она думала только о вреде, который может быть причинен ее брату, она только защищала, а не обвиняла. И что-то в глубине его души отозвалось на такую преданность.
— Сэмми — это все, что у меня есть, — закончила Джуд сердясь на себя за то, что ее голос слегка дрожал от переживаний. Она была потрясена, увидев Долтона у себя во дворе но еще большим ударом для нее было увидеть Сэмми с оружием с руке. Разве можно было ожидать, что она будет разумно мыслить? Разве могла она промолчать и не объяснить, чем вызвана ее паника? — Я не позволю вам снова принести в мой дом эту боль, — хрипло подытожила она.
Долтон не уклонился от пристального сверлящего взгляда Джуд, а лишь в полной растерянности смотрел на нее. Придя в ярость, Джуд Эймос просто преобразилась, С раскрасневшимися щеками, с глазами, потемневшими, как грозовые тучи, и волосами, шелковым водопадом ниспадавшими ей на плечи, она была невероятно волнующей. Как летний гром, она гремела от возмущения и наводила страх, разбрасывая вокруг себя электрические искры и электризуя воздух вокруг. Устоять против такого магнетического притяжения было совершенно невозможно, так что Долтон не стал и пытаться.
Обняв Джуд рукой за талию, он притянул ее и крепко прижал к себе. Она успела только коротко удивленно вскрикнуть, а затем, когда Долтон поцеловал ее, все связные мысли разлетелись. Дрожь пробежала по ней с головы до пят и обратно, добираясь до самых укромных мест, до мест, которые кричали, требуя его внимания. Кровь пульсировала у нее в груди, прижатой к его куртке, и Джуд, ощущая все его медные пуговицы, глупо подумала, не оставят ли они отметины у нее на теле, подобно тому как — она это чувствовала — его пальцы, нежно погружавшиеся ей в волосы, оставляют на ее сердце глубокие борозды.
— Я показал ему пистолет не для того, чтобы рассердить вас, — говорил Долтон, и Джуд чувствовала, как его губы шевелятся, произнося слова у самого ее рта, и изумлялась, что акт речи может быть таким же волнующим, как вкус поцелуя. — Я подумал, что вы здесь одна, а подобные люди рыщут повсюду. Сэмми попросил меня показать ему пистолет, и, я полагаю, дальше этого дело не зашло бы.
Безусловно, в этом был определенный смысл. Макензи проявил заботу о них единственным способом, который был ему известен. Джуд высказывала свои возражения словами — он знал, как положить конец угрозам с помощью ствола сорок пятого калибра. И постепенно из всех этих рассуждений на поверхность всплыла одна мысль — Долтон заботился о них.
Он приехал навестить их, потому что беспокоился. Он познакомил Сэмми с оружием, чтобы обеспечить им безопасность, несмотря на то, что самая большая угроза исходила от людей, вместе с которыми он работал. И точно так же самая большая угроза для Джуд исходила из ее слабости к Долтону. Джуд почувствовала, как остатки здравого смысла постепенно возвращаются к ней, давая время с неохотой принять все, что пришло. Заботился о них Долтон или нет, но быстро приближалось время, когда то, что он делал для заработка, вступит в конфликт с человеком, которым, как она поняла, он был на самом деле, и ее глупо раскрывшееся сердце и простодушная доверчивость ее брата окажутся как раз посередине. Как Джуд могла быть столь наивной, чтобы думать, что ни то ни другое не пострадает? Нагнув голову, Джуд спрятала ее под подбородком Долтона, все еще чувствуя, как он касается поцелуями ее волос, и в горько-сладостном удовольствии прикрыла глаза, потому что те желания, которые он пробуждал в ней, были неосуществимы и вели к безрассудству.
— Думаю, я должна извиниться за то, что накричала на вас, — пробормотала Джуд.
— Нет, не должны. — Он руками и губами поглаживал ее по волосам. — Это только я один виноват.
— Чтобы нам не пришлось еще больше сожалеть, вам вероятно, лучше уйти. — К удивлению их обоих, Джуд освободилась от того, чего хотела больше всего: от его объятий его прикосновений, его нежной заботы, и когда Долтон не пошевелился, чтобы уйти, она, которая взяла в привычку никогда ни от чего не убегать, убежала от него, пока еще могла собрать силу воли.
Пока Джуд торопливо шла к дому, Долтон оставался стоять во дворе, не получив приглашения остаться, но и не желая уезжать. Растущее влечение к Джуд заставляло его бороться с собой, ему становилось все труднее и труднее предъявлять какие-либо настоящие претензии к ее внешности. Она была порядочной, достойной уважения женщиной, сильной духом, с твердыми убеждениями. В ней не было ни следа искусственности, и, возможно, именно это не могло оставить его в стороне — чистота этой честной женщины. В эти качества у женщины он никогда не поверил бы, если бы сам не был тому свидетелем.
