— Почему-то мне это не кажется смешным. — Они очень долго были друзьями. В прошлом, когда Долтон говорил о том, что все бросит, Латиго слушал его и смеялся, зная, что его друг говорит не всерьез. Но теперь, в этот раз, в Долтоне. чувствовалась глубокая уверенность, что-то отрешенное было в его глазах, что-то скрывалось за слабой улыбкой. Это было «прощай», и Латиго с грустью смотрел на своего друга, хотя он понял, что это неизбежно, в ту минуту, когда увидел его вместе с женщиной с путевой станции. — Ты будешь никудышным фермером, Мак, — усмехнулся он, — и сразу же вернешься обратно.
— Нет.
— Посмотрим, — хмыкнул Латиго. — У нас не та жизнь, от которой так легко отказаться.
— Легко, если есть лучшее место, куда можно отправиться.
— Пришли мне открытку из Сан-Франциско.
— Это не то место, куда я направляюсь, — улыбнулся Долтон. — Мне больше незачем ехать туда, — был его загадочный ответ.
— Освобождение и кандалы в один прыжок. Мак, ты уверен, что понимаешь, во что ввязываешься?
— Уверен. — Потеплевшими от нежности глазами он взглянул в сторону дома.
— Я бы сказал, что из нас двоих ты берешься за более опасную работу, — снова хмыкнул Латиго, натягивая поводья. — Пока, Мак.
— He забывай о своей спине.
— А ты о своей. — Беспечно помахав другу, Латиго отправился на поиски следующей проблемы, для решения которой требовалось его высшее мастерство.
Опустившись на колени у порога, Джуд подбирала осколки стекла, ее затуманенные слезами глаза находили их по игре света, преломлявшегося в стекляшках. Кусочек за кусочком она собирала остатки того, что, будучи когда-то целым, обеспечивало защиту от стихий. Но, занимаясь этой кропотливой работой, она понимала, что стекло нельзя восстановить, что куски никогда не составят целое, что это место уже никогда снова не будет ее домом.
Джуд вздрогнула, когда кусок стекла вонзился ей в большой палец, отдернув руку, выпустила его и тупо смотрела на сочащуюся темно-красную жидкость, не реагируя ни на вид крови, ни на боль. Ее грудь была так сжата, что Джуд едва могла дышать, с опозданием вырывавшееся наружу потрясение усиливалось воспоминанием о скрипе оружейной кобуры Монти, но Джуд постаралась прогнать от себя подобные мысли. Она не могла позволить себе расслабиться, ей нужно было думать о том, куда им всем идти и что делать.
В отрешенном состоянии Джуд подошла к полке в кухне, и начала подбирать осколки сахарницы, которую вдребезги разбила одна из пуль налетчиков, разбросав по плите красивые белые крупинки. Если бы Джозеф еще месил свое утреннее тесто, когда прогремели эти выстрелы… У Джуд на секунду остановилось дыхание, прежде чем ей удалось избавиться от этой картины. Она закрыла глаза, с ужасом представив, как много непоправимого могло произойти из-за ее упрямства и беспечности. Все могло быть гораздо хуже, чем сгоревшие деревяшки и разбросанный сахар, и, ошеломленная возможными гибельными последствиями, Джуд покачнулась и ухватилась за край плиты с такой силой, что у нее побелели пальцы, — она могла потерять все… абсолютно все из-за своего тщеславия.
Мысленно увидев Сэмми и Джозефа, распростертых мертвыми посреди двора, Джуд почувствовала головокружение, и у нее начался новый приступ паники. Она поняла, что больше никогда не будет чувствовать себя в безопасности под этой крышей, что не может оставаться здесь. Ее борьба окончена, она окончилась в тот момент, когда Джуд ясно осознала смертельную цену, которую ей чуть не пришлось заплатить. Джуд чувствовала, что устала, устала загонять обратно свой страх, устала сохранять бравый вид, устала быть совершенно одинокой. Она тихо, жалостливо, отрывисто дышала, как старый Бисквит, когда ему снились его молодые дни и преследование зайца, и у нее на ресницах снова задрожали слезы. Ее мозг был в полном смятении, и, услышав голос Долтона, Джуд решила, что это ей померещилось.
— Джуд?
Она услышала звук его шагов по траве, а затем пришло сладостное ощущение его нежного прикосновения, когда Долтон, взяв ее широкой ладонью под подбородок, повернул лицом к себе.
