Он явно не одобрял ее поведение.
Еще совсем недавно Софи казалось, что они с Костасом начинают понимать друг друга, а сейчас...
Она пришла в смятение, когда обнаружила, как сильно переживает из-за того, что он с ней не согласен. С какой стати это должно иметь для нее такое большое значение?
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Софи прислонилась спиной к старой сосне и почувствовала, как расслабляется ее тело, мускул за мускулом. Здесь было так мирно, так тихо. Ей не хотелось шевелиться.
Она была бы просто счастлива, если бы не присутствие Костаса, который находился так близко и вызывал у нее искушение... Он молчал, погруженный в мрачные мысли, пристально глядя на покрытые снегом вершины гор, туда, где облака скрывали гору Ида.
Он не видел, как жадно Софи смотрела на его профиль, резко очерченный на фоне неба, на его губы и широкие плечи.
Если бы только он... что? Повернулся и заговорил с ней? Поделился своими мыслями? Или снова посмотрел на нее так, как иногда смотрел на нее... так, чтобы у нее от волнения пересохло во рту?..
Ей нужно было взять себя в руки, несколько отдалиться от этого человека. Вот что говорил ей здравый смысл. Но если быть честной, стоит признать, что здравый смысл имел весьма отдаленное отношение к тем чувствам, которые вызывал у Софи Костас Паламидис. И самое ужасное — эти чувства становились все сильнее и сильнее.
Она видела, как он борется со страхом и отчаянием. Она помнит его восторг, когда первый тест оказался положительным, и она поехала в больницу, чтобы у нее взяли образец костного мозга. Теперь, спустя несколько дней, он ожидал известий, и его одолевали сомнения.
Софи видела, как ласково он обращался с Элени, и не могла не желать, чтобы он и с нею поделился этой нежностью. Конечно, она не имела права хотеть большего от мужчины, который недавно потерял жену. Но она все же хотела.
Последние несколько дней, которые Софи провела на Крите, она начала надеяться, что их с Костасом отношения стали... более значительными.
Каждый день, когда Элени спала, она и Костас совершали поездки на машине по окрестностям. Софи втайне их предвкушала и все же бывала разочарована. Иногда она чувствовала себя так, будто между нею и Костасом возникла связь, которой у нее никогда ни с кем не было. А потом, в следующее мгновение, эта связь исчезала...
Вот если бы ее мать была здесь! Она, наверняка, дала бы ей совет! Поделилась бы своим опытом и мудростью. Но Софи одна.
Она резко отвернулась. Может быть, если она пристально посмотрит на руины, то сможет представить, будто это процветающий город. Все что угодно, лишь бы перестать думать о Костасе. Но древний Фестос оставался лишь собранием старинных каменных фундаментов.
— Ты думала о своем дедушке? — спросил Костас так резко, что Софи вздрогнула.
Она повернулась, встретилась с ним взглядом и широко раскрыла глаза.
Конечно, она думала о нем. Как она могла не думать, когда знала, что дед так близко, на этом же острове? Она кивнула.
—Но ты не согласна забыть о вражде?
—Помни: эта вражда была с его стороны, а не с моей! — Она пришла в ярость. — Это он должен был прекратить вражду! И я пыталась, помнишь? Я звонила ему, но так и не получила ответа.
Софи увидела, что Костас смотрит на нее с состраданием и еще с каким-то чувством, от которого у нее встали дыбом волоски на затылке.
—Почему ты спрашиваешь?
—Я думаю, что, может быть, он хочет прекратить вражду.
—Что ты имеешь в виду?
Она сузила глаза, у нее возникло подозрение.
—Я узнал то, что может изменить твое мнение. Домработница Петроса Лиакоса утверждает, что он собирался позвонить твоей матери.
Она испытала какое-то потрясение. Шок? Недоверие?
—Это он теперь так говорит?
Костас помрачнел.
—Нет. Он не говорил об этом. Когда домработница сказала ему о твоем звонке, он попросил ее принести письмо от твоей матери. Очевидно, когда она написала ему в первый раз, он приказал своему персоналу откладывать ее письма и не доставлять их ему.
—Бесчувственный ублюдок, — прошипела Софи.
У нее сжалось сердце при воспоминании о том, как ее мать вкладывала фотографию в письмо, которое отправляла Петросу Лиакосу каждый год в день именин ее дочери.
—Дело в том, что он не осознавал, что она постоянно писала ему. Очевидно, он был потрясен, когда обнаружил, как много было писем.
Софи ничего не сказала. Она не желала сочувствовать этому старику.
—Домработница оставила его в кабинете. Когда она вернулась, то увидела, что он лежит головой на письменном столе. По полу были разбросаны письма и фотографии, а он протягивал руку к телефону.
—Ты думаешь, что эта новость спровоцировала удар?
—Я и представления об этом не имею, — пожал плечами Костас. — Но считал, что ты должна знать.
—Я... Спасибо.
Софи покачала головой, пытаясь прийти в себя. Она была в смятении. Если ее дедушка и вправду пытался позвонить им, то какая трагедия, что это ему не удалось! Какая трагедия для ее матери и для него!
Софи вскочила на ноги и, пошатываясь, сделала несколько шагов в сторону. Она глубоко дышала, чтобы прийти в себя от того потрясения, которое она испытала, узнав эту новость.
—Ты предпочла бы, чтобы я тебе не рассказывал?
—Нет. Ты все сделал правильно.
У Софи затуманилось зрение, сжималось горло.
—Но боль все еще острая, — прошептал он.
Его шепот звучал прямо у нее за спиной. Она повернулась, машинально шагнув назад, и оказалась на расстоянии вытянутой руки от Костаса.
Ей захотелось, чтобы он прикоснулся к ней.
—Ты сильная, Софи. Сильнее, чем ты думаешь. В конце концов, твоя боль ослабнет. Какими бы ни были ошибки твоего дедушки, они в прошлом.
Он просто хочет ее ободрить? Или чувствует то же самое, что и она: что они понимают друг друга все лучше и лучше?
Она шагнула к Костасу, и подняла голову. Их губы оказались почти рядом, и у нее учащенно забилось сердце. Софи испытывала предвкушение. Ей хотелось, чтобы он потянулся к ней, сказал, что чувствует то же самое... что им нужно быть вместе.
Именно этого она хотела — не так ли? Положить конец этой тревоге ожидания. Последние несколько дней она так часто представляла себя в его объятиях!
Но он стоял неподвижно, глядя на нее, слегка приоткрыв губы. Она сможет поцеловать его, если прижмется губами к его губам. Судя по блеску в его глазах, он тоже этого хочет.
Почему же он ждет, чтобы она сделала первый шаг?
