тактично и мягко сказала:
— Если таковы их нравы…
На лице Каландрилла проступило недовольство, и она тут же замолчала. Он сказал:
— Нет, я никогда не смогу, я никогда этого не приму.
— Тогда в Памур-тенге надо быть настороже, — сказала она.
— Истинно, — согласился он. — Надеюсь, мы там долго не задержимся.
Ценнайра не поняла, о ком он говорит: о себе, Брахте и Кате или обо всех них, и это сомнение беспокоило её. Она не позволит похоронить себя в городе. Однако на данный момент у неё нет ни одного весомого аргумента в пользу того, чтобы они взяли её с собой. Но она что-нибудь придумает, чтобы быть с ними, когда — и если — они получат «Заветную книгу». Вот только что — она пока и сама не знала. Даже если она соблазнит юношу, он может оставить её в Памур-тенге. Скорее всего, если она вскружит ему голову, так он и поступит для её вящей безопасности, а это никак не входит в её планы. И тут только она сообразила, что помочь ей может Очен. У загадочного вазиря, похоже, есть свои соображения, и он хочет, чтобы она оставалась с ними. Она решила не торопить события: до города ещё далеко, и пока они доберутся до тенга, она что-нибудь придумает.
Вслух же она сказала:
— Нас ещё ждёт много испытаний впереди.
— Ты про тенсаев? — Каландрилл улыбнулся и обвёл рукой вооружённых людей, сидевших вокруг костров. — Они просто перестраховываются. Мы хорошо защищены.
«Да мне бандиты нипочём», — про себя сказала Ценнайра, манерно передёрнув плечами и бросив на него наигранно боязливый взгляд.
— Я с ними уже встречалась. Помнишь?
Каландрилл, не подозревая, что его водят за нос, галантно улыбнулся.
— Пока я жив, тебе ничто не угрожает, — пообещал он. — К тому же между нами и тенсаями, если они настолько глупы, что отважатся на нас напасть, стоят воины Чазали.
Слова эти, как ни странно, тронули Ценнайру. Как все-таки он отличается от тех, с кем до сих пор её сводила судьба! Она постаралась отогнать от себя мысли о том, что однажды ей придётся его предать. Ей очень не хотелось об этом думать. До того как она его встретила, все было просто: тогда он был для неё лишь целью, добычей.
Теперь же, узнав его, она и сама не могла бы сказать, в чем состоит её цель. Она потерялась, закружилась на месте, как лодка без руля. Единственное, в чем она ещё была уверена, так это в том, что надо идти вперёд, продолжать играть свою роль и дождаться, когда кто-то из них возьмёт верх. Такое положение ей вовсе не нравилось, и она нахмурилась, глядя на весёлое пламя костра.
Каландрилл, не поняв причину её недовольства, сказал:
— Нас много. Вряд ли бандиты отважатся на нас напасть. Скорее всего, нас они не тронут и предпочтут более лёгкую добычу.
— Истинно. — Ценнайра улыбнулась — Я под хорошей защитой, — пробормотала она. — Я благодарна судьбе за то, что она послала мне таких друзей.
Щеки Каландрилла зарделись, и ему оставалось надеяться только на то, что она спишет это на отблески от костра. От смущения он никак не мог найти нужного ответа. Ценнайра видела его замешательство — оно придавало ему особое очарование. Насколько же он ещё невинен и наивен… Чтобы не мучить его, она зевнула, очаровательно извинилась и сказала, что хочет спать.
Каландрилл кивнул; она натянула до подбородка ненужное ей одеяло, подложив под голову седло, и закрыла глаза. Каландрилл ничуть не сомневался, что более прелестной женщины ему видеть не приходилось. Да ещё столь мужественной. Он сердился на себя за замешательство, за то, что язык его не вовремя прилип к небу и он не смог выразить своих чувств. Он ещё какое-то время смотрел на неё, полагая, что она уже спит, а затем сам укрылся одеялом.
Тишину ночи нарушало лишь потрескивание костров и мягкое всхрапывание лошадей. Ночные птицы молчали, насекомые не жужжали; хищники, если они и рыскали в темноте, не издавали ни звука. Луна, поднимаясь к зениту, серебрила лёгкие облака, плывшие по разрисованному звёздами небу цвета индиго. Ощущение, что за Каландриллом кто-то наблюдает, спало — видимо, благодаря заклятиям Очена. И хотя он ещё чувствовал некоторый дискомфорт, усталость взяла своё: веки его отяжелели, глаза закрылись, и он уснул.
