о своем коротком и невольном пребывании в преступном мире; однако пока он еще не находил в себе мужества посмотреть полицейскому прямо в глаза, чтобы заставить его отвернуться...
Полицейский почти совсем загородил Билби от стоявших у окна...
В простых сердцах не иссякает романтика. Ни годам, ни привычкам не истребить полета романтической фантазии. Как бы мы ни старались, фантазия, точно ракета, вырывается из сетей унылой благонамеренности, опрокидывает самые трезвые и разумные планы светского человека и с треском взмывает ввысь, прочь от покоя и безопасности. Так случилось и со старым генералом. Для него исчезло все, кроме зрелища, открывшегося его глазам за окном. Мир вдруг засверкал ошеломляющим и восхитительным предчувствием необычайного. Старик весь вспыхнул истинно романтическим волнением. Он схватил племянника за руку. Он указывал пальцем. Его землистые щеки порозовели.
- Неужели это... известная нам леди... переодетая мальчиком? - спросил он, чуть не дрожа от восторга и восхищения.
Тут капитан Дуглас ясно понял, что если он хочет все-таки сегодня попасть к лорду Магериджу, то надо сейчас же прибрать дядюшку к рукам. Уже не пытаясь делать вид, что говорит тихо, он заорал во всю глотку:
- Это мальчик! Это мой свидетель. Очень важно отвезти его к Магериджу, чтобы он рассказал, как было дело.
- Что рассказал? - изумился старый воин, пощипывая усы и все еще глядя на Билби с подозрением...
Прошло ровно полчаса, прежде чем удалось убедить лорда Чикни поднять телефонную трубку, но даже и тогда он весьма смутно представлял себе суть дела. Капитан Дуглас растолковал ему почти все, что произошло, но генерал никак не мог примириться с мыслью, что все это не имеет никакого отношения к Мадлен. Капитан снова и снова объяснял ему, что она тут совершенно ни при чем, но генерал всякий раз с самым понимающим и благожелательным видом хлопал его по плечу и повторял:
- Я понимаю, мой мальчик, я все прекрасно понимаю. Порядочный человек никогда не выдаст женщину. _Ни в коем случае_!
Наконец они двинулись в путь, как в тумане - речь идет о состоянии умов, ибо солнце в тот день ослепительно сияло; но на Порт-стрит мотор мотоцикла слегка закапризничал, и коляска генерала первой прибыла на Тенби Литл-стрит, так что у него было добрых пять минут, чтобы тактично и осторожно подготовить лорда-канцлера к появлению на сцене мотоцикла с прицепом...
В то утро Кэндлер особенно тщательно упаковывал вещи для воскресного отдыха в Талливер Эбби. После катастрофы в Шонтсе хозяин приехал усталый, явно постаревший и невероятно злой; и теперь Кэндлер надеялся, что Талливер Эбби поможет ему прийти в себя. Только бы ничего не забыть; все от начала до конца должно идти как по маслу, без сучка, без задоринки, иначе милорд, пожалуй, еще возненавидит подобные поездки, а для Кэндлера они были отличным отдыхом и приятным разнообразием, особенно в томительные дни парламентских сессий. Дом в Талливер Эбби был настолько же хорош, насколько плох Шонтс; леди Чексаммингтон железной рукой в бархатной перчатке управляла штатом на редкость вышколенной прислуги. Кроме того, там соберутся сливки общества, - может быть, мистер Ившем, чета Луперс, леди Частен, Андреас Дориа и мистер Пернамбуко - все люди великие, мягкие и обходительные, и каждый - чистейший бриллиант в своем роде: среди них лорд Магеридж будет чувствовать себя спокойно и уверенно, ум его будет бодр и деятелен, и ничто не нарушит там его душевного равновесия. И сейчас Кэндлер изо всех сил старался запихнуть необходимые хозяину книги и бумаги в чемодан или в маленький саквояж. А то лорд-канцлер привык в последнюю минуту все хватать и таскать под мышкой, и из-за этого приходится всегда быть начеку и ухитряться куда-то все-таки засунуть все вещи, а это всегда стоит и хозяину и слуге немалого напряжения и волнения.
