– Мадам, далеко ли вам ехать нынче ночью?
– До следующего поворота, – ответила дама, – а оттуда до имения моего брата.
– В таком случае мы можем вас проводить. – Он от души рассмеялся; – На дороге могут встретиться настоящие бандиты, не го что этот мальчик.
– Почему вы не взяли у нее кольца? – спросила Анна, когда они поотстали от кареты. – Возможно, она солгала.
Джон не ответил, Анна терялась в догадках.
Совсем распростившись с каретой, они вскоре остановились возле трехэтажного здания гостиницы, вывеску которой украшали две головы вепрей. Несколько минут Джон выжидал, изучая вывеску.
Джозеф с шумом похлопал одной рукой о другую и плотнее запахнул плащ.
– Середина июня, а холодно, как у ведьмы за пазухой. Я бы не отказался от кружки крепкого эля.
Он сделал шаг вперед, но Джон удержал его коня за поводья.
– В чем дело, Джонни? Здесь все тихо-мирно.
– В том-то и дело. Уж слишком тихо. Посмотри сам, Джозеф. Две тяжело груженных повозки, и, судя по их виду, путь они проделали неблизкий. Они остановились во дворе, но не слышно никаких звуков труб, не видно цыганских плясок. – Он втянул воздух, принюхиваясь. – И стряпней не пахнет, Жди здесь и не спускай глаз с леди Анны.
Джон сжал бока своего коня и заставил его шагом приблизиться к двору гостиницы, держа руку на эфесе шпаги. Луна скрылась за облаками, как раз когда он оказался у двери. Джон Гилберт спрыгнул с коня, как только луна показалась из-за облака и осветила фасад здания, но тотчас же снова прыгнул в седло и, пришпорив своего коня, помчался назад и скрылся за деревьями.
– В чем дело, Джонни? – спросил Джозеф.
– Чума! На двери красное распятие. Бог явил нам свою милость.
– Что же нам делать с девицей?
Анна услышала их разговор.
– Разве я должна была остаться в этой гостинице? Джон с укоризной посмотрел на нее:
– Неужели вы ошиблись во мне?
– О, понимаю. Вы хотите подержать меня в укрытии, пока не выторгуете приличную цену? Или опасались, что я могу простить Эдварда и убежать с ним по доброй воле?
Джон едва сдерживал ярость.
– Графу можно простить все, а бастарду ничего.
Он пустил галопом коня.
Они поехали по Оксфордской дороге на запад, свернули на север к деревне Беруэлл, куда прибыли в полночь, и проехали подлинной подъездной дорожке, ведущей через олений парк в Беруэлл-Холл.
Джозеф посмотрел направо, потом налево.
– Ты знаешь, куда ехать, Джонни?
– Да. Мальчишкой я здесь жил. Библиотеку мог бы найти с закрытыми глазами.
С какой страстью он произнес эти слова, подумала Анна. Возможно, этот человек самый худший мошенник в Англии, но он любит свой потерянный дом, как любой преданный сын умершую мать. Эта часть истории Бет была правдой. Анна посмотрела на Джона, утопавшего в лучах лунного света, и мысли ее приняли несколько иное направление. Этот человек с рождения был разочарован. Младенцем, в колыбели бастарда, он уже чувствовал себя уязвленным, и всю жизнь его попрекали тем, что у него нет ни имени, ни земель.
Смущенная, Анна натянула поводья. Как она может сочувствовать этому разбойнику, только потому что его с самого рождения преследовали неудачи? Должно быть, лунный свет затуманил ей голову или наступил час ворожбы. Ей следует держать в узде свою фантазию, способную увести ее в сторону от цели.
Они миновали арку, оказались в переднем дворе и обогнули здание, которое, на взгляд Анны, было жемчужиной сельской архитектуры. Маленький, прелестный загородный дом, построенный, вероятно, во времена короля Гарри, с изящными ажурными стрельчатыми окнами и высокими трубами из красного кирпича.
Анна сдержала лошадь.
– Если у вас и в самом деле честные намерения, мастер Гилберт, оставьте меня здесь.
Джон рассмеялся:
– Как только я скроюсь из виду, вы убежите в темноту?
– Тогда оставьте Джозефа сторожить меня.
– Нет. Мне нужно, чтобы рядом со мной была шпага друга.
Взяв в руки поводья ее лошади, Джон повел Анну к кустам, посаженным в одну линию, напротив освещенных окон. Анна увидела сквозь них просторную комнату, уставленную книжными шкафами, и без труда узнала высокую стройную фигуру Эдварда, которому прислуживал лакей в синей с серебром ливрее.
Анна гадала, какими будут ее чувства, если она снова увидит Эдварда. Гадала, шевельнутся ли остатки любви к нему в ее сердце, есть ли еще хоть искра нежности под пеплом, способная воспламенить ее. Она смотрела в окно, не сводя с него глаз, и видела, как Эдвард склонился к свече, чтобы раскурить трубку,
