— Вы уверены?
— Да. — Молодой человек начал робко отступать в сторону.
— Ну хорошо.
Браун кивнул и словно растворился в темени.
Томас направился навстречу Дензилю.
Отец герцога Альсенского был человек никудышный, немногим лучше разбойника на большой дороге, и к тому же ко дню своей смерти он ухитрился промотать большую часть фамильного достояния. Герцогство Альсенское Дензиль унаследовал в возрасте восьми лет, окруженный толпой обедневших и загребущих, но благородных родичей. Семь лет спустя, явившись ко двору и добившись фавора у Роланда, он получил обратно прежнее состояние и с тех пор был удостоен королевских щедрот — земель, придворных должностей вместе с прилагающимися к ним доходами. Теперь он обзавелся собственным окружением, укомплектованным такими же ничтожными знатными дебоширами; он поощрял их к заговорам против Равенны. Они сеяли разные слухи и всячески досаждали ей; двое дураков из его приятелей посмели зайти слишком далеко и кончили жизнь на камне Предателей вне городской черты. Его влияние на Роланда постоянно смущало Равенну, и если это семейство Дензиля научило его подленьким поступкам, оно могло бы добиться и большего успеха.
— Капитан, до меня дошли неприятные слухи о намерениях короны относительно моего поместья в Бель-Гарде, — произнес Дензиль, поправляя перчатки и демонстративно не глядя на Томаса. Кузен короля являл собой образец придворного. Светлые волосы были идеально завиты, бородка безукоризненно подстрижена, приятное лицо не несло на себе отпечатка битв, возраста и трудов; янтарного цвета дублет украшали аксельбанты, а расшитые золотом бриджи являли верх совершенства. Быть может, этим отчасти и объяснялась симпатия к нему Роланда, сам король всегда был неопрятным мальчишкой. — Надеюсь, вы поправите меня, если это не так?
— Я охотно поправлю вас, милорд, — непринужденно ответил Томас.
Услышав подобный ответ, герцог обратил к нему свои ледяные голубые глаза, весьма дисгармонирующие с заурядностью, которую он собой являл. Помедлив, он манерно улыбнулся:
— Я узнал, что один кавалерийский служака усмотрел в моем поместье какую-то опасность.
Этого было достаточно, чтобы Томас понял: Дензилю известно все, и он только пытается подловить его. Бель-Гарде построили вокруг укрепленной башни, стоявшей над городом. В прошлом столетии крепость выдержала двухлетнюю осаду и представляла собой идеальный плацдарм для подступа к городским стенам. То, что столь ценная и опасная собственность досталась Дензилю, немало досаждало старой знати и в особенности Равенне. Безмолвно прокляв того, кто открыл их тайны юному герцогу, Томас ответил:
— Это не поместье, это крепость, что нарушает эдикт, запрещающий частным лицам владеть укреплениями. — В прошлом году Роланду удалось замять вопрос о праве Дензиля владеть укреплением. В конце концов король сдался дипломатическому нажиму генерала Вийона, однако сложность заключалась в том, чтобы сохранить все в тайне от Дензиля, пока не удастся добиться от Роланда подписанного распоряжения.
— Кто это утверждает?
— Лорд-генерал Вийон, командующий кавалерией и осадными машинами:
— Он глуп.
— Возможно, его ввел в заблуждение ров и зубцы на стенах.
Дензиль погладил один из темно-желтых камней, вделанных в рукоятку его шпаги, пытаясь сообразить, стоит ли заметить насмешку или нет. Томас знал, что может пренебречь этим жестом, очевидно, предназначавшимся группе придворных, проходивших через фойе в галерею. Дензиль был превосходным дуэлянтом и цеплял за живое, однако клятва верности, принесенная королевскому дому, не позволяла Томасу вызвать герцога на дуэль. Дензиль же мог вызвать его, однако, невзирая на все провокации, копил раздражение до времени, когда капитан будет тяжело ранен или на смертном одре. Наконец герцог спросил:
— И он разрушит поместье?
