бутылку «Меконга», я все четыре часа боролся с чувством стыда, не позволявшим мне достать бутылку из сумки и спокойно надраться; победил стыд. У входа в отель нас встречал транспарант: «Привет пожарникам Шазе». «Надо же… – обрадовалась Жозетт, – твоя сестра как раз живет в Шазе». Рене этого не помнил. «Ну как же…» – настаивала она. Забирая ключ от комнаты, я еще услышал, как она сказала: «Поездка по перешейку Кра – это потерянный день», и, увы, была права. Я плюхнулся на широченную кровать и налил себе полный стакан «Меконга», затем другой.
Проснулся я с чудовищной головной болью и долго блевал над унитазом. Было пять часов утра: к девочкам идти поздно, к завтраку рано. В ящике тумбочки я обнаружил Библию на английском и книгу про учение Будды.
Я не был уверен, что понимаю все, но последняя фраза великолепно иллюстрировала мое состояние; от этого мне сделалось полегче, и я спокойно дождался завтрака. За соседним столом сидела группа американских негров гигантского роста – ни дать ни взять баскетбольная команда. Чуть дальше расположились китайцы из Гонконга; их характерная черта – неопрятность, трудно переносимая даже европейцами, а тайских официантов и вовсе повергающая в ужас, который и многолетняя привычка не смогла изгладить. В отличие от таиландцев – придирчивых до педантизма чистюль, китайцы едят жадно, хохочут с набитым ртом, разбрызгивая слюну и частицы пищи, плюют на пол, сморкаются в пальцы, словом, ведут себя как свиньи. Заметим, что свиньи эти весьма многочисленны.
Погуляв всего несколько минут по улицам Патонг-Бич, я убедился, что здесь, на участке побережья протяженностью в два километра, представлены все разновидности туристов из цивилизованного мира. На отрезке в десять метров я встретил японцев, итальянцев, немцев, американцев, не говоря уже о скандинавах и богатых латиноамериканцах. Как сказала мне девушка в турагентстве, «все мы одинаковы, всех тянет к солнцу». Я повел себя как образцовый средний клиент: взял напрокат мягкий шезлонг и зонтик от солнца, выпил несколько баночек «спрайта», окунулся. Море встретило меня ласково. Часам к пяти я вернулся в гостиницу, умеренно удовлетворенный свободным днем и полный решимости достигнуть большего. I was attached to a delusive existence [10]. Оставались еще бары с девочками; прежде чем направиться в соответствующий квартал, я прошелся вдоль ресторанов. Возле «Royal Savoey Seafood» заметил американскую парочку, с преувеличенным вниманием разгля дывавшую омара. «Двое млекопитающих созерцают ракообразное», –подумал я. К ним, расплываясь в улыбке, подскочил официант – вероятно, желал похвалить свежесть морепродукта. «Трое», – машинально продолжил я. По улице текла и текла толпа: семьи, парочки и такие же, как я, одиночки; все они выглядели исключительно невинно.
Немолодые немцы, когда подвыпьют, любят, собравшись вместе, неторопливо затянуть грустные- прегрустные песни. Тайских официантов это чрезвычайно забавляет, они обступают поющих и покрикивают в такт.
Следуя за тремя пятидесятилетними мужчинами, восклицавшими то «Ach!», то 'Ja!'', я неожиданно для себя оказался на улице с ночными барами. Девушки в коротеньких юбках ворковали вокруг меня, наперебой стараясь завлечь кто в «Голубые ночи», кто в «Шалунью», в «Классную комнату», в «Мэрилин», в «Венеру»… В конце концов я выбрал «Шалунью». Народ еще не собрался – человек десять сидели каждый за отдельным столиком, в основном молодые англичане и американцы, лет двадцати пяти – тридцати. На сцене с десяток девочек медленно извивались в ритме диско-ретро, одни одетые в белые бикини, другие без верха, только полосочка трусов. Им всем было лет по двадцать, у всех была смуглая золотистая кожа и восхитительное гибкое тело. Слева от меня расположился за бутылкой пива «Карлсберг» старый немец с порядочным брюшком, белой бородкой, в очках – я бы сказал, преподаватель университета на пенсии. Он, словно загипнотизированный, смотрел на двигавшиеся у него перед глазами юные тела и сидел так неподвижно, что на мгновение мне показалось, будто он умер.
