Он оторвался от парапета и пошел вдоль стены, не обращая внимания на ветер, трепавший его длинные волосы. Низко опустив голову, он думал.
Реба говорила о приключении, это верно, но она же сказала, что он может и отказаться от него. Если он встанет на этот путь, то, по всей видимости, будет изгнан из города и потеряет Надаму. Если же она от него откажется, то он будет вынужден принять судьбу, уготованную ему отцом, — бесконечные скучные религиозные обряды. Если только Надама не предпочтет его.
Похоже, все зависит от нее. Без ее выбора он ничего решить не сможет. А как же тот человек, о котором говорила Реба? Он должен направить его на путь приключений, на путь познания. Но когда он его повстречает? Это неизвестно. А что, если прямо сейчас? Как тогда он сможет сделать выбор, не будучи уверен в намерениях Надамы? Что, если он встретит его прямо сейчас?
Он поднял голову, словно ожидая увидеть перед собой этого загадочного и могущественного товарища, но никого кроме чаек, взмывших при его приближении с громкими недовольными криками в небо, он не увидел. Ждать нельзя, решил он; необходимо что-то предпринимать. Он отправится к Надаме и потребует от нее ответа, а затем сделает свой выбор. Приняв такое решение, он успокоился и ускорил шаг, плащ его развевался на ветру. Он поднял голову и улыбнулся. Но, вдруг сообразив, что боится, резко остановился. Какой бы ответ ни дала ему Надама, он все равно что-то да теряет. Как там сказала Реба? «Ты будешь искать то, чего найти невозможно, и обретешь разочарование. Но ты много приобретешь — больше, чем потеряешь». Значит ли это, что он потеряет Надаму? Почему предсказатели всегда говорят загадками?
Улыбка слетела с его губ, и он опять перевел взгляд на море. Волны словно насмехались над ним. Он отвернулся и посмотрел на город. Но и здесь ответа не было. Под ним шумел цветущий город с улицами, сбегавшимися к большому белому зданию дворца домма с зеленым газоном вокруг. За высокими стенами внутренних лужаек видно не было. Вот она — резиденция правителя, на которого с надеждой смотрит вся Секка; вот оно — средоточие власти.
Но власть не привлекает его, у него нет желания управлять другими. Он с радостью оставил бы все это Тобиасу, только вот отец и брат никак не хотят предоставить ему равную свободу. Он знал, что для отца он сплошное разочарование; а для брата… кто он для брата, этого он не знал и наполовину. Угроза, без сомнения, ибо Тобиас жаждет зваться доммом, а в этом деле любой родственник — соперник. О какой любви тут можно говорить? К тому же они соперники и по отношению к Надаме; оба стремятся завоевать ее любовь, но до сих пор она не дала надежды ни тому, ни другому.
Он выпалил проклятье, слышанное им однажды в дворцовых конюшнях, и в отчаянии заскрежетал зубами. О чем бы он ни думал, мысли его постоянно возвращались к предсказанию Ребы. Что оно означает? Как им воспользоваться? Он сложил руки за спиной и опустил плечи, пытаясь настроиться на научный лад. Сейчас ему очень нужна логика, чтобы разобраться в возможных вариантах и принять самое разумное решение, чтобы взвесить все как можно более беспристрастно. Ясно, что при любом варианте он что-то теряет, так что выбор надо делать, исходя именно из возможной потери. Он может завоевать на свою сторону Надаму, но потерять свободу; или потерять Надаму и стать свободным. Что ему дороже?
Это зависит от того, что думает она, значит, как он уже решил раньше, прежде чем выбирать, надо узнать, что скажет Надама. Такова его отправная точка, самый логичный шаг. Пусть она сделает выбор, тогда и он сможет сделать свой. Он кивнул, соглашаясь сам с собой, и опять ускорил шаг, спеша переступить неизбежный водораздел. Надама будет сегодня на банкете, тогда он ее и спросит.
Хмурясь, он изо всех сил пытался преодолеть дрожь, все более овладевавшую им с каждым шагом, приближавшим его к Бондарным воротам, а оттуда ко дворцу, его дому. Или его тюрьме — теперь он уже точно не знал.
Глава вторая
За этими думами Каландрилл совсем забыл, что во дворец, который он покинул через задние ворота, ему надо вернуться незамеченным. Занятый мыслями, он и не заметил, что вошел в главный двор через Великую церемониальную арку. О том, что он совершил ошибку, он сообразил, только услышав приветственный стук алебард о щиты стоявших на часах солдат, когда поворачивать назад было уже слишком поздно. Да он и не был уверен, хочет ли исправлять эту случайную ошибку, даже несмотря на то, что отец его будет недоволен, если ему донесут, что младший сын гулял по самым бедным кварталам города один. Он жестом ответил на приветствие часовых и вошел во двор, не обращая внимания на их насмешливые взгляды. Как и дворцовые слуги, они уже давно привыкли к странностям молодого наследника и не ждали от него поведения, достойного дисциплинированного солдата. Каландрилл — мечтатель, шептались люди между собой, он совсем не такой, как Тобиас. Слава богам, что он не первенец. Какой из него домм?