До этого он долго смотрел на нее через открытую дверь, боясь войти, боясь, что не встретит радушного приема. Однажды он покинул Джуд, и с его стороны было самонадеянно верить, что она ему это простила. Джуд призналась, что любит его, а он, впав в панику, отказался от ее любви, так почему она должна поверить, что теперь он питает к ней то же самое чувство? Он долго колебался, мучительно ломая голову над тем, как лучше снова навести мосты, а потом увидел, как задрожали ее мужественные плечи, и больше не мог сдерживаться.
От слез, застилавших ее взор и дрожавших на ресницах, глаза Джуд казались прозрачными, как стекло, разбросанное по полу. В них не было ни намека на обвинение, ни вспышки гнева, а была только одна бесконечная радость, которая кольнула Долтона в самое сердце. — О, Долтон.
Он сгреб ее в охапку и настойчиво притягивал к себе, пока не почувствовал ее дыхание у своей груди. Джуд казалась хрупкой, маленькой и беззащитной, и Долтон с гордостью почувствовал себя защитником.
— Все в порядке, Джуд. Поплачь. — Одной рукой обняв ее за шею, он другой поглаживал Джуд по спине, а потом поцеловал ее в волосы и стал медленно покачивать. — Ты со мной, и я больше никуда не собираюсь.
Потребовалось много времени, чтобы рыдания прорвались наружу, но Долтон был терпелив и не отпускал ее. Сэмми и Джозеф тактично вышли, чтобы собрать скот, который смогут найти, и только Бисквит оставался свидетелем их объятия. Долтон ничего не сказал, когда Джуд, усталая и опустошенная, мягкая, как кусок сырой кожи, прильнула к нему. Он готов был стоять так много дней, столько, сколько потребуется, чтобы Джуд победила свой страх и к ней снова вернулось ее необыкновенное мужество.
— Что ты здесь делаешь, Долтон? — спросила она хриплым, прерывающимся голосом.
— Забочусь о тебе для разнообразия. Ты в порядке?
— Зачем ты вернулся? — Она не поддалась на его нежную уловку.
— Я вернулся, чтобы сказать тебе, что был не прав, Джуд. Не прав в том, что я делал, и не прав в том, что не сказал тебе.
— Что ты не сказал мне? — Она тихо вздохнула.
Взяв ее за подбородок, он слегка приподнял ей голову, и его взгляд вспыхнул синим огнем.
— Я не сказал, как меня влечет к тебе. Я не мог ясно мыслить с тех пор, как ты сняла ту петлю с моей шеи. Я не мог закрыть глаз без того, чтобы не видеть тебя в том платье, которое, я купил тебе в Шайенне. Знаешь, я сохранил его.
— Почему ты это сделал? — Она с трудом сглотнула.
— Потому что мне была невыносима мысль, что я больше не увижу тебя в нем или не сниму его с тебя в одну прекрасную ночь, такую, как, например, брачная ночь.
Джуд смотрела на него, изумляясь, что он не запнулся на этой последней части фразы, но не успела ничего ответить, так как хихиканье Сэмми сказало ей, что они не одни.
Однако Долтону это, по-видимому, нисколько не помешало продолжить свою речь.
— Я люблю тебя, Джуд. Я сопротивлялся этому, потому что, если говорить совершенно честно, такая мысль до смерти напугала меня, но не так, как мысль о том, что ты будешь стоять против тех наглецов с оружием. Прости. Мне следовало прислушаться к тому, что ты говорила, к тому, о чем ты просила, вместо того, чтобы тешить свое самолюбие.
— Когда я думаю о том, что могло случиться… — Голос Джуд стал совсем хриплым, а потом и вовсе затих. — Но теперь это не имеет значения, — громко откашлявшись, сказала она. — Увези нас отсюда, Долтон.
— Увезу. — Погладив ее по щеке, он стер серебристые следы влаги и, наклонившись к Джуд, коснулся губами ее губ, а она, тихо вздохнув, прикрыла глаза.
— Мы куда-то собираемся? — вмешался Сэмми. Неохотно оторвавшись от Джуд, Долтон выпрямился и улыбнулся, чтобы успокоить его.
— В какое-нибудь хорошее место, туда, где ты сможешь работать с лошадьми. Согласен?
— Пожалуй, — кивнул Сэмми после минутного размышления. — А как же Джозеф и Бисквит?
— Они тоже поедут.
