— И тебя?
— Не знаю. Я несчастна, Бобби. Места себе не нахожу и вот-вот сорвусь.
— Так дай себе волю.
— Боль терпят в одиночестве.
— Но разве ты одинока?
— Практически.
— Но вот же я.
— Бобби, милый, что во мне тебе нужно?
— Ты! Быть с тобой. Всегда быть где-то рядом. И быть тобой любимым.
— Ты так добр!
— Чушь какая! При чем тут доброта?
— Послушай, Бобби, — сказала она и умолкла. А когда снова заговорила, то с непринужденной небрежностью, точно речь шла о пустяках. — Ты веришь в невинность, Бобби? Мог бы ты любить девушку, если бы она не была… невинной?
Бобби вздрогнул, словно она ударила его хлыстом по лицу. Он побледнел.
— О чем ты? — спросил он.
— Ты слышал.
Некоторое время они молчали.
— У тебя были случаи, — атаковала она. — Во Франции. Как у них всех.
Бобби ничего не ответил.
— Теперь ты знаешь, — швырнула она ему в лицо.
На какое-то время свет в мире Бобби померк.
— Ты его любила? — спросил он.
— Если и любила, то не помню. Это было просто… любопытство. И потребность стать взрослой. И невыносимое ощущение, что тебе что-то запрещено. Нет… по-моему, я была почти… равнодушной. Мне нравилась его внешность. А потом он стал мне неприятен… Но это так, Бобби. Так.
Бобби сказал, взвешивая каждое слово.
— Будь это какая-нибудь другая девушка, а не ты, для меня это имело бы значение. Ты… ты другая. Я тебя люблю. И что с тобой было или не было, значения не имеет. Во всяком случае… большого.
— Ты уверен, что большого значения это не имеет?
— Абсолютно.
— И на будущее уверен?
— Да.
— С этой минуты ты забудешь… начнешь забывать, что я тебе сказала? Как я хочу забыть.
— Очень скоро, если ты хочешь забыть. Это не имеет значения. Я теперь понял — ни малейшего.
— Но зачем тебе понадобилось жениться на мне, Бобби? Что во мне такого? Я безобразна, груба, жадна, ни с кем не считаюсь. Во мне нет ни чистоты, ни преданности.
— Ты всегда интересна. Прямодушна, быстра и бесконечно красива.
— Бобби, что ты! Тебе действительно так кажется?
— Да. Разве не видно?.. Разве ты не знаешь?
— Да, — сказала она очень серьезно. — Мне кажется, я знаю.
Она остановилась перед ним, уперши руки в боки. Они стояли, глядя друг на друга, и Бобби сморщился, словно собираясь заплакать. У нее лицо было серьезным, встревоженным, но тут словно из-за туч проглянула ее улыбка. Серьезность исчезла. Теперь это была другая Кристина-Альберта. Внезапно она показалась ему самым веселым существом на свете, во всем уверенным, бесшабашным.
— Если бы ты поцеловал меня, Бобби, прямо сейчас и здесь в парке Буши, нас арестовали бы?..
Каким чудом для Бобби было обнять ее! Ему открылась новая Кристина-Альберта; Кристина-Альберта, обозреваемая с расстояния в шесть дюймов или около того, поразительно красивая Кристина-Альберта. Можно было подумать, что она всегда жила только для того, чтобы ее любил Бобби.
— А ты учишься, — сказала Кристина-Альберта немного погодя. — А теперь повтори все это, Бобби. Никто на нас как будто не смотрит…
Ни Лэмбоуна, ни Дивайзиса их помолвка как будто ничуть не удивила. Наоборот, у них был такой довольный вид людей, чьи ожидания сбылись, что становилось неловко. Молодая пара приехала в Удиморе Дивайзисом и мисс Минз под благопристойнейшее крылышко мисс Лэмбоун, словно они были предназначены друг для друга с начала времен.
Но в Удиморе Бобби ждали новые сюрпризы и недоумения. Всю субботу Кристина-Альберта выглядела не столько влюбленной, сколько раздраженной на всех и на вся. Ее, казалось, куда больше трогал тот факт, что Дивайзис собирается жениться на мисс Минз, чем горячая преданность, которой Бобби готов был окружить ее. Она не замечала его многочисленных уловок остаться с ней наедине. Обе пары играли в теннис после чая, пока не настало время переодеваться к обеду; Кристина-Альберта очень давно не играла, да и всегда пренебрегала принятыми приемами, а Маргарет играла так умело и мило, что ввергла ее в злость, более чем очевидную для чуткого настроя Бобби. Ему казалось, что Дивайзис тоже заметил ее досаду, но мисс Минз блаженно никого и ничего не замечала, кроме Дивайзиса.
Утром в воскресенье Кристина-Альберта под бодрящий дальний перезвон колоколов увела Бобби на прогулку к замку Брида. И заявила Бобби, что не намерена выходить за него замуж.
Бобби взбунтовался.
— Ты меня не любишь?
— Разве я тебя не целовала? Не обнимала? Не ерошила тебе волосы?
— Тогда почему ты не хочешь выйти за меня?
— Я вообще не хочу выходить замуж, ни за тебя, ни за никого. Я никого не люблю. Кроме, конечно, тебя. Но даже за тебя выйти замуж я не могу. Я хочу, чтобы меня любили, Бобби, да. Но не выйти замуж.
— Но почему? Не из-за… не из-за той причины?
— Нет. Я положилась на твое слово. И все-таки не хочу выходить за тебя, Бобби… Наверное, потому что не хочу связывать себя с чьей-либо жизнью. Я не хочу быть женой. Хочу быть самой собой и свободной. Я должна расти. Вот в чем дело, Бобби. Я должна быть свободной, чтобы расти.
Бобби начал возражать.
— Я не хочу, чтобы кто-то все время следил, как я расту. А ты будешь все время не спускать с меня глаз, Бобби. Я знаю.
Возражать было бы бесполезно. Бобби знал, что будет вести себя именно так.
— Я не подозревала, что это на меня подействует таким образом, пока не решила выйти за тебя. Я хотела выйти за тебя, когда согласилась, — честное слово. Тогда мне до жути хотелось почувствовать кого-то совсем рядом. Насколько это возможно, и чтобы меня целовали, говорили «все хорошо!». И остаться так. Это было для меня утешением, Бобби. Ты мое утешение, Бобби. Без тебя я бы сошла с ума от боли. Но как мы близки в любви, Бобби, и как далеки все остальное время! Как мы можем узнать друг друга, когда и себя едва знаем? Когда не
— Но я думал, — сказал Бобби, — после того, что было…
— Нет.
— Я буду десять лет ждать тебя, — сказал Бобби. — Вдруг ты передумаешь.
— Ты самый милый утешитель, — сказала Кристина-Альберта и умолкла.
Внезапно она положила руки ему на плечи, прильнула к нему и разразилась рыданиями.
— Замуж за тебя я не пойду, но промочу насквозь, — пробормотала она, всхлипывая и смеясь. —