— Только засыплет ров и сломает стены. Так, по сути дела, будет выгоднее и владельцу. Знатоки утверждают, что вы получите великолепную возможность расширить парк и завести роскошный сад.
Выражение на лице Дензиля свидетельствовало, что к подобной перспективе он мог относиться лишь как к предложению отдать своих детей в публичный дом.
— Полагаю, что эти козни исходят не от короля?
— Эдикт предложен палате Совета два года назад, и многие лорды уже подписали его. Я бы не посмел называть его кознями, милорд.
Дензиль отмахнулся.
— Зовите его как хотите, сэр, — сказал он жестко, — но мне хотелось бы знать, почему вы враждуете со мной и так презираете меня, сэр?
Подобная тактика неизменно приносила ему успех у Роланда; Дензиль всегда превращал самое кроткое замечание в свой адрес в самые грубые личные нападки. Томас же ответил:
— Полагаю, что если бы я хоть раз подумал о вас, то мог бы отыскать основания для презрения, однако я не могу представить себе обстоятельства, которые могли бы вынудить меня замечать вас, милорд.
Деланное негодование в глазах Дензиля превратилось в подлинный гнев, и на мгновение Томас исполнился надежд, однако юный герцог обнаруживал глупейшее безрассудство лишь когда опасность угрожала не его собственной жизни, и мгновение осталось нереализованным.
— Посмотрим, сэр, — негромко ответил Дензиль.
Томас дождался, пока герцог исчез за главными дверями Большой Галереи, и только тогда, следуя за ним, направился вниз по ступеням. Дензиль не мог узнать о планах относительно Бель-Гарде ранее сегодняшнего утра, иначе он уже пожаловался бы Роланду во время утреннего приема. Тогда выходит, что Дензиль обратится к Роланду нынешней ночью, не дожидаясь приватной аудиенции, чтобы подтолкнуть Равенну к нелестному и прилюдному спору с королем. Миновав высоченные двойные двери под аркой, Томас словно окунулся в океан звуков. Музыка, доносившаяся с высоких оркестровых балконов над залом, мешалась с шумными отголосками разговоров, отражалась от лепнины потолка и потрясала канделябры из горного хрусталя. Зал был настолько велик, что большая толпа — Томас прекрасно знал это — рассыпалась по нему на редкие островки; явившиеся с визитом магнаты, придворные, министры и богатые коммерсанты, приглашенные из любезности или политической необходимости, сходились в крупные группы возле искусно облицованных мрамором колонн, апельсиновых деревьев в серебряных бочках или фонтанов, источавших вино.
Томас направился, минуя собравшихся, к подножию трона, время от времени приветствуя знакомых. В центре зала уже началась пьеса — на дощатой приподнятой сцене с классическими деревянными колоннами и рисованным задником, на котором был изображен адераский базар, разыгрывалось представление. Крикливо одетый Панталоне с острой бородкой и в маске с длинным крючковатым носом затеял спор с уродливым Пульчинеллой — горбатым, пузатым и в высоком остром колпаке. Кое-кто из собравшихся даже удостоил их внимания.
У всех входов в галерею стояли цистериане-гвардейцы, впрочем, вооруженные одними только мечами. Лишь гвардейцам королевы и рыцарям-альбонцам разрешалось иметь при себе огнестрельное оружие в присутствии особ королевской крови.
На подножии из полированного камня находилось три престола — для Равенны, Роланда и Фалаисы. Роланда окружали слуги и избранные придворные, вызванные к нему для разговора. За спиной его стоял альбонский рыцарь. Находившееся возле короля кресло Фалаисы оставалось пустым.
Равенна устроилась на противоположном краю подножия — подальше от сына. Ее окружало четверо стражей, рядом на стульчике сидела наперсница.
Сняв с головы шляпу, Томас поклонился Роланду, окруженному стеной слуг и придворных, потом приличия ради пустому креслу Фалаисы и, наконец, Равенне, ответившей ему улыбкой. Когда он поднялся на помост, ближайший к королеве страж, заметив его жест, отступил подальше, чтобы не слышать разговора. Преклонив колена у парчового кресла Равенны, Томас тихо произнес:
— Есть новости.
