ИРВИН УЭЛШ
НА ИГЛЕ
Перевел с шотландского Валерий Нугатов
Следуя традиции, мы решили сохранить название, которое получил фильм в отечественном прокате. В оригинале роман назван более поэтично: «Глазея на поезда». Это книга об обычных людях, живущих в обычной западноевропейской стране и решающих обычные человеческие проблемы — физиология, секс, наркотики, СПИД, любовь, дружба, насилие, расизм… В то же время это не совсем обычный роман. Наш читатель ещё не привык к таким книгам. Ирвин Уэлш несомненно груб, и мы попытались передать эту его особенность, максимально приблизив перевод к современному русскому уличному языку. Если вас коробит от резких, брутальных выражений, советуем вам отложить эту книгу. Она ими пестрит. Но её пафос, как нам кажется, в другом.
Главные действующие лица:
Марк Рентон, он же Рентс
Саймон Уильямсон, он же Дохлый
Денни Мёрфи, он же Картошка
Фрэнк Бегби, он же Франко, он же Попрошайка
Джонни Свон, он же Свонни, он же Белый Лебедь, он же Мать-Настоятельница
Реб Маклафлин, он же Второй Призёр, он же Сэкс
Томми
Метью Корнелл, он же Метти
Гевин Темперли, он же Темпс
Билли Рентон, брат Марка
Нина, кузина Марка
Келли, подружка Марка
Диана, вторая подружка Марка
Шерон, подружка Билли
Элисон
Стиви
Стелла
Дэви Митчелл, он же Митч
Алан Вентерс
Посвящается Энн
Слезая
Торчки, Жан-Клод ван Дамм и Мать-Настоятельница
С Дохлого градом лил пот, он весь дрожал. Я сидел, уставившись в телек и стараясь не обращать на него внимания. Он отвлекал меня. Я пытался сосредоточиться на фильме с Жан-Клодом ван Даммом.
Такое кино обычно начинается с обязательного драматического вступления. На следующем этапе фильма нарастает напряжение — появляется трусливый злодей и выстраивается хиленький сюжет. И вот с минуты на минуту на сцену должен выйти старина Жан-Клод, чfтобы навалять кой-кому тырлей.
— Рентс, мне надо к Матери-Настоятельнице, — задыхаясь, сказал Дохлый и покачал головой.
— Угу, — ответил я. Мне хотелось, чтобы этот козёл исчез на хуй с моих глаз, ушёл по своим делам и оставил меня в покое вместе с Жан-Клодом. Но в то же время у меня скоро могли начаться ломки, и если бы этот чувак сейчас ушёл, то он бы меня надинамил. Его звали Дохлым, но не потому, что он постоянно корчился в ломках, а просто потому, что он настоящий дохлый мудак.
— Пошли, блядь! — крикнул он в отчаянии.
— Подожди секундочку. Я хочу посмареть, как Жан-Клод отдубасит того зажравшегося пидора. Если мы щас уйдём, то я этого не увижу. А вернусь я уторчанный. Короче, пройдёт ещё пару дней. И значит, мне придётся заплатить ёбаному видеомагазину за кассету, которую я даже не успел позырить.
— Мне нужно идти, сука! — заорал он, поднимаясь. Он подошёл к окну и прислонился к нему, тяжело дыша, как затравленный зверь. Его взгляд выражал голую нужду.
Я выключил ящик дистанционкой:
— Одни расходы, одни ёбаные расходы, — заворчал я на этого мудака, этого долбаного доставучего ублюдка.
Он задрал голову и поднял глаза в потолок:
— Я дам тебе бабок, чтобы возместить убытки, если тебя это так, блядь, харит. Пятьдесят вонючих пенсов из отеля «Ритц»!
Этот поц умеет сделать так, что сразу чувствуешь себя мелочным жлобом.
— Дело не в этом, — пробормотал я довольно неубедительно.
— Именно в этом. Дело в том, что я на кумарах, а мой типа корифан спецом тянет резину, минуту за минутой, блядь! — Его глаза увеличились до размера футбольных мячей и смотрели на меня враждебно, но в то же время с мольбой — горькие свидетели моего мнимого предательства. Если у меня когда-нибудь будет бэбик, то я бы не хотел, чтобы он смотрел на меня так же, как Дохлый. В этой роли он неотразим.
— Да я не тя… — возразил я.
— Быстро надевай куртку, блядь!
На остановке на Лейт-уок[1] не было ни одного такси. А когда не надо — сколько угодно. Вроде бы только август, а у меня аж яйца задубели. Ломки ещё не начались, но они уже, бля, в пути, будь уверен.
— Наверно, час пик. Ёбаный час пик такси. Летом не поймаешь ни одного. Жирные круизёры, богатые фестивальные мудозвоны, которым в падло пройти сто ёбаных ярдов от одной геморройной церкви до другой, чтобы посмареть ихнее ебучее шоу. Таксисты, бля. Суки загребущие… — бессвязно, задыхающимся голосом ворчал Дохлый. Когда он вытягивал шею, чтобы лучше разглядеть Лейт-уок, его глаза выпучивались, а сухожилия напрягались.
В конце концов, подъехало такси. Несколько чуваков в «болониях» и куртках на молнии стояли здесь ещё до нас. Не думаю, что Дохлый их заметил. Он кинулся на середину улицы, вопя: — ТАКСИ!
— Слы, ты! Я не понял, чего за хуйня? — спросил один чувак в чёрно-фиолетово-голубой болонии, стриженый «ёжиком».
— Отъебись! Мы стояли тут первыми, — сказал Дохлый, открывая дверцу такси. — Вон ещё одна едет. — Он махнул рукой в сторону приближающейся чёрной тачки.
— Ваше счастье, суки хитрожопые!
— Пошёл на хуй, выёбистый заморыш! Хуёвой дороги! — пробурчал Дохлый, пока мы залезали в такси.
— Толлкросс, братка, — сказал я водиле. В боковое стекло шлёпнулась харкотина.
— Давай, хитрожопый! Пиздуйте, сраные ублюдки! — кричала болония. Таксисту было не смешно. Он был похож на настоящего водилу-мудилу. Большинство из них такие. Платящие налоги частники — в натуре самая гнусная порода паразитов на божьей земле.
Такси развернулось и быстро поехало вверх по улице.
— Ты врубаешься, чё ты наделал, пиздабол? В следующий раз, когда кто-нибудь из нас будет возвращаться домой под кайфом, эти мелкие гандоны навешают ему пиздюлей, — набросился я на
