обсудим. Им недоставало только ее взгляда на ситуацию.
Внимание, правильный ответ! Нет, не (а) – расстается с Виктором, влюбляется в Гэвина, живет долго и счастливо. И не (б) – трахается с Гэвином, осознает свою ошибку, возвращается к Виктору, живет долго и счастливо. Ответ был (в) – рассталась с Виктором, трахнулась с Гэвином. В обоих случаях прошедшее время. Все кончено, сопляки, все, бля, кончено, депрессивные, мифологизирующие себя эгоистичные ублюдки.
Сара высвободилась и встала, качая головой. Это уж слишком. Она посмотрела на Виктора.
– Ты и впрямь засранец, в этом ты прав. Слезь с меня наконец, сколько раз тебе повторять: все кончено! А ты! – Девушка яростно развернулась к Гэвину, который выглядел еще более мрачно. – Мы с тобой переспали – и все! Если для тебя это было чем-то большим, скажи об этом мне, не ему! И скажи это, когда твоя сраная химия выветрится! А теперь отвалите, оставьте меня в покое, вы оба! – Сара направилась к выходу.
– Я тебе вечерком звякну… – начал Гэвин, чувствуя, как его голос ломается и трескается, будто стеклянная лампочка, и слово “звякну” звучит уже совсем неразборчиво.
– Отъебись! – огрызнулась Сара. И ушла.
– Ну, – начал Гэвин, обернувшись к Виктору с намеком на некоторое удовлетворение, – вот и все. Твоя карта бита, а я еще в игре. Как прочухаюсь, пересекусь с Сарой, и все ей объясню.
Виктор покачал головой.
– Ты ее плохо знаешь, ну и фиг. Не буду лезть не в свое дело.
Они еще немного поспорили, подчеркивая каждый аргумент дружескими похлопываниями по запястью, чтобы утвердить сложившийся союз.
В этот момент в паб вошел человек, знакомый им обоим – зубной врач, мистер Ормистон. Он заказал полпинты крепкого пива, присел за столик по соседству и развернул (воскресную газету) “Воскресную Шотландию”. Уголком глаза он заприметил приятелей. Гэвин ухмыльнулся, а Виктор отсалютовал дантисту бокалом. Ормистон измученно улыбнулся в ответ. Да это ведь те молодые бычки. А где же девушка?
– Вот ведь хрень с этим Эдинбургом, – сказал Виктор. – Спорим, поковыряться пришлось?
– Что, простите? – Ормистон выглядел озадаченно.
– Ты извиняй, что мы в твоем кабинете херней страдали. Ну, ты девчонку подлечил, а?
– Да. Не самое простое удаление. Зубы мудрости иногда нелегко даются, но для меня это – дело привычное.
Виктор пододвинулся к Ормистону.
– Ну у тебя и работенка, парень. Я бы так не смог – день-деньской всяким мудозвонам в рот заглядывать. – Тут он обернулся к Гэвину. – Да я бы был не я!
Гэвин задумчиво посмотрел на дантиста.
– Я слыхал, на зубного надо учиться так же долго, как на врача. Это правда, мужик?
– По правде говоря, так и есть… – начал Ормистон, словно оправдываясь, как человек, который знает, что непрофессионалы часто превратно понимают его профессию.
– Хрена себе! – перебил его Виктор. – Хорош пиздеть! У вас, дантистов, один только рот, а докторишкам все тело лечить надо! Ты мне не втирай, что зубному надо столько же зубрить, сколько другим врачам!
– Да не, Вик, тут.дело в другом. С твоей сраной логикой можно сделать вывод, что ветеринару еще больше учиться надо, потому что им зубрить не только про людей, а еще и про кошек, и про собак, и про кроликов, и про коров… У разных животных разная физиология.
– Э-э-э, я такого не говорил! – возмутился Виктор, размахивая пальцем перед лицом у Гэвина.
– Я в том смысле, что принцип тут один и тот же, вот я о чем. Чтобы лечить целое существо, надо учиться дольше, чем чтобы лечить одну часть этого существа. Ты ведь об этом?
– Типа того, – огласился Виктор, а Ормистон попытался вернуться к чтению газеты.
