продолжаю валить народ и лезу в самое пекло. Меня впирает невъебенно. Все сразу забылось, ушло. За мной — плечо друга.
Я вхожу в раж. Вот она, моя лебединая песня! А я-то уже забыл, как это круто — подраться. Потом я подскользнулся, скользко на платформе, и меня завалили. Со всех сторон посыпались удары тяжелых ботинок, но я даже не стал укрываться: выгибался и сворачивался, отбивался и брыкался. Как-то умудрился подняться, это Риггси расчистил место, хуяря по джорди куском передвижной ограды. Я сразу кидаюсь на этого худосочного козла с бутылкой Кока-колы и ебашу его изо всех сил. Но тут он роняет свой блокнотик, и я врубаюсь, что это всего лишь один из этих мудил-трэйнспоттеров, который вляпался во все это дерьмо просто по ошибке.
Но вот подтянулись и мусора — знак для всех разбегаться по сторонам. Уже потом, на улице, ко мне подкатывается кекс с распухшим глазом.
— Суки кокни лондонские, — сипит он своим джордивским говорком, но видно, что он, сука, всего лишь прикалывается. Ну, и я в ответ посмеялся, и все.
— Нехуево попиздились, а? — говорит он.
— Ага, срубились на славу, — соглашаюсь я.
— Да, блин, меня тут так с таблетки развезло, неохота все обратно баламутить, — улыбается он мне.
— Ну да, все путем, — киваю ему в ответ. Он мне жест рукой делает — мол, все ништяк — и говорит:
— До встречи, братан.
— В этом можешь не сомневаться, джорди, — смеюсь я, и мы расходимся каждый в свою сторону. Отчаливаю в наш паб. На хвост мне садятся двое джорди, но что-то мне не светит заморачиваться, весь адреналин вышел.
Один из них спрашивает:
Ты, блин, не вест-хамовский случайно, а?
— Пшел ты… я шотландец, бля, — рычу им я своим джоковским акцентом.
— Ну, все путем тогда, прости, — отвечает он.
Захожу в кабак. Риггси и многие из ребят уже там, мы пробираемся на стадион и занимаем свои места — вокруг одни долбаные джорди. Пора, думаю, тусню затеять, но тут Риггси замечает палево — мусор шифрованный, он нас тоже засекает. Тихо спокойно смотрим первый тайм, но скучища задалбывает, и мы премся назад в наш пабешник. Вмочили паре кексов киями на бильярде, побили стаканов, пару столов перевернули и свалили.
Выходим наружу, а игра уже кончилась, смотрим — большую часть Фирмы мусора ведут эскортом к вокзалу, за нашими плетутся и орут джорди-хулиганы. Мусора подготовились основательно — и конница, и машины спецподразделения. Большего сделать мы уже не могли, хотя я был рад, что еду домой — к Саманте.
Бала впирало от всего выезда.
— Суки, блядь, запомнят нас надолго! — орал он на весь поезд.
И никто — ни илфордские, ни грэйзы, ни ист хэмы — никто не смел с ним спорить. Я взял у Риггси таблетку экстази — меня накрыло где-то возле Донкастера. [прим.9]
Шеффилдская Сталь [прим.10]
Я вижу его, эту суку Стурджеса. Этот парень скоро сдохнет за все, что он сделал с моей Самантой. Я скоро разберусь с тобой, старый хрен.
Этот хрыч паркует тачку на площади Пиккадили, в нее залезает какой-то молодой чувак, они разворачиваются, съезжают с проспекта и едут в сторону Гайд-парка. Я еду за ними. Их машина притормаживает у Серпентина [прим.11]. В темноте мне не очень видно, но я знаю, чем они там, суки, занимаются.
Где — то через полчаса машина снова трогается. Едут назад на площадь, где этот молодой пидорок и сходит. Пидора я за версту чую. Нарезаю несколько кругов, пока эта шлюшка возвращается на свое место, а Стурджес скрывается из виду. Торможу перед нашим гомиком.