Потом сцена заволоклась дымом, музыка диско сменилась медленной полинезийской. Девицы сошли со сцены, вместо них появились десять других, в цветочных венках на груди и на талии. Девушки медленно кружились, а из-под цветов проглядывала то грудь, то основание ягодиц. Старый немец продолжал не отрываясь смотреть на сцену; он на минуту снял очки и протер стекла: в глазах у него стояли слезы. Он был на верху блаженства.
В принципе, девочки здесь не обслуживали клиентов, вы могли пригласить их к себе за столик, выпить с ними, поболтать, а потом, заплатив заведению взнос в пятьсот бат и сговорившись о цене, увести в гостиницу. Ночь стоила, кажется, тысячи четыре или пять бат, что есть примерно месячная зарплата неквалифицированного рабочего в Таиланде; но Пхукет – это дорогой курорт. Старик немец украдкой поманил одну из девиц в белых мини-трусиках, ожидавшую, когда настанет ее очередь вернуться на сцену. Она подошла сразу и бесцеремонно уселась к нему на колени. Ее молодая крепкая грудь колыхалась на уровне его лица, немец раскраснелся от удовольствия. Я услышал, как она называет его папулей. Заплатив за текилу с лимоном, я вышел смущенный; мне казалось, будто я подглядываю за тем, как старик получает наслаждение – возможно, в последний раз; это было слишком волнующе, слишком интимно.
Прямо рядом с баром я увидел ресторан под открытым небом и завернул туда отведать риса с крабами. Почти за каждым столиком сидели пары – белый мужчина и таиландка; большинство мужчин по виду калифорнийцы, по крайней мере они соответствовали расхожему представлению о калифорнийцах и носили вьетнамки. На самом деле они вполне могли быть австралийцами – их нетрудно спутать; кто б они ни были, все выглядели здоровыми, спортивными, сытыми. Они олицетворяли будущее планеты. И в эту минуту, глядя на молодых полнокровных англосаксов, уверенно шагающих по жизни, я понял, что будущее планеты в сексуальном туризме. За соседним столом о чем-то оживленно болтали две пышногрудые тайки лет тридцати; напротив расположились два бритоголовых англичанина – этакие каторжане постмодерна – и, не произнося ни слова, тяжело заглатывали пиво. Чуть дальше две пухленькие немки-лесбиянки с коротко остриженными красными волосами и в комбинезончиках услаждали себя обществом пленительной девочки с длинными черными волосами и невинным лицом, одетой в пестрый саронг. Отдельно от всех восседали два араба, не поймешь из какой страны, голова у каждого была обмотана эдаким кухонным полотенцем, по какому в теленовостях безошибочно узнается Ясир Арафат. Словом, богатый и относительно богатый люд съехался сюда, следуя непреодолимому ласковому зову азиатской вагины. Самое удивительное, что при первом же взгляде на каждую пару, казалось, можно было угадать, получится у них что-нибудь или нет. В большинстве случаев девушки скучали, сидели надутые или покорные, косились на соседние столики. Но некоторые все-таки смотрели на своего кавалера в ожидании любви, слушали его, отвечали с живостью; в этом случае можно было вообразить, что они поладят, подружатся или даже что у них возникнет продолжительная связь: как известно, смешанные браки здесь не редкость, особенно с немцами.
Сам я не любил знакомиться с девицами в баре; разговоры тут обычно вертятся вокруг качества и стоимости предстоящих сексуальных услуг и оставляют тяжелое впечатление. Я предпочитаю массажные салоны, где начинают с секса, а после иногда возникает близость, иногда нет. Например, думаешь пригласить ее на ночь в отель, а выясняется, что она к этому вовсе и не стремится; бывает, она разведенная, и дома у нее дети; это печально и хорошо. Доедая рис, я сочинял сюжет приключенческого порнофильма под названием «Массажный салон». Сирьен, юная таиландка из северных областей, без памяти влюбилась в американского студента Боба, попавшего в салон совершенно случайно – его затащи
