Дворецкий склонился:
— Да, миледи.
Когда слуга вышел, Томас произнес:
— При всей моей симпатии к Авилеру у меня бездна дел.
— Томас! — негромко окликнула его королева.
— Да. — Он остановился на половине пути к двери.
— Из всех, кого я знаю, лишь ты не питаешь ко мне ненависти, неприязни или страха… Уже только разговаривая с тобой, я испытываю благословенное облегчение; ты понимаешь это?
Верховный министр уже появился в дверях, и Томас, самым изысканным образом сняв с головы шляпу, поклонился ей со словами:
— Для меня это самая большая радость, государыня.
Для возвращения в казармы гвардии Томас выбрал колоссальную винтовую лестницу, два столетия назад выходившую в большой зал Старого Дворца, а теперь соединявшую крыло, в котором располагалась Большая Галерея с прежними оборонительными бастионами.
Посеревший от времени камень перил и центральную опорную колонну украшали ленты и полосы, заканчивавшиеся головами грифонов, львов и непонятных тварей, порожденных фантазией мастера. В лестничном колодце царил прохладный сумрак, разгонявшийся лампами, издалека доносились отголоски дворцовой жизни.
Томас подумал о том, чем может сейчас заниматься Гадена Каде, кудесница-фейри.
Впервые Каде воспользовалась собственной силой против двора в День Всех Святых десять лет назад. Его справляли в середине лета в канун Иванова дня: совмещая церковные и языческие праздники, священники добивались, чтобы на службы приходило больше людей. Ведь особенно в деревнях население по-прежнему считало себя некрещеным. Улицы города заполняли шуты в костюмах, странствующие торговцы и праздные толпы, а в Кафедральном соборе епископ служил торжественную мессу в присутствии королевской семьи. И в самый пик службы разразился сущий пандемониум. Предметы взмывали в воздух и ударялись о стены. Падали паникадила и алтарные сосуды, разбивались узорчатые стекла, покоряясь необузданной мощи заклинаний.
Тогда дворцовый чародей доктор Сюрьете и обнаружил источник бед, а именно Каде.
Гален Дубелл, работавший в то время при дворце вместе с доктором Сюрьете, признал, что в течение двух лет втайне преподавал Каде основы магии. Само по себе это не было сколько-нибудь тяжким преступлением, однако Каде была незаконной дочерью короля. Ей как старшей Дворцовое право отводило роль наследницы престола. В жилах Каде текла кровь фейри, и при дворе и в министерстве сразу после ее рождения Равенне начали нашептывать, что девочка эта опасна. Вскоре Равенна сослала Дубелла в Лодун, а Каде в монастырь монелиток, быть может, отлично понимая, что она там задержится недолго. В то время многие удивлялись тому, что Равенна проявила подобное милосердие к дочери любовницы своего мужа, когда в Иль-Рьене разве что опальный Гален Дубелл мог бы за нее заступиться. Но все знали, что Равенна всегда имела в виду собственную выгоду, а спрашивать у нее объяснений никто не собирался.
В солярии Равенна непреднамеренно обмолвилась «мои дети», и Томас не думал, что она имеет в виду двух мертворожденных девочек, которых похоронили в крипте Кафедрального собора. Равенна хотела видеть в Каде смышленую красавицу — дочь, которой у нее не было, — и в известной степени до сих пор мечтала об этом. Но именно такие взаимоотношения были совершенно неприемлемы для отважной до безрассудности кудесницы со странными глазами.
С грохотом сверху на площадку вышел Мартин и окликнул Томаса:
— Капитан!
— Что там?
Мартина в числе прочих отправили проверять, все ли в порядке во дворце после истории с Арлекином. Томас сразу распознал, что довольство, написанное на лице молодого человека, свидетельствует о том, что он рад переключиться на какое-то сложное дело.
