лучших. Он все время звал меня домой, но я не возвращался. Не хотел видеть, как изменилось ранчо, не хотел видеть эту чертову гостиницу. Мне было тошно даже думать о ней.
Ну что ж, вполне можно понять, ведь он так любил ранчо, с сочувствием подумала Джози.
– Консуэла говорит, что вы приехали, узнав, что отец заболел.
Снова желваки заиграли на скулах.
– Я бросился в машину, как только она позвонила. – Он долго молчал, глядя прямо перед собой, и наконец выдавил из себя: – Но было уже поздно.
– В каком смысле?
– У отца был инфаркт, и он умер, не приходя в сознание.
– О, Льюк, я так вам сочувствую.
– Он загнал себя в гроб работой, стараясь управлять сразу и гостиницей, и скотофермами. Пока я отсутствовал, ранчо пришло в упадок, но отец скрывал от всех, насколько плохи дела. – В голосе Льюка звучала горечь. Он провел ладонью по лицу. – Мне не следовало уезжать; если бы я был дома, я взвалил бы на свои плечи половину всех забот, и, может быть, он бы уделял больше внимания своему здоровью. Может, я нашел бы хорошего врача, пока еще можно было поправить дело.
У Джози заныло сердце.
– Неужели вы вините себя в его смерти?
– Да, я считаю, что виноват именно я. – Он мельком взглянул на нее, и она уловила боль в его глазах. – А стоит чуть-чуть забыться, проклятая гостиница напоминает мне обо всем.
Так вот почему он невзлюбил гостиницу – она напоминает ему о ссоре с отцом! Его мучает совесть за то, что он отсутствовал, когда был так нужен родному человеку, за то, что они не помирились перед его смертью. И это разъедает ему душу.
Она снова взглянула на Льюка, увидела его жесткий подбородок и плотно сжатые губы. Он злился на самого себя. Сочувствие, острое как стрела, пронзило ей сердце.
Девушка стала искать слова, которые бы его утешили.
– Льюк, вы слишком строго себя судите, – начала она, сожалея, что нельзя протянуть руку и дотронуться до него. – Насколько я понимаю, вас обижало то, что отец не пожелал считаться с вашими чувствами. Я знаю, что в подобной ситуации мне было бы так же обидно. – Он метнул на нее острый взгляд, но тут же стал внимательно смотреть на тропу. Джози не могла разгадать его мыслей, но по крайней мере знала теперь, что он ее слушает. – Ясно, что вы очень любили своего отца, иначе вы так не страдали бы из-за этой ссоры. Но я уверена, что, когда один человек так любит, другой обязательно это знает. Он, безусловно, ценил вас, несмотря на все разногласия.
Она сказала это серьезно, трогательно наморщив лоб в старании убедить. Льюк снова взглянул на нее; на сей раз их глаза встретились и долго не расставались. Было нечто успокаивающее в этом взгляде небесно-голубых глаз, и он почти поверил на миг ее словам: это было лекарство.
– Я не уверен в этом, но спасибо вам за сочувствие.
Она снова улыбнулась своей доброй улыбкой, и Льюк засмотрелся на нее. Отвел глаза, удивляясь тому, что она имеет над ним такую власть. Понять, что она сексуально привлекательна, несложно, ответ лежит на поверхности. Не ясно было другое: с чего пробудилась в нем эта сильная, страстная тоска по настоящей близости, почему получается так, что каждый раз, оказавшись рядом с ней, он открывает душу нараспашку?
Ему стало легче, когда на опушке леса тропа сильно сузилась. Тут уже не поведешь задушевные разговоры, и слава Богу, он уже и так наговорил много лишнего.
Натянув вожжи, Льюк попридержал Черную Звезду, чтобы пропустить Джози вперед, продолжая размышлять, что же такое на него нашло – ведь по натуре он был человеком, умеющим сдерживать свои чувства. Наверно, в ней есть еще что-то, кроме внешности. Впрочем, у нее и со внешностью все в порядке, подумал Льюк, снова вглядываясь в девушку, ритмично качающуюся в седле. Да-а-а, парень, все у нее в большом порядке.
Наконец добрались до поляны, предназначенной для пикника. Соскочив с Черной Звезды, Льюк привязал ее к дереву и поспешил к Джози, чтобы помочь ей спрыгнуть с лошади. Когда он схватил девушку за талию, ее куртка поехала вверх, и он на секунду ощутил теплую голую кожу. Он замер, не сумев сразу отступить назад, и чуть было не застонал.
– О… простите меня.
Джози повернулась к нему лицом, все еще пребывая в его объятиях, ее легкое дыхание прошлось по его лицу. Ее глаза были невероятно близко, он и не знал раньше, что голубой цвет может быть таким теплым. Льюк был готов стоять так – обхватив руками ее талию, не двигаясь и не дыша – до скончания века.
Джози спасла его, отступив на шаг и отвернувшись. Льюк схватил вожжи Петунии и кое-как обмотал их вокруг ствола. Сердце его громко стучало.
Надо взять себя в руки, подумал Льюк, ведь впереди еще целый вечер наедине с ней. Я здесь гид и хозяин ранчо, об остальном нужно забыть.
Прочистив горло, он рукой указал на поляну, где вокруг выложенной кирпичом ямы лежали бревна. Из ямы высилась гора мелких дров для растопки – оставалось только поднести спичку.
– Это место для костра, – объяснил Льюк, хотя все и так было ясно.
– Здесь как будто все готово, – отозвалась Джози, поправляя прядь волос.
Да, здесь все готово, в том числе и я, мысленно ответил Льюк. Готов прижать тебя к себе и целовать до самого утра.
С этими ощущениями он подошел к пирамиде дров, присел на корточки и поджег ее. Пламя заплясало в сгущающихся сумерках, добавив тепла его телу, которое и без того пылало. Как я все это выдержу? –
