поцарапал кузов дорогой машины связкой ключей. Машина принадлежала эдинбургскому бизнесмену Артуру Ренни.
УСТАЛОСТЬ
Вчера мать Лоусона, миссис Эллис Ульрих (38 л.), выступила в защиту своего сына: «Мой Терри, может, и дурной, но он никакой не головорез. Он просто связался с дурной компанией. Я уже устала от всего этого». Вместе с Лоусоном были арестованы ещё двое подростков шестнадцати и пятнадцати лет, имена которых мы не имеем права разглашать. Слушания по этому делу пройдут через две недели в областном суде Эдинбурга.
– Да не завивка это, – заладил Терри, – бля буду.
Конечно, своё говно не пахнет. Скользкий выёбистый водовоз.
– Это потому, что твой старик – ниггер грёбаный, – говорю.
Лучше б я этого не говорил. Терри не видится со своим отцом. Я ожидал, что он полезет в залупу, но он даже не рассердился.
– Что ж, хоть кожа у него была хорошая, – ответил он, указывая на моё лицо. – Такая кожа и ебля с тёлочками не вяжутся, старичок, – подмигнул он, и все чуть не обоссались от смеха. – Понятно, почему ты В. Е. Д.
Тут он сделал серьёзное лицо, а я задумался, о чём это он.
Билли решительно посмотрел на Терри:
– Это ещё что?
– Всё ещё девственник.
И они давай надо мной смеяться. Они тряслись, прямо заходились. Когжа уже они вроде бы остановились, когда наши с Терри взгляды пересеклись и в его глазах я заметил нечто похожее на извинение, его тут же смыла сторовая волна ослиных криков. Я машинально прикрываю прыщ на лице. Светсти его мне так и не удалось. А тут ещё один набухает. Они, конечно, смеются пуще прежнего. Карл срулил с этой рыжей жабой и думает, что он последний герой-любовник, потому что ему дала какая-то овца, которую никто больше и трахать бы не стал. Биррелл, который и целоваться-то не умеет…
– Иди ты на хуй, мудак, – слышу я себя как со стороны, но я так завёлся, что у меня аж дыхание спёрло.
Терри.
Суки.
Да пошли они все. Какие они друзья…
– ИДИ НА ХУЙ, ЛОУСОН, ПИДОР!
– Может, ты меня и нагнёшь? – сказал Терри и вперился в меня.
Я отвернулся и думаю, он догадывается, что я боюсь не того, что сделает он, а того, что могу сделать я.
– Да не лезь ты в залупу, как ребёнок прямо, Голли. Ты сам первый начала пиздёж про ниггера.
– Да я, бля, пошутил.
Джус Терри. Взросляк на хуй. Таскает по районам фруктовую воду, мудак…
– Ну а я шутил о твоих прыщах, – говорит он, а Юарт и Биррелл опять давай ржать.
Уроды…
Я делаю шаг вперёд и грудь в грудь к Терри. Ни хуя я его не босюь. И никогда не боялся. Конечно, они все считают, что теперь он весь из себя взрослый и крутой, но мне виднее. Сучонок забыл, что мы выросли вместе. Он не сдвинулся с места, но чувствуется, что осторожничает.
Билли встал между нами.
– Хватит наезжать друг на друга. Мы вроде как друзья. Вы двое вконец обурели.
Мы всё ещё пялимся друг на друга через Биллино плечо.
– Я говорю, харе наезжать. Ясно? – сказал Биррелл, упершись ладонью мне в грудь.
Сука, он меня нервирует почти как Терри. Я был не прав, так говорить нельзя, но он должен был принять это за шутку. Я чувствую, как пру на Биррелла, так чтобы о либо уже отпихнул меня нормально, либо ослабил руку. Он кивает мне и отступает.
– Хааре, Голли, – говорит он строго, но по теме.
– Да хватит вам выпучиваться, пацаны, – сказал Карл и прихватил Терри за шею, потянул его, отчего тому пришлось отвести глаза.
Терри не доволен, но Карл начал в шутку бороться с ним и заставил того вступить в игру.
– Юарт, отъебись, сучка белобрысая…
Тут я говорю:
– Я это в шутку сказал. Не надо думать, что ты пиздец какой охуевший только потому, что тебя приняли на стадионе, Терри. Не стот, – говорю.
Терри оттолкнул Карла и посмотрел на меня.
– Ты тоже не думай, что пиздец какой охуевший только потому, что у тебя нож в кармане...
Нож.
Лицо того пацана.
Мне холодно. Я чувствую, что остался один, что все меня ненавидят.
Биррелл подхватил:
– Да-да, спрячь подальше это говно, если не хочешь серьёзных заморочек, это я тебе говорю, Голли. А говорю я тебе это, потому что мы друзья. Ты совсем стал обуревать.
Это он мне говорит.
И белобрысый туда же.
Лицо того пацана. Полмонт сука. На футболе ни разу не саданул, ссыкло грёбаное. Ныл там в одно жало, как девчонка у директора. Не вписался за Дозо, когда пацаны из Клери уже готовы были вступить, пока не увидели меня с ножом. А то, что он сделал с этим парнем, это же полный беспредел, ни в какие ворота не лезет. Дозо уже пинал его ногами. Никакой нужды в том не было. А я стоял как истукан и позволил ему вложить мне перо обратно в руку. И я взял его, как хуй в руку. Мне пиздец как страшно. Я повернулся к Карлу.
– О чём это вы?
– Ты не в себе, Голли. – Карл показал на меня пальцем. – Что за перья?
Юарт, сука, болеет за «Хартс» и говорит, что я не в себе. Ну да. Конечно.
Билли тоже уставился.
– Вчера, когда ты сделал ноги, приходили полицаи. Всех расспрашивали, что произошло.
Я смотрю на них. Они палятся на меня, как будто это не они, а какой-нибудь Блэки или ещё какой- нибудь урод из школы. Друзья называется.
– Ну и что вы им сказали? Небось, сдали меня, сучары!
– Ну да, конечно, как иначе, – сказал Биррелл.
Терри посмотрел ненавидящим взглядом, а Карл отошёл немного и качает головой.
– Ничего вы не знаете, – говорю, поворачиваюсь и ухожу.
Карл кричит:
– Да брось, Голли!
Билли:
– Да бог с ним.
А мудила Терри вопит тоненьким голоском с американским акцентом:
– Пи-ро-до-чек… пи-ро-жок.. приходи ко мне, дружок...
Кровь у меня закипает. Сука, он своё получит.
Я прошёл мимо церкви и парадной Биррелла и прямиком в наш квартал. По дороге я увидел старика Пендера, он спускался по дороге из «Улья», и крикнул ему «привет», но он быстро отвернулся и сделал вид, что не заметил. Что с ним такое? Я ему ничего не делал.
Проходя мимо парадной Терри, я заглянул в окно, посмотреть, дома ли Ивон или кто-нибудь из её подружек. Удивительно, как это Терри получился такой мудак, а Ивон такая милашка.
Ивон – чудо.
Но там никого, я зашёл в свой подъезд и поднялся по лестнице. И как раз вовремя, из подъезда я
