лбу обычно не сияет продолговатый зелёный самоцвет, а из лопаток не растут крылья…
Я переходил от одного существа к другому и любовался их разнообразием, величием и красотой. Да, некоторые казались чудовищами, но даже в них присутствовала некая гармония, сочетающая странные черты так, что они казались прекрасными. Если чем-то они походили на Ю, то именно этим: совмещением несовместимого. Встречались даже человеческие лица, хотя и редко. Божество-конь дремало стоя, опираясь на копьё вполне человеческими руками, крепкими и мускулистыми — словно кто-то соединил лошадиный круп и мужское туловище на уровне пояса. Ещё была кошка (черты этого рода частенько встречались мне, чуть ли не у каждого второго). Огромная, золотисто-песочная кошка, с лицом, даже во сне исполненным мудрого презрения. А один показался бы и вовсе человеком, кабы не ветвистые оленьи рога на затылке, и копыта. Не он ли родственник Ю? Никого более подходящего на эту должность я не обнаружил, хотя искал целенаправленно, двигаясь от окраины долины к середине, по спирали.
Закончив любоваться каким-то четвероногим с длинными конечностями, хвостом и шеей, изящно несущей узкую голову наподобие змеиной, но с неким подобием гривы — притом шкура была чешуйчатой, с лазурно-багровым узором — я глянул в сторону и опешил.
В зарослях белых цветов, подобрав под себя копытца и обернувшись хвостом, словно Химико в холодную погоду, спал Ю.
Я не спутал бы своего друга ни с кем другим, даже с ци-линем, который, говорят, похож. Это был он, никаких сомнений! Тем не менее, я обошёл его по кругу и убедился, что ошибка исключена: ни у кого другого не может быть такой радужной шкурки.
У меня от сердца отлегло. Как всё просто — утомился, горемычный. Уж не знаю, чем таким тяжёлым занимался, что дрыхнет без задних ног, но, видимо, тоже не бездельничал. Прилечь рядышком и подремать бок о бок? Или смертному запрещено видеть сны на Хорае?
Впрочем, я неплохо отдохнул там, в Лесу. Что ж, горькая участь сонного — быть разбуженным тем, кто бодр и полон сил!
— Просыпайся, я тебя нашёл, — негромко позвал я. Нехорошо получится, если потревожу такую толпу чужих божеств…
Ки-рин не шелохнулся. Памятуя, с какой неохотой юмеми обычно покидает свои ненаглядные сновидения, я присел рядом. Дело обещало быть долгим, а труд — кропотливым. Проведя рукой по шелковистой гриве и потискав, наконец, хвост (на ощупь едва тёпленький… давно хотел прикоснуться, а всё больше отдавливать получалось), я строго произнёс:
— Ну же, Ю, пора вставать! Соня! У нас много работы!
Всё те же тишина и неподвижность. Это мне уже не нравится!
— Ю, хватит спать или притворяться! Я беспокоюсь… за тебя, между прочим! Ну же!
Вскочив на ноги, я затеребил чешуйчатые бока, раскачивая тело, вынуждая его подняться, но впустую. Оно тотчас же безвольно осело на землю. Даже щекотка не помогла, напряжения мышц я не почувствовал. Осмелев и перепугавшись окончательно, я приподнял ему веки, как целитель, определяющий состояние больного, но даже это не возымело действия. Зрачок, чёрный, как ночь, закатился, не отзываясь на яркий солнечный свет, и это было плохо, совсем плохо.
— Ю!!! Проснись!!! — в замешательстве крикнул я. — Что с тобой?! Да проснись же ты… очнись…
Снова упал на колени, обхватил руками длинную шею. Да как же это? Ю, неужели я что-то сделал не так, допустил какую-то ошибку? Какую? Когда? И что же делать?!
— Для начала — взять себя в руки, — прожурчал чей-то голос за спиной.
Слишком взволнованный, чтобы удивляться, я обернулся. Существо, возле которого я останавливался перед тем, как заметил Ю, пробудилось и выжидающе смотрело на меня серыми змеиными глазами. Несколько шагов, почти неразличимых в своей текучести, и вот оно рядом. Красный раздвоенный язык стрельнул, коснувшись моей щеки нежно, словно пробуя на вкус.
— Правильно боишься, положение-то хуже некуда. И ты сам его довёл, смертный.
Слова хранителя чужой страны лились плавно, как течение реки. С едва уловимым пришепётыванием. Бывают ли песчаные реки? Возможно, в тех краях — и бывают. Не до того сейчас.
Я бережно положил голову со свесившимся до земли рогом на колени и склонился перед незнакомцем как можно ниже.
— Помогите ему, пожалуйста! Что, что я должен делать?!
— Как я уже сказала, успокоиться, иначе проснётся вся Долина. Нас непросто разбудить прикосновением или криком, но чувства, особенно такие сильные, как твои… прекрати немедленно!
Я сделал глубокий вдох и, вероятно, она осталась довольна результатом, поскольку продолжила:
— Как твоё имя, смертный?
— Хитэёми-но Кайдомару из клана Пламени, — снова поклонился я.
— Мушхушшу.
— Что? — переспросил я, не уверенный, правильно ли расслышал.
— Мушхушшу. Я тебе представилась. И да, выговорить ты это не сможешь, даже не повторяй. Теперь к делу. Из-за таких, как ты, я и сама два раза едва не погибла…
— Что?! — я прижал голову ки-рина к себе. — Он умирает?
— К тому всё и идёт, если не опомнишься и не перестанешь упорствовать. Такой молоденький… немудрено ошибиться. Я не о тебе, я о нём.