— То, о чем вы думаете, это хорошо. Оглянувшись, Долтон увидел старого сиу, стоявшего рядом с ним, а он даже не слышал, как тот подошел.
— Но то, что вы делаете, это неправильно, — добавил повар так же мягко.
— Так мне и сказали. — Догадываясь, что старик вышел, чтобы выставить его, Долтон направился к лошади, но следующие слова Джозефа остановили его.
— Его, их отца, застрелил в форте Ларами плохой человек, которому нужны были его деньги. Вот поэтому она ненавидит оружие. Оно принесло много горя в ее жизнь. Она боится, что вы принесете еще больше его к ее порогу.
Макензи замер, пораженный услышанным, но оно многое ему объяснило. Отца Джуд убили, и неудивительно, что она ненавидела профессию Макензи, удивительно только, что она не возненавидела его самого. Однако он не мог не высказаться в свою защиту, потому что был непричастен к той давней трагедии, во всяком случае, причастен не больше, чем к возникшим здесь неприятностям.
— Я не могу остановить то, что надвигается. Все началось еще до того, как я появился здесь.
— Если вы говорите об этом деле с владельцем ранчо, то да. Но ее беспокоит совсем не это. Она беспокоится за вас, потому что ей хочется заботиться о вас, но она не позволяет себе этого.
— Эти слова подтвердили то, на что Долтон надеялся и чего боялся в душе.
— Я уже раньше сказал, что не собираюсь обижать их.
— Да, так вы мне говорите. — И теперь, после того, что он видел, Джозеф еще меньше верил этому. — Эти двое, брат и сестра, они моя семья. Я потерял своих родных под солдатскими пулями, когда белые люди с их лихорадочной жаждой к желтым скалам выгоняли их из нашего дома. Меня не было с ними, когда они падали в снег, истекая кровью, как убитые животные, из-за этой жажды к тому, что не может принадлежать человеку. Они были мне родными, но в час их смерти меня не было среди них. Я, как вы, отказался от своего народа ради того выбора, который сам сделал.
— Какого выбора? — спросил Долтон, не представляя, что может быть общего между ним и этим древним индейцем.
— Еще когда мой народ был самым гордым племенем рерий, я допустил, чтобы белые люди соблазнили меня своими обещаниями. Я ходил в их миссионерские школы, стремясь узнать этих людей, чтобы жить с ними в мире. Дорога к моему уму стала дорогой к моему сердцу, когда я познакомился со своей учительницей, Люси Эймос, сестрой отца Джуд. Когда я женился на ней, во мне стали жить два человека: один из прежнего, а другой из нового, белого мира. Некоторое время это не имело значения, и мы были счастливы. — Старик вздохнул, его темные глаза потеплели от приятных воспоминаний о любимой жене и детях, которых им даровал Господь. Но счастливые времена быстро пролетели, и на горизонте собрались темные тучи. — Когда белые солдаты принесли несчастья моему народу, я думал только о своей новой семье. Они были белыми, но те, кто сначала был с нами в дружеских отношениях, с ненавистью и подозрительностью повернулись к нам спиной. Я боялся за безопасность родных и, вместо того, чтобы остаться и быть стойким, как мой отец, а до него его отец, я забрал семью и уехал с холмов, которые были нашим домом. А потом начались болезни, которые унесли мою жену и детей. Возвращаться назад было слишком поздно. Я, такой же наемник, как и вы, остался один, без людей, которым был бы нужен. Сюда, в эту долину, я пришел совершенно опустошенный, без всякой жизни в душе, надеясь, что скоро умру, и здесь познакомился с этим безрассудным, упрямым человеком и его семьей. Они приехали на Запад, потому что картины, нарисованные в письмах Люси Отактаи, соответствовали их мечтам о свободе в стране изобилия. И хотя я все прекрасно понимал, я позволил себе поверить, что их мечта осуществится. Мы обнаружили, что нужны друг другу. Я помогал им выжить на этой земле, а они дали мне повод снова вернуть жизнь в душу. Они стали моей новой семьей. Мы не сироты, когда нужны друг другу.
Долтон очень долго молчал, пораженный до глубины души, не понимая, зачем Джозеф рассказал ему о своем прошлом, не понимая, почему старик связывает себя с ним, как будто старается удержать его, когда он пытается отстраниться от него. И он задумался, какой особой силой обладает старый индеец, что может заглянуть в его беспокойную душу и увидеть на ней старые раны, а потом предложить еще одно из своих
