– Уймись! – зашипел Шустрый на Кэлума. – Ничего такого она не сказала. Остынь, Кэл! Чего к девчонке прицепился?
Кэлума затрясло. Это ведь Боби… тело Боби…
Он вспомнил ночь, когда они жгли костры. Давно это было. Боби. Боби Престон. Они когда-то играли в войну между католиками и протестантами. Кэлум выстрелил, и Боби упал, притворяясь мертвым, на поросшую травой обочину возле шоссе. Потом он встал, и футболка на спине оказалась вымазана собачьим дерьмом.
А теперь Боби не притворяется – он на самом деле мертв. И все они в дерьме по уши.
– Нет, я так не согласен! Это же Боби! Твою мать! – выругался Кэлум.
Рядом с ними остановилась машина, и все четверо дружно застыли на месте: полиция!
Мысли Кэлума мгновенно изменили направление, и его охватил ужас.
А с ним-то что теперь будет? Его собственная жизнь утекала сквозь пальцы также неотвратимо, как утекла жизнь Боби, пока он сидел в кресле, оглушенный передозом и одурманенный наркотиками, не понимая, что медленно умирает.
Потом Кэлум вспомнил свою подружку Хелен: увидятся ли они снова?
Один полицейский остался за рулем, второй вылез из машины.
– Здорово, ребята, – сказал он и посмотрел на Боби, потом на Шустрого. – Дружок-то ваш в стельку нализался.
Парни молча уставились на полицейского. Нос у него был расплющенный, с двумя большими дырами вместо ноздрей; ярко-розовая кожа напоминала цветом недоваренную сардельку, а раскосые мутные глаза были глубоко вдавлены в похожий на крупную картофелину череп.
“Это все кислота, – подумал Кэлум. – Черт бы ее побрал!”
Приятели испуганно переглянулись поверх безвольно свесившейся головы Боби.
– Угу, – неопределенно пробормотал Шустрый.
– Вы тут сегодня ничего странного не видали? Какие-то придурки побили стекла в витринах.
– Не-а, мы ничего не видели, – ответила Мишель.
– Что ж, ваш приятель, похоже, вообще ничего не видит! – Полицейский презрительно глянул на труп Боби. – Отвели бы вы его домой.
Покачав головой, полицейский с отвращением фыркнул и удалился.
Компашка облегченно вздохнула, когда машина умчалась прочь.
– Твою мать… мы по уши в дерьме… чего теперь делать-то? – заныл Кэлум.
– Слушай, а легавый верно сказал, – подумав, сказал Шустрый.
Кэлум недоуменно уставился на него.
– Ты о чем? – спросила Мишель.
– Да вы сами подумайте! – принялся объяснять Шустрый. – Если нас засекут с телом, то нам кранты. А вот если мы его домой отнесем…
– Да ну на фиг! – покачал головой Кэлум. – Лучше бросить его где-нибудь.
– Совсем охренел? Полиция же дело заведет! – возразил Шустрый.
– Мля, у меня мозги совсем не работают, все из-за кислоты, черт бы ее побрал! – выругался Кэлум.
– Кислоту только психи глотают, – заявила Джиллиан, жуя жвачку.
Шустрый смотрел, как ее щека раздувается и опадает.
– Я знаю, что надо сделать! – вдруг оживился Кэлум. – Отнесем его в больницу. Типа несчастный случай. Скажем, что отрубился!
– Не пойдет. Они могут определить время смерти, – сказал Шустрый.
– Время смерти… – зловещим эхом повторил Кэлум. – Вообще-то я этого чувака и не знал толком. Пацанами вместе бегали, а потом каждый своей дорогой пошел. Я его сто лет не видел – кто ж знал, что он торчок?
Джиллиан откинула голову Боби назад. Кожа на лице выглядела нездорово бледной, глаза закрыты. Она раздвинула сомкнутые веки.
– Фу… фу… – не то застонала, не то фыркнула Мишель.
– Заткнись! – рявкнул на нее Кэлум.
– Мертвяк мертвяком, – пожала плечами Джиллиан и закрыла Боби глаза. Потом достала из сумочки косметичку и принялась подмазывать лицо Боби. – Хоть на человека немного похож будет. Если вдруг нас опять тормознут.