На мой непонимающий взгляд она пояснила:
— Полагаю, ты из тех редких людей, что не желают принимать на себя предначертанное и скорее умрут, нежели изменят решение. Правитель избран, но отказался от подобной чести — как это знакомо, и как нелепо! Земли его осиротели, не успев обрести Высший Закон — то, что приведёт их к процветанию и убережёт от бедствий. А значит, божественный покровитель сделал неверный выбор, и не важно, насколько мало свободы было ему дано. Страна не прощает ошибок. Оставляя мир вам, людям, мы давали клятву, и теперь ты видишь, чем оборачивается её нарушение. Даже здесь, на Горе Всех Богов, я чувствую дыхание собственной страны, размеренное и чистое, и знаю, что там всё благополучно. Потому что мой выбор был верен. А он… он и сам-то уже не дышит.
Не дышит?!
И это всё из-за меня… Я застонал, крепче прижимая к себе Ю. Неужели его сердце не бьётся… как давно?..
В самолюбивом стремлении к свободе, желании сохранить равное отношение семьи, дружбу Ясу, робкую приязнь Мэй я много думал о том, скольким придётся пожертвовать в случае согласия. Твердил 'не справлюсь', но подразумевал — 'не хочу'. И моей головы, которую я считал светлой, моего сердца, которое я считал добрым — всего этого не хватило, чтобы понять самое важное.
Что за отказ буду платить не я.
Именно в то самое мгновение я захотел — нет, возжелал стать императором.
Глава 15
Единение
— И всё-таки слишком поздно. Он уже ничего не слышит, — печально произнесла Мушхушшу. — Твоё решение, твоё желание не достигнут его души. Она покинула нас.
— Ты лжёшь! — выкрикнул я, почти с ненавистью оглянувшись на чужое божество и, словно заклинание, повторил слова, некогда сказанные Силе Воды. — Смерти нет на Хорае!
— Это так. Для тех, кто подобно тебе, лишь гость в Средоточии Юме, — вздохнула она. — А мы — хозяева. Где нам умирать, как ни здесь?
Неужели… всё? Руки затряслись, ослабли. Сил едва хватало на то, чтобы удерживать голову Ю на весу. Не знаю, зачем.
— Мы сильно отличаемся от рода человеческого, но кое-что общее у нас есть, и называется оно — смерть. — Её голос всё журчал и журчал, не умолкая. Мне хотелось зажать уши, чтобы перестать слышать, остаться в тишине, в одиночестве, в полном одиночестве. Но отпустить шею друга я не мог, и продолжал тоскливо внимать. — Подобно вам, мы не покидаем этого мира. Души животных уходят в другие, недоступные нашему разумению. Кто знает, что их там ждёт. Вероятно, новое рождение. Волшебные существа вроде ваших тануки, кицунэ, подземных обитателей — у них есть выбор, а ещё любопытство, слишком сильное, чтобы связывать себя с поднадоевшей за долгие годы действительностью. А вы, люди, гибнете в Мире Яви, чтобы снова в нём родиться. Для нас же дом — Юме. Явь может разрушить временные пристанища наших душ, и тогда мы удаляемся сюда, на Хорай. К себе-настоящим. Это не больше похоже на смерть, чем переезд и смена платья; память, воззрения, привычки — ничего не утрачивается. Смерть — то, что ты видишь сейчас. Подобно грабителю, она забирает всё нажитое.
К чему эти назойливые речи? Мне безразлично. Впрочем, говори, что хочешь, а лучше — молчи. Живите и умирайте, как вам угодно. Мне всё равно, раз это уже произошло… с ним.
Или не всё равно? Не зря же она?..
Сердце кольнуло острой болью. Той, что зовётся надеждой.
Я бережно опустил обмякшее тело на землю и напрямую спросил:
— Что происходит с душой ки-рина, когда он погибает? Неужели она попадает в Посмертный Мир, как и человеческая?
— Нет, конечно. Наши души возвращаются к истокам, к той из стихий, что дарит жизнь и отнимает её.
— В Лес? — я подался вперёд. Ага! Вдруг не всё потеряно?!
— Что ж. Удачи тебе, человек. Хотя бы застанешь душу своего наперсника до того, как она сольётся с Лесом, и попрощаетесь. Даже если ему суждено переродиться очень быстро, вы никогда не признаете друг друга.
— Но как? — взмолился я. — Покровитель Древа ничего мне не оставил, как же позвать?..
— А в волосах у тебя что? — наклонила голову Мушхушшу. — Вон там, у правого виска. Да выше, выше!
Хвоинка, наверно?
Я озадаченно провёл рукой по указанному месту, и в моих пальцах очутилось что-то крохотное и живое. Светлячок! Один из тех самых.
Получается, ни от кого из Великих Сил я не ушёл с пустыми руками. Хотя какая теперь разница?
Нет, Ю! Прощаться я не собираюсь. Или твоя душа вернётся в тело, или…
После гибели Мэй одно я понял чётко: есть потери, после которых и жить не стоит.
Ах, если бы только случилось чудо! Не ты ли говорил о вере в неё как о волшебном, драгоценном даре? Так знай: все сокровища готов я обменять на твою жизнь!
Я усадил жучка, погасившего в свете дня свой фонарик, в развилку между двумя отростками рога и легонько погладил ребристую спинку. Тот расправил сложенные крылышки и задрожал, мелко-мелко, словно от холода. На таком-то ярком солнце! Хотя…
Мне показалось, что вокруг потемнело — или просто светлячок засиял? Сначала едва заметно, а затем всё ярче и ярче, разгораясь подобно вечерней звезде, бледной в ранних
