да наставят они меня на праведный путь…» Господь да пребудет с вами, дочь моя.
– Он со мной, Ваше преосвященство, – сказала больная, внимательно глядя на Фиделя. – Я хочу, чтобы вы рассказали обо всем королю, если сочтете это необходимым.
– А теперь отдыхайте, – тихо сказала больной настоятельница.
Фидель вслед за преподобной матерью вышел из палаты. Послушник молча шел следом за ними, спрятав руки в рукава сутаны. Настоятельница вернула сиделку к больной.
Теперь в коридоре преподобная мать, Его преосвященство и мирской брат остались одни.
– Что скажете вы, Ваше преосвященство? – спросила она.
Фидель вздохнул и покачал головой:
– Я верю ей. Глядя на нее и слушая ее, нетрудно поверить в ее правдивость. Хотя и не все в ее рассказе правдоподобно. Этот младенец, ставший мужчиной в ее снах…
– Галлюцинация, – сказала настоятельница. – Такое бывает, если учесть ее состояние и характер болезни. Прибавьте к этому сознание вины, и вы согласитесь, что эта ужасная тайна не могла не сказаться на ее психике.
Послушник немного оживился, и Фидель с надеждой взглянул на него, ожидая услышать что-нибудь новое об этой истории, но Непрощенный по- прежнему хранил молчание.
– Можно ли как-то проверить правдивость ее слов? – спросил Фидель, снова взглянув на послушника.
Тот не отвечал.
Настоятельница с сомнением покачала головой.
– Не знаю, как это сделать. Как сказала эта женщина, все записи были уничтожены, а еще раньше – фальсифицированы. Я понимаю, что с моей стороны это непозволительная дерзость, но позвольте спросить, Ваше преосвященство: вы расскажете об этом королю?
– Не знаю, преподобная мать, – сказал Фидель. – Если эта история разойдется среди многих людей, может случиться много зла. Мне остается молить Бога о помощи и надеяться, что Он не оставит меня.
– Позвольте и мне, Ваше преосвященство, смиренно присоединить мои молитвы к вашим. А теперь я покажу вам, как отсюда выйти.
Преподобная мать простилась с архиепископом и молчаливым послушником уже у самого выхода из здания госпиталя.
– Господь да пребудет с нами, – сказала она.
– Может быть, он действительно с нами, – неожиданно произнес Непрощенный.
