Он тогда вздохнул, вжался в стену.
— Я совершил ужасный поступок… — сказал он ей.
И начал рассказывать.
— Всё началось после смерти мамы, — сказал он, — всё… все беды.
Кэролайн смотрела на него вопросительно, терпеливо ожидая продолжения.
— Сначала она болела… — Он вздохнул. — Плохое время. Страшное. Рак… да ты и сама прекрасно знаешь. Когда она умерла, было очень трудно смириться с ее смертью. А тут еще эти бродяги.
Кэролайн покачала головой:
— Не понимаю, почему ты принял их нашествие так близко к сердцу.
— Ты знаешь почему, — сказал он вдруг громко и резко, она даже вздрогнула и внимательно на него посмотрела. Он отвернулся.
Повисло молчание, которое они ощущали почти физически.
Он снова заговорил:
— Они ведь приезжали каждый год… устраивали настоящий бедлам, жгли костры, вешали белье прямо у нас под носом, везде бросали мусор. — Он взмахнул здоровой рукой, цепь зазвенела, ударившись о трубу. — Их дети… они бегали голышом, грязные, сопливые… дикие. Ревели моторы, машины гудели и днем и ночью, грузовики приезжали, что-то привозили, что-то увозили. Бог знает, чем они там занимались по ночам… и постоянно кричали, ругались… ходили пьяные…
— Я все это знаю, пап, — сказала Кэролайн с отсутствующим видом.
— Мы знали, что они снова вернутся. И решили их перехитрить. Потому и купили у фермера землю. Покупка того стоила. Хотя этот фермер содрал с нас втридорога.
Кэролайн ничего не сказала: она и раньше слышала эту историю.
— Но в результате хитрее оказались они. Помнишь, как они обтяпали дело? Дренажные работы помнишь? Асфальт? — Он затряс головой, зло скривился, словно заново переживая свой ужас.
— Помню.
— Они постоянно бродили вокруг, оскорбляли нас, пугали, подзуживали… Какую-то мебель продавали прямо со своих грузовиков… А еще воровали у нас — тащили все, что плохо лежит…
— Нет, они совсем не такие… — сказала Кэролайн с негодованием.
— Конечно, ты их защищаешь — перед тобой они старались быть другими. Не показывали свое истинное лицо. — В его глазах заплясали злые огоньки. — Но я-то знал, какие они на самом деле. — Он задохнулся от гнева.
Кэролайн не верила собственным глазам и ушам — с ней как будто разговаривал чужой человек, а не отец, которого она знала и любила. Он заметил выражение ее лица, опустил глаза.
— Прости, я неправ.
Она кивнула.
— Все это было ужасно… ужасно, — продолжал он уже тише. — Настоящий ад. Я как-то пытался примириться со смертью Хелен, хотел горевать в тишине… но видел и слышал только их… Они нас терроризировали…
Он тряхнул головой, словно пытаясь отогнать воспоминания, украдкой посмотрел на дочь.
— Еще и ты с ними подружилась.
— Пап! — Она округлила глаза.
— Да-да… Связалась с этим на мотоцикле… байкером.
— Ты о Тошере? Ну и что? — Она попробовала пожать плечами. — Славный парень. — Она подалась вперед. — Если бы ты нашел время поближе его узнать, то понял бы, что он вовсе не чудовище, каким ты его считал.
Колин покачал головой.
— Помню, я думал… — хорошо, что твоя мать не видит, с кем проводит время ее дочь… — Он вздохнул. — Не знаю… — Снова покачал головой. — Я сходил с ума. Хелен умерла. Ты связалась с этим… Я хотел, чтобы эти бродяги исчезли из моей жизни. И между прочим, не я один.
— Что ты имеешь в виду?
Колин глубоко вдохнул, словно набираясь мужества.
— Однажды меня пригласил Алан Кинисайд.
— Алан Кинисайд? Полицейский? Зачем?
Колин посмотрел в сторону.
— Хотел что-то мне предложить…
Перед глазами возник дом Кинисайда. И его хозяин — в хлопчатобумажной рубашке с короткими рукавами и пуговицами у шеи и свободных холщовых брюках — с приветливой улыбкой и цепким взглядом. От таких глаз ничего не скроешь.
— Ну что, Колин, по рюмочке? — Глаза сверкнули, как алмаз в подземелье.
— Нет-нет, спасибо…
— Да бросьте вы! Одна-то не повредит. — И опять этот взгляд.
— Ну разве что одну… — почему-то согласился Колин.
Кинисайд удовлетворенно кивнул — именно такого ответа он ждал, — повернулся и исчез в глубине дома.
Колин стоял в холле, не зная, должен ли он следовать за хозяином или ожидать его возвращения здесь. Он решил ждать и начал осматриваться.
Это был новый дом, один из самых больших в поселке. Внутренней отделкой и украшением руководила жена Кинисайда Сюзанна. Вкуса во всем этом было мало, зато вложены огромные деньги. Повсюду самый дорогой ламинат и дорогая отделка под леопарда, столы со стеклянными столешницами, стеклянные полочки и модные картины на стенах. Все горит, переливается. Откуда-то из глубины неслась музыка.
Кинисайд вернулся с двумя наполненными бокалами и повел его к себе в кабинет. Плотно прикрыл дверь. В этой комнате ничего не блестело и не переливалось. Стены были покрыты темными обоями; тяжелая, под старину, мебель; кроваво-красная кожаная обивка на стульях и канапе. Кинисайд протянул Колину виски, сел в массивное кожаное кресло у рабочего стола, посмотрел на гостя сверху вниз. Это была очень мужская комната, комната делового человека. За Кинисайдом виднелись полки, на которых теснились книги по военной истории, документальные и не очень. Колин заметил книги Энтони Бивора «Падение Берлина. 1945» и «Сталинград», последние публикации Энди Макнаба в твердом переплете. Сидя на низеньком диванчике, он чувствовал себя несчастным просителем в замке у богатого феодала. Похоже, именно такое впечатление и стремился произвести Кинисайд.
— Ну-с, — сказал он, лениво потягивая виски и облизываясь, словно в ожидании чего-то еще, — с чем пожаловали?
Колин подался вперед:
— Я о том, что вы на днях говорили. О нашем с вами разговоре.
Кинисайд едва заметно кивнул.
— Помните?
— Я хочу услышать
У Колина вдруг пересохло во рту. Он быстро облизал губы.
— Эти ирландские путешественники. Просто не знаю, как быть, они так… Они сводят меня с ума…
Его словно прорвало. Он заговорил. О тяжелой болезни жены, о боли и отчаянии после ее смерти, о бессильной ярости от того, что какие-то бродяги перехитрили жителей поселка.
— А тут еще Кэролайн. Связалась… с одним из