— Эй, прокатиться не желаешь? — спрашиваю я.
— Давай, поехали, — отвечает он мне со своим северным акцентом, но даже акцент у него какой-то нереальный, не как парни на севере говорят.
— А как насчет отсосать, милашка? — спрашиваю у него, когда он забирается в тачку. А самого от него чуть не тошнит. Грязь какая. Не могу даже об этом думать.
Он внимательно смотрит на меня своими девчоночьими, блядь, глазами:
— Двадцать фунтов, в Гайд-Парке, а потом привозишь обратно.
— По рукам, — говорю я и завожу мотор.
— На это самое место, — настойчиво повторяет он.
— Да-да, все нормально, — я включаю магнитолу погромче. Играет ABC:
Едем в парк, и я торможу на том же месте, что и старый хрен с этой пидовкой.
— А ты уже здесь бывал, — улыбается он. — Странно, ты не похож на клиента… молодой такой. По- моему, мне это понравится, — шепелявит он мне.
«Мне тоже, приятель, — думаю, — мне тоже».
— Слушай, сам-то откуда?
— Из Шеффилда, — отвечает он.
Провожу пальцем по шраму на подбородке. Заработал пару лет назад в Шеффилде. На улице Брамалл Лэйн, велосипедная цепь. Звучит поэтично. Парни в Юнайтед — высший класс. А команда Венсдэй никогда мне не нравилась: мудье хреново.
— Ты кто — сова или клинок [прим.12]?
— Что-что? — шепелявит он в ответ.
— Да я о футболе говорю, ты за Венсдэй или за Юнайтед?
— Я в футболе не очень разбираюсь.
— А эта группа вот, ABC, они тоже из Шеффилда. Помнишь, мужик такой в золотом костюме? Это он поет, «Покажи мне».
Маленький сучонок начинает колдовать над моим членом. Я просто сижу и улыбаюсь, глядя на его бритый пидорский затылок. У меня, конечно же, не встает.
Он делает паузу и поднимает ко мне лицо.
— Не переживай, — говорит он, — такое со всеми бывает.
— А я и не переживаю, приятель, — улыбаясь, отвечаю я и протягиваю ему двадцатку — ну, за старательность и все такое.
Мужик из ABC вовсю надрывается все с той же песней — «Покажи мне». Что ты мне там покажешь, ты, мудила?
— Знаешь, — говорит мне мой парень, — а я было подумал, что ты — коп.
— Ха-ха-ха… не-е, приятель, только не я. Мусора они, конечно, стрем наводят, вот и все. А я, я похуже стихийного бедствия для тебя, вот как.
Какое — то время он глядит на меня с недоверием в глазах. Пытается улыбнуться, но пидорская рожа парализована страхом, а я хватаю его за тощую шею и с размаха трахаю больного ублюдка о панель. Что-то у него там лопается, и кровь хлещет по всей ебаной тачке. Я бью его еще, и еще, и еще…
— ТЫ, СУКА, ПИДОР ПОГАНЫЙ! ДА Я ВСЕ ЗУБЫ У ТЕБЯ ПОВЫБИВАЮ! Я ИЗ ТВОЕЙ ПАСТИ СДЕЛАЮ ПИЗДУ МЯГКУЮ, КАК У ДЕВЧОНКИ, ВОТ ТОГДА ТЫ МНЕ И ОТСОСЕШЬ КАК НАДО, БЛЯДЬ!
Я вижу перед глазами его лицо, этого парня из миллвалльских. Лионси. Лев Лионси, как они его называют. Он скоро объявится снова. Мой пидор вопит, когда я трахаю его о торпеду, а каждый раз, когда я поднимаю его башку, начинает умоляюще скулить:
— Пожалуйста, не надо… Я не хочу умирать… Я не хочу умирать…
Вот теперь у меня встал, как надо. Я натягиваю на себя его башку и трахаю, трахаю, трахаю его, пока он не начинает задыхаться и блевать, и его блевотина вперемешку с кровью льется мне прямо на ноги и яйца…