– Соображаешь! – одобрительно кивнул Шустрый. Кэлум посмотрел на ночное небо, на вымершие, темные здания. Горящие фонари лишь подчеркивали безжизненность призрачного города вокруг. Впрочем, впереди ярко сияла одна витрина – круглосуточная закусочная.
– Жрать охота, сил нет, – призналась Мишель.
– И мне тоже, – сказала Джиллиан.
Парни опустили Боби на скамейку под деревьями у входа в сквер.
– Кэлли, давай ты посидишь здесь с Боби, а мы за хавчиком сходим, – предложил Шустрый.
– Стойте… – заговорил Кэлум, но они уже переходили на другую сторону улицы. – Почему всегда я…
– Кэлли, ну чего ты дергаешься? Мы сейчас вернемся, – раздраженно отозвался Шустрый.
“Вот ведь козлы”, – подумал Кэлум. Оставили его тут одного загорать на лавочке. Он повернулся к Боби, которого поддерживал, приобняв рукой.
– Боби, старик, мне очень жаль, что так получилось… Нуда, я знаю, ты нас не слышишь… Это как с Иеном и нашей старой компашкой… Боби, никто ж ни хрена не знал про этот вирус, думали, что он только через трах передается, помнишь? Типа им только гомосеки в Лондоне заражаются, а нашим наркам не грозит. Некоторые пацаны вроде Иена и на игле-то всего несколько месяцев сидели… Не повезло им, Боби… Знаешь, я после того анализ сдал, ну, после Иена-то… Чистый я.
Кэлум задумался и впервые понял, что результат анализа на самом деле ничего не меняет.
К скамейке подошел пьянчужка в старом пальто, от которого воняло алкоголем и мочой. Он постоял, разглядывая сидящих, потом плюхнулся по другую сторону Боби.
– НДС! – пробормотал он. – Только и слышишь везде: НДС! – Он подмигнул Кэлуму.
– Чего? – недовольно отозвался тот.
– А печеная картошечка в той забегаловке – высший класс, приятель. Нигде такой картошечки нет, только у них. Я всегда туда хожу. Там славные продавцы работают. Молодые, вроде тебя. Студенты. Студенты, говорю!
– Угу, – разозленный Кэлум закатил глаза. Холод стоял собачий. И шея у Боби была ледяная.
– Филадельфия… город братской любви. Семейка Кеннеди. Джей Эф Кеннеди, – продолжал пьянчужка. – Эх, Филадельфия. Братская любовь, – прохрипел он.
– Бостон вообще-то, – ответил Кэлум.
– Нет, Филадельфия, – квакнул пьянчужка.
– Семейка Кеннеди вся из Бостона. Они там родились.
– Всякий сопляк меня учить будет! Это ты меня истории учить будешь?! – заорал пьянчужка, брызгая слюной прямо в лицо Боби, потом пихнул его. – Передай своему долбаному дружку!
Тело Боби навалилось на Кэлума, и тот оттолкнул его, выпрямляя, чтобы оно не соскользнуло на пьяницу.
– Не трогай парня! Не видишь, он отрубился! – сказал Кэлум.
– Могу тебе рассказать, где я был, когда застрелили Джона Леннона… – прохрипел пьянчужка. – Могу показать то самое место! – Он уверенно показал на землю под ногами.
– Мы же про Кеннеди говорили, долбак! – насмешливо покачал головой Кэлум.
– Я сам знаю, сопляк! А теперь я говорю про Джона Леннона! – Пьяница встал и принялся петь: – Наступает Рождество-о-о-о, а что же мы сделали… С Рождеством всех и с Но-о-о-овым го-о-о-одом…
Пошатываясь, он побрел прочь. Кэлум смотрел ему вслед: пьянчужка исчез в темноте, но его голос слышался еще долго.
Вернулись остальные и принесли шаурму. Шустрый отдал Кэлуму его порцию, еще одна осталась.
– Твою мать! – прошипел Шустрый сквозь зубы и мрачно уставился на сверток в руке. – Совсем из башки вылетело, что чувак перекинулся! На хрен я лишнюю купил!