– Выходит, по той же логике, чтобы лечить много разных существ, надо учиться еще дольше, чем чтобы лечить какое-то одно существо, так?
– Не-не-не… – перебил его Виктор. – Че-то не катит. Мы ведь о человеческом обществе говорим, ага?
– И что?
– Ну так не об обществе собак или кошек…
– Погоди-ка… – вступился Гэвин. – Гы типа говоришь, что у нас в обществе человек – самый ценный вид, так что инвестиции в обучение людских врачей…
– Должны превосходить инвестиции в обучение врачей для животных. Типа так, Гэв. – Виктор повернулся к Ормистону. – Так ведь, мужик?
– Полагаю, в чем-то вы правы, – рассеянно отозвался дантист.
Гэвин задумался. Что-то не давало ему покоя. Люди как-то неправильно обращались с животными. Да и сам он – даже не покормил кота. Стоило два дня потусить, и он уже забыл, что обещал матери зайти к ней домой и покормить Спарки. Мама уехала к сестре в Инвернесс. Кота она обожала. Частенько называла его по ошибке Гэвином, и сын старался не показывать, как это его ранило. Парень почувствовал укол совести.
– Вик, слушай, мне надо топать. Только что вспомнил, мамке обещал зайти к ней и покормить кота. – Гэвин поднялся, Виктор тоже. Они еще раз обнялись. – Ну что, мужик, без обид?
– Без обид, мужик. Надеюсь, она к тебе вернется, – у ста; ю ответил Виктор.
– Да, парень, ты же знаешь, каково мне… – кивнул Гэвин.
– Ага… Ну давай, Гэв. В субботу на той неделе наши дома с “Абердином” играют… На кубок, ваще…
– Ага. Выходит, сезон на той неделе закончится, если не считать разборок в зоне вылета.
– Это, парень, работенка не бей лежачего, но чё делать-то. Увидимся в “Четверке лошадей”.
– Точняк.
Гэвин повернулся и вышел из паба. Он направился вверх по Помхель-стритили Похмель-стрит, как ее называли. МДМА постепенно выходил из организма, и все тело сотрясала дрожь, хотя было совсем не холодно. Он вытащил из кармана флайер ночного клуба. На рекламке было написано имя – САРА – и семизначный телефонный номер. Надо срочно позвонить по этому номеру. Это любовь. Точно. Нет нужды в идеальном месте и времени, чтобы выразить ее. Просто надо выразить – и все.
Рядом была телефонная будка. Внутри говорила какая-то азиатка. Гэвин хотел, чтобы она закончила разговаривать по телефону. Больше всего на свете. Потом он почувствовал, как сердце колотится в грудной клетке. Нет, в таком состоянии нельзя с ней говорить, он опять все проебет. Теперь ему хотелось, чтобы женщина говорила по телефону вечно. Вот она повесила трубку. Гэвин развернулся и пошел вниз по улице. Теперь не время. Пора было пойти к матери, покормить кота, Спарки.
Я МАЙАМИ
Посвящается Дэйву Биру
1
Альберт Блэк, настороженно поблескивая глазами, сидел в пышном саду и потягивал из бокала чай со льдом. Флора и фауна тропической зоны была ему непривычна: красно-черная птица, издав воинственный клич со стратегической высоты эвкалипта, взмыла в воздух. Блэк вернулся к пальмам, танцующим самбу на холодном ветру, мимоходом подумав о знаках, хотя слово “авгур” и было на его вкус слишком римским, слишком языческим. В результате его взгляд уперся в серо-голубые воды залива Бискейн и скользнул дальше, к небоскребам на побережье Майами, нахально сияющим в лучах утреннего солнца. Эти высотки казались ему безвкусными. Несмотря на страстность телепроповедников и непременную набожность политиков, Америка произвела на него впечатление самой безбожной страны из всех, где он побывал. Зрелище застройки нового финансового квартала смутно напомнило ему о магниевом мерцании первого космического корабля “Аполлон”, некогда стартовавшего к Луне неподалеку; мы уходим все дальше от небес.
Подняв бокал с чаем, Блэк поймал свое отражение. Несмотря на преклонный возраст, лицо сохранило костлявую, угловатую форму, и кожа осталась бледной. Серая щетина торчала по бокам головы, а макушка