Каландрилл соглашался с этим и не обижался, тем более сейчас, когда почувствовал себя увереннее. Взвесив все он пришел, как ему казалось, к самым логичным выводам. Беспокоило только то, что, какое бы решение он ни принял, он все равно что-то теряет.
Он рассеянно ответил кивком на приветствие второго наряда и через обитые медью двери вошел в первую дворцовую гостиную, отсюда — в коридор, по которому сновали слуги, готовя предстоящий банкет. Они кланялись ему, может, не так учтиво, как Тобиасу или отцу, но ему было все равно. Они неплохо к нему относятся, и этого уже достаточно.
Оставив суету позади, он поднялся в свои комнаты, довольный тем, что отец вроде бы ничего не заметил.
Закрыв за собой дверь, он облегченно вздохнул, скинул плащ и бросил на стул пояс с мечом. Здесь, в знакомой обстановке, он чувствовал себя спокойнее, а книги, свитки и папирусы на стеллажах вдоль одной из стен казались ему старыми друзьями, одобрявшими его решение. Хотя, подумал он, пока что он решился лишь на то, чтобы принять решение. Сегодня он будет говорить с Надамой, и надо выглядеть как можно привлекательнее. Он прошел в спальню. Окна были открыты, кровать убрана, а книги, в беспорядке валявшиеся на столе, протерты от пыли; здесь было тепло и просторно, а солнечный свет золотил белые стены, отражаясь в большом зеркале, стоявшем у платяных шкафов. Он подошел к зеркалу и критически осмотрел себя с ног до головы.
Высокий юноша, нет, подумал Каландрилл, молодой человек, стройный и мускулистый. Непричесанные отросшие волосы, отливающие золотом в солнечном свете, обрамляли вытянутое лицо, самой замечательной частью которого были большие карие глаза. В общем, он далеко не урод. Может, конечно, не настолько привлекателен, как Тобиас, и, уж конечно, не столь величествен, но не урод. Если бы нос у него был чуть пошире, а подбородок — чуть попрямее, а глаза — чуть поменьше, то ему бы это вовсе не повредило; зато рот у него достаточно большой, а зубы — ровные. Он улыбнулся и, зная за собой привычку сутулиться, распрямил плечи. Нет, он очень даже привлекателен. Сейчас позовет парикмахера и подстрижется. Примет ванну. И выберет одежду на вечер.
А потом… Сомнения вновь овладели им, и улыбка слетела с его губ. Если бы он был Надамой, кого из двоих он предпочел бы? Он отвернулся от зеркала и подошел к балконной двери. Внизу раскинулся сад, огражденный каменными стенами, по которым ползли виноградные лозы; на кустах распускалась молодая весенняя зелень, из земли пробивались первые цветы; в центре журчал маленький фонтан. Любимое место матери. Он хорошо помнил их игры и развлечения, но она умерла от оспы, возможно, от той же самой, что не пощадила и Ребу.
Что бы она ему посоветовала? Он мало ее знал, и догадаться о совете матери ему было нелегко — она умерла, когда он был еще ребенком, и в памяти у него остались только ее тепло, материнская любовь, ласковые руки, в раскрытые объятия которых он бежал от сердитого Билафа. Во дворце было много ее портретов и скульптур, но все они были слишком церемониальны, и на них она выглядела величественно, с короной на черных волосах. Так она выглядела, но не такой она была; женщина на портретах не была его матерью, которую он, хоть и смутно, еще помнил.
Билаф, отличавшийся крутым нравом, когда-то был мягче и доступнее. Смерть ее оказалась для него тяжелым ударом, и отец замкнулся, посуровел, зачерствел, словно страшась еще раз полюбить. Да и на сыновей он смотрел как на источник боли, ибо любовь идет с ней рука об руку. Останься он прежним, подумал Каландрилл, и его жизнь, его чувства могли бы стать другими. Тобиас, который был на два года старше Каландрилла, легко приспособился к этому изменению, найдя в боевых искусствах, в жажде власти утешение, в котором им отказал отец. Для Каландрилла же это оказалось более болезненным, и он отдалился от отца; между ними росло отчуждение, и Каландрилл начал искать утешения в том, что любила