Проснулся Каландрилл как от толчка, словно кто-то громко позвал его в тиши. Он оглянулся — вокруг все тихо и спокойно, но всем его существом овладел ужас, когда он вдруг увидел на земле неподвижного светловолосого юношу, в котором узнал себя. Он глубоко спал рядом с Ценнайрой, с другой от Брахта и Кати стороны костра. Он видел спящих котузенов, Очена и Чазали. Вазирь зашевелился, словно почувствовал на себе его взгляд. Часовые и лошади отбрасывали тёмные тени. Он поднялся, как призрак-дух, и отделился от тела, не в силах противиться тому, что с ним происходит: как ни желал вернуться в свою физическую форму, он продолжал подниматься над землёй, словно подчиняясь некоей стоявшей выше его понимания силе. Он в отчаянии забился и тут увидел — если ещё был в состоянии что-то видеть, что он, выйдя из материального тела, стал бесформенным.
Им овладела паника; он начал звать на помощь Брахта Катю, Очена, но все спокойно спали, и только вазирь вновь пошевелился во сне.
Каландрилл понимал, что это не сон, он инстинктивно почувствовал, что суть его покинула телесную форму. Он вспомнил о Рхыфамуне, и если бы обладал физическим телом, то задрожал бы. Теперь же ему оставалось только смотреть на своих товарищей и союзников, медленно поднимаясь все выше и выше, как пёрышко или дымок на лёгком ветерке. Его уносило к далёким звёздам.
Очень скоро весь лагерь превратился в размытые тени в отблесках костров. Через несколько мгновений все пропало — ветер или та сила, что увлекала его за с собой, изменил направление, и Каландрилл поплыл к северу, по крайней мере ему так казалось. Под ним проплыла равнина, уступившая место холмистой поверхности, о которой говорил Очен. Среди поросших лесами холмов и долин с прожилками рек и пятнами озёр мерцали огни; он видел деревни, возделанные земли, тучные стада.
Каландрилл летел все быстрее и быстрее. Вот он уже перестал различать отдельные предметы на земле, а звезды на небе слились в один мерцающий хвост. Он увидел бескрайнюю плодородную равнину, на которой возвышался большой город, который он принял за Памур-тенг, огромный близнец крепости, из которой они недавно вышли, с мириадами освещённых окон. Но вскоре и это видение унеслось назад.
Затем он увидел новые огни; их были тысячи; они были далеко внизу. Он видел шатры, лошадей и людей, и ему стало ясно, что это — армия. А чуть дальше увидел ещё одну армию, значительно более многочисленную, и костры горели по обеим сторонам красной от бесчисленных костров реки. А начало своё она брала в посеребрённом луной озере. Озеро Галиль! Значит, город, раскинувшийся ниже по реке, — Анвар-тенг.
Он подлетел ближе, и полет его замедлился, словно навстречу ему задули противные ветры. Теперь он смог лучше рассмотреть то, что было внизу.
Он вдруг сообразил, что ночь была освещена не только огнями костров. С холмов вокруг города и с озера, по поверхности которого бегали тёмные неопределённые тени, стекали языки золотого и малинового света и набрасывались на стены Анвар-тенга яростными раскалёнными языками, стекая вниз по укреплению, и разрывались, как световые бомбы. Ему даже показалось, что он слышит вопли и ощущает чувства людей. Они бились о него, как волны прилива, — злость, ярость, ужас, ненависть, похоть и голод с внешних сторон городских укреплений; и решимость осаждённых биться до конца и отстоять город от разрушений и грабежей.
Душа его страдала, ему казалось, что больше он не выдержит, и он жаждал пробуждения от кошмара. Ему это не удалось, но на одно короткое мгновение, как смутное воспоминание, он увидел тени спящих Брахта, Кати и Ценнайры. Очен заворочался на своём одеяле и приподнялся, отбросив с обеспокоенного лица серебристые пряди волос.
Но тут же неведомая сила вновь потащила Каландрилла вперёд над серой, молчаливой, каменистой землёй, походившей на пустыню, к возвышавшейся впереди мощной стене из белых острых, как зубы дракона, камней. Он знал, что за ней лежит Боррхун-Мадж. К своему ужасу, он вдруг понял, что подчиняется зову силы, не имеющей физической формы, прячущейся в оккультном мире. Он также почему-то знал, что,