— Опять неприятности, сэр, — проговорил Мартин, когда Томас приблизился к нему. Молодой гвардеец повел своего капитана с площадки в короткий зал с колоннадой вдоль стен. — Мы только что нашли его. Это доктор Браун.
Дубовая дверь по одну сторону коридора оказалась открытой. Следом за Мартином Томас вступил в небольшую комнатку, обставленную как салон; ее использовали в качестве гостиной для иностранных посланников, когда приемы проводились в старом зале.
Браун неловко лежал на длинношерстном восточном ковре, богатые краски которого уже исказила кровь. Поза доктора заставляла предположить, что он, сидя на табурете за высоким рабочим столом, боком повалился на пол.
В комнате находились еще двое гвардейцев королевы, Кастеро и Басера. Оба рассматривали труп, словно пытаясь понять, что же с ним теперь делать. Пройдя мимо них, Томас стал на колени возле убитого. Пропитавшийся кровью ковер отвратительным образом хлюпнул под ногой. Капитан осторожно приподнял молодого волшебника и увидел, что тому перерезали горло. Ровные края раны говорили, что убийство было совершено очень острым ножом. Тело уже остыло и успело окоченеть.
— Кто обнаружил его? — спросил Томас.
— Я, — ответил Мартин. — Во время первого обыска мы прошли мимо этой комнаты, взглянув лишь бегло, и не заметили его. Из двери тело не видно, его загораживает секретер. Ну а возвращаясь назад, мы все тщательно просмотрели; я вошел внутрь и увидел убитого.
— Он уже холодный и, значит, лежал здесь задолго до обыска, сэр, добавил Басера.
— Да, и убили его наверняка именно здесь, — согласился Томас. Доказательством тому служил ковер. Итак, оставив галерею, Браун зашел в эту комнату, чтобы с кем-то переговорить. И эта самая личность во время разговора зашла со спины и умелой рукой перерезала ему глотку.
— За что?
Подняв взгляд от убитого, Томас увидел Верховного министра Авилера, подозрительно разглядывавшего их от дверей. Нечего было удивляться тому, что аудиенция завершилась так быстро; в нынешнем настроении Равенны она и должна была оказаться короткой, если не сказать больше.
— Если судить по первому впечатлению, здесь произошло убийство, пояснил Томас.
— Я это понимаю. — Авилер шагнул в комнату, приглядывая опасливым взглядом за гвардейцами; его длинные церемониальные одеяния касались пола.
Возможно, и он, подумал Томас, словно бы уже расследуя убийство. Мартин и все остальные, давая понять, что они пренебрегают службой в присутствии Авилера, своим поведением лишь усугубляли впечатление собственной вины.
Подступив к пятну крови, министр, хмурясь, насторожился; он тоже понял, что смерть произошла несколько часов назад.
— Браун, — промолвил он с удивлением, узнав молодого чародея. — Кто это сделал?
«Хороший вопрос. И почему? Вот и другой, ничуть не хуже», — подумал Томас, уже отчасти догадываясь об ответе. Бедолага. А он говорил, что это не важно.
6
В воздухе пахло дождем. Сидя на карнизе четвертого этажа Северного бастиона, спиной к каменному дельфину, Каде следила за небом. Сквозь низкие тяжелые облака кое-где еще пробивались солнечные лучи. За лабиринтом мощеных дворов и дворцовых садов поднимались высокие стены и крутая крыша галерейного крыла, современная и воздушная, не то что тяжеловесные бастионы позади него. День выдался прохладным, и влажный ветерок теребил ее волосы. Каде ощущала ограждения. Поднимаясь от подножия внешних стен над дворцом, они сходились в точку, образуя невидимый, постоянно изменяющийся купол. Много лет назад Гален Дубелл научил ее видеть свечение, создающееся ограждением, с помощью гаскойского порошка, смолотого из рогов взрослого оленя и крабьих глаз, и по пеплу и угольной пыли прослеживать их перемещение. Пасмурная погода как бы придавливала этот купол к земле; быть может,