Лорд Магеридж встал в половине одиннадцатого - накануне он поздно засиделся за оживленным спором в обществе последователей Аристотеля - и съел только легкий завтрак: отбивную котлету и кофе. Потом что-то разозлило его, что-то из утренней почты. Кэндлер не мог понять, что это было, но подозревал, что новый памфлет доктора Шиллера. Отбивная тут была ни при чем, лорду Магериджу всегда удивительно везло с отбивными. Кэндлер после завтрака просмотрел все конверты и письма, но не нашел в них никакого объяснения, а потом заметил в корзине для бумаг разорванный номер журнала 'Майнд'.
- Я как раз выходил из комнаты, - сказал Кэндлер, осторожно разглядывая журнал. - Наверно, это все- таки, Шиллер...
Но на сей раз Кэндлер ошибся. Лорда-канцлера взволновала грубая и неуважительная статья об Абсолюте, написанная одним из ученых мужей Кембриджа в той легкомысленно-шутливой манере, которая, как поветрие, распространилась теперь среди современных философов.
'Даже по признанию лорда Магериджа, Абсолют не что иное, как явно масленистая субстанция, равномерно распределенная в пространстве' и так далее, и тому подобное.
Отвратительно!
Лорд Магеридж с юных лет целеустремленно вырабатывал в себе незаурядное самообладание. И теперь он властно взял себя в руки и силой принудил разгоряченный мозг погрузиться в размышления об одном деле, решение по которому он отложил, хотя судебное разбирательство уже закончилось. Поезд уходил с Паддингтонгского вокзала в три тридцать пять, а в два часа он курил сигару после умеренного обеда и просматривал свои заметки по готовящемуся решению. Тут-то и раздался телефонный звонок, и вошедший Кэндлер доложил, что лорд Чикни просит позволения повидать лорда-канцлера по не очень важному делу.
- Не очень важному? - переспросил лорд Магеридж.
- По не очень важному делу, милорд.
- Не очень? Не очень важному?
- Его светлость теперь несколько шамкает, милорд, с тех пор как он лишился боковых зубов, - объяснил Кэндлер. - Но я понял его именно так.
- Ваши извинительно-утвердительные фразы всегда раздражают меня, Кэндлер, - бросил лорд Магеридж через плечо. Потом обернулся и прибавил: Дела бывают важные и неважные. Либо одно, либо другое. Пора бы вам научиться толком передавать... когда вас просят передать что-нибудь по телефону. Но, кажется, я требую от вас слишком многого... Пожалуйста, объясните ему, что мы через час уезжаем, и... спросите его все же, Кэндлер, какое у него ко мне дело.
Кэндлер вскоре вернулся.
- Насколько мне удалось понять, милорд, его светлость, кажется, хочет что-то уладить, что-то вам объяснить, милорд. Он говорит, что произошло какое-то маленькое недоразумение.
- Все эти уменьшительные только убивают смысл, Кэндлер. Сказал ли он вам, какого рода... какого рода маленькое недоразумение он имеет в виду?
- Он сказал что-то... прошу прощения, милорд, но он сказал, что это насчет Шонтса, милорд.
- В таком случае я не желаю об этом слышать, - отрезал лорд Магеридж.
Наступило молчание. Лорд-канцлер демонстративно вновь погрузился в свои бумаги, но дворецкий все не уходил.
- Прошу прощения, милорд, но я не уверен, что именно мне следует ответить его светлости, милорд.
- Скажите ему... да просто скажите ему, что я никогда в жизни не желаю больше слышать о Шонтсе. Коротко и ясно.
Кэндлер еще помедлил в нерешительности и вышел, тщательно притворив за собой дверь, чтобы до ушей хозяина не донеслись нотки неуверенности в его голосе, когда он будет передавать это поручение лорду Чикни.
Лорд Магеридж, повторяю, отличался редкостным самообладанием, - он всегда умел полностью отбросить ненужные мысли, начисто выкинуть их из головы. Через несколько секунд он совершенно забыл о Шонтсе и спокойно делал серебряным карандашиком пометки на полях проекта решения по интересовавшему его делу.
Вдруг он заметил, что Кэндлер вновь появился в кабинете.
- Его светлость лорд Чикни настаивает, милорд. Он звонил уже дважды, милорд. Он говорит теперь, что дело касается лично его. Что бы там ни было, он желает поговорить с вашей светлостью хотя бы две
