описывать не буду. Они дали мне понять, что мне предстоит трудная ночь. А потом… эти двое… они изнасиловали меня.
После всего того, что они сделали, сопротивляться было бесполезно. Они сказали, что все знают о моей семье. И это правда – я же сама им все рассказала. Они пообещали, что если я хоть что-то предприму, они отыграются на моих родителях и моей маленькой девочке. Я поверила им. Я стала работать в массажном салоне, на оживленной улице, с шестью другими девушками. Их истории почти ничем не отличались от моей. Мы были рабынями. Каждый день с одиннадцати утра до двенадцати ночи мы обслуживали клиентов. Иногда мужчины причиняли нам боль. Нас не выпускали наружу, но я смотрела в окно и видела людей, идущих по улицам, нормальных людей. Тогда ко мне стали приходить разные мысли: существуют ли вообще нормальные люди в мире, где царит такое зло? Кто все эти мужчины, которые используют нас? Они приходят домой, целуют своих жен, обнимают своих дочерей, теми же руками, которым били нас.
С каждым днем какая-то частичка меня умирала. Я часто думала о самоубийстве, но боялась за семью – они же могли отомстить моим родным.
Когда пришли полицейские, я испугалась. Мне уже казалось, что и они мерзавцы. Я не сразу осознала, что они пришли освободить нас. Мне стало легче, но никакого счастья я не почувствовала. Такие чувства мне теперь недоступны. Последняя часть меня успела умереть до того, как они пришли. Теперь я хочу домой, и все.
Я обхватил голову руками.
– Вот уроды.
– Трэпп воровал молодых мужчин и женщин и торговал ими, принуждая их заниматься проституцией. Будет расследование, но Трэпп исчез, а Маккиндлесс на сей раз по-настоящему мертв. У нас много нераскрытых убийств и нападений, мы выясняем, связан ли с этим Маккиндлесс. Я не уверен, что нам удастся доказать их причастность в полной мере. Теперь это дело уже не совсем в нашей юрисдикции.
– Но ведь дело не закроют?
– Мы передадим информацию другим европейским ведомствам, но Трэпп скорее всего продолжит свой бизнес в других местах, не в Европе.
– А тем временем кто-то заметит его исчезновение и с удовольствием займет его нишу здесь. И все начнется снова.
Эпилог
«Soleil et Desole»
Любовь цепляется за Скорбь,
Чтобы одной не утонуть.
Пускай. Нет слаще этой боли -
Класть Смерти голову на грудь.
Мы с Розой шли по улице Мучеников к Монмартру. Роза шикарно выглядела с новой прической, в черном брючном костюме, белой шелковой рубашке и стильной шляпке, из-под которой выглядывали короткие кудри. Я же казался похоронным чучелом в длинном черном пальто и черном же костюме.
Роза посмотрела на меня:
– Блин, как всегда.
– Что как всегда?
– Весенний Париж, а я иду рядом с тобой.
– Я мог бы сказать то же самое.
Я улыбнулся, показывая, что шучу, хотя это было правдой – для нас обоих.
Неделю назад я совершил поход через Келвин-гроув-парк к пяти остроконечным башням университета. День был на удивление ясным, воздух – прозрачный и чистый, на небе ни облачка. Всюду попадались золотые островки нарциссов, пахло цветами. В такой день от предвкушения лета сердце стучит быстрее, хоть и немного жаль расставаться с весной.
На зеленом газоне студенты играли в футбол. Мимо на роликах проехали две девочки в шортах и шлемах. Где-то репетировала группа – слышно было, как отстает ударник. Рядом медленно курсировала полицейская машина, все окна в ней были открыты, из одного выглядывал наружу локоть с закатанным рукавом. На скамейке сгорбились трое пацанов, пряча от прохожих наполовину скрученный «косячок». У пруда остановилась ярко раскрашенная тележка с мороженым. Мороженщик отвернулся от своих бидонов и подставил лицо солнцу. По игровой площадке ползали карапузы. Старик кормил стайку шустрых и нагловатых голубей. По деревьям скакали белки. Даже граффити на фонтане казались милыми. И только использованный презерватив, валяющийся у качелей, напомнил о том, что недавно на этом месте меня едва не арестовали. Я пошел через мост, к темным готическим башням. Сквозь черные очки башни казались еще красивее.
Профессор Свитмэн приветствовал меня бурно.
– Мистер Рильке, как приятно с вами наконец познакомиться. Может, сначала выпьем чего-нибудь? – Он не стал трогать набор травяных чаев, расставленный вокруг чайника. – Вы выглядите как человек, любящий что-нибудь покрепче. «Эрл Грей» подойдет?
Профессор был почти с меня ростом и казался слишком большим для средневековых размеров своего кабинета. Когда он поднял со стула кипу сочинений, я вдруг понял, что наш мир стал слишком тесен, и для того, чтобы просто сесть куда-нибудь, нужно обязательно что-то убрать или переложить. Он передал мне чай. Я хотел поставить чашку, но разделявший нас стол был полностью завален кипами книг и бумаг.
– Роза говорила, что вы интересуетесь «Soleil et Desole».
– Буду благодарен вам за любую информацию.
Он протянул мне книгу, раскрытую на отмеченной странице.
– Я подготовил это, когда узнал, что вы придете.
На расплывчатой черно-белой фотографии – очертания четырехэтажного городского дома, ничем не выделяющегося из себе подобных.
– То самое место?
– По всей вероятности, да. Не очень впечатляет, верно? Переверните страницу.
За ней следовала слегка выцветшая фотография изысканной мавританской гостиной. Комната была украшена экзотической мозаикой и сверкала зеркалами.
– Красиво.
Профессор Свитмэн просиял, улыбаясь в бороду.
– Прекрасно, правда? Снаружи ни за что не догадаешься. Но люди догадывались. В лучшие времена «Soleil et Desole» убранство этого заведения было настолько шикарным, что светские дамы тайно приходили сюда днем полюбоваться декором.
– Но что это за место?
Он стукнул себя ладонью по лбу.
– Простите. Меня занесло. Типично для академика. Я много работаю в одиночестве, и, когда приходит тот, кого интересует предмет моих изысканий, я порой путаюсь и волнуюсь.
Я дал ему понять, что это ничуть меня не смущает, и он продолжил:
– «Soleil et Desole» был домом с плохой репутацией.
Такой публичный дом мог существовать только в Париже. Вы ведь знаете, что Париж называют «городом любви».
Он традиционно ассоциируется с сексуальной распущенностью – и не случайно.
В девятнадцатом, да и в двадцатом веке многие джентльмены доказывали свою мужскую состоятельность рассказами о приключениях в Париже. К концу тысячелетия эта традиция еще сохранилась, хоть и подвергается ироническим нападкам со стороны приверженцев свободного секса. Какой резон платить, если то же самое можно получить бесплатно? Даже власти как-то смирились и стали предоставлять меблированные комнаты внаем на короткие сроки.
Об этом можно прочитать в «крутой» американской беллетристике пятидесятых годов.
Maisons de rendezvous,[25] где можно снять комнату на час или около того. В результате, естественно, выжили только лучшие или дешевые.
