мол, теперь все стало ясно.
Но Хатидже и Ахмет уже не хотели жить в родной деревне. С тех пор ни один из них не разговаривал со своими родителями.
Только Абдулла живет там до сих пор.
18. Девушка в белом платье стоит на сцене. С грустью смотрит на сидящих в зале и на окружающие ее фигуры. Один за одним те выходят на середину, и каждый произносит свою реплику.
Девушка в белом — Шемсе Аллак. Она вернулась из загробного мира и слушает своих преследователей.
— Доченька, почему я не спасла тебя?! — плачет мать. — Поверь, я хотела! Не позволили наши обычаи. Не позволил страх за собственную жизнь!
— Сестра, не думай, что я плохой человек, — кается брат. — Я убил тебя, потому что так было нужно. Потому что мы были слишком бедны, чтобы заплатить за нашу честь. Даже в тюрьме все увидели, что у меня доброе сердце. Потому и выпустили раньше срока…
Брата-убийцу сыграл режиссер и сценарист Мехмет Сайт Алпаслан. Он объехал со своей труппой всю Восточную Турцию. Пьесу о Шемсе часто играли в маленьких городках.
— Зрители делятся на два лагеря. Одни аплодируют, когда мать кричит: «Убейте ее! Она заслужила смерть!» Есть и такие, что рукоплещут и свистят, когда ее забрасывают камнями. Но главное, что абсолютное большинство аплодирует после слов имама: «Позвольте им жить. Аллах запрещает убивать».
Байбайбуш
Дело было так: обед, смотр войск, беседа с военным руководством. 14 декабря 2008 года Джордж Буш прощался с Ираком. Под конец он вышел к журналистам. Отвечал на вопросы, широко улыбался. В общем, очередное скучное официальное мероприятие.
Вдруг один из журналистов снял ботинок и запустил им в Буша.
— Это тебе, собака! — крикнул он. — От иракских вдов и сирот! — И метнул вдогонку второй ботинок.
Бушу удалось увернуться. Его агенты в суматохе чуть не затоптали пресс-секретаря Белого дома. Без всякой на то нужды. Ведь у террориста было только две ноги. Иракские охранники повалили его на землю.
Контрагент из Мосула
Фургон для доставки товара подбрасывало на ухабах на турецком побережье Черного моря. Водитель-курд курил сигарету за сигаретой, чтоб не заснуть. Он завидовал шефу, который дремал, прислонившись головой к оконному стеклу.
Обоих оживил телефонный звонок: + 964… Иракский номер. Рамазан Байдан, мужчина лет тридцати, с трехдневной щетиной на щеках, нажал зеленую кнопку ответа.
Полгода спустя на ломаном польском он рассказывает мне, что этого телефонного звонка ждал всю жизнь. Всегда чувствовал, что когда-нибудь ему позвонят, и это перевернет его судьбу.
Человеком, перевернувшим судьбу Рамазана, стал Абдулла, его контрагент из Мосула.
— Рамазан! Ты новости смотрел?
Да когда ему! Весь день развозил товар по магазинам на побережье.
— В Багдаде один парень бросил ботинком в Буша…
— Masallah! Прекрасно! Попал?
— Нет.
— Тогда чего ты меня дергаешь понапрасну?
— Рамазан! По телевизору только об этом и говорят. Газеты будут писать только об этом!
— И что с того?
— Рамазан! Это был ТВОЙ ботинок!
Подошвой больнее всего
Имам Халил Юсуф не знает, что делать с ботинком, полетевшим в Буша. Он разглядывает его со всех сторон. Кладет на пол и снова берет в руки.
— Я купил их машинально.
Их шьют все на той же фабрике. Посмотри, даже назвали… помоги, здесь по-английски… «Bye bye Bush». Вот-вот, бай-байбуш. Будь я на месте того парня, я бы тоже кинул.
Мы сидим дома у имама, рядом с мечетью в азиатской части Стамбула, и пьем чай. Имам — ему под шестьдесят, седая борода, на лбу две глубокие морщины — размышляет вслух:;
— Я бы бросил. Но стыжусь этого. Ислам — религия любви. Если тебя кто-то обидел, ты должен подставить другую щеку. Но если взглянуть иначе, Буш — убийца, и иракца можно только похвалить. Он метил с расчетом попасть подошвой. — Мы оба смотрим на толстую подошву байбайбуша. — У нас это считается сильным оскорблением, — говорит имам, но ему не удается скрыть симпатию к метателю. — Здесь дело не в ботинке. И даже не в Буше, — добавляет он и расчесывает бороду пальцами. — Здесь дело в вас. В людях скопилось много злости по отношению к Западу. К Америке, к Евросоюзу, к вам. Я содержу приют для наркоманов. Много лет езжу на конференции по всей Европе. И всегда говорю: «Мы живем иначе, но проблемы у нас те же: как обеспечить детям лучшее будущее, старикам достойную старость, миру — спокойствие».
Но для вас спокойная жизнь — это жизнь по вашим правилам. Вы говорите, что ислам — религия отсталая, что наша демократия слабая, а традиции плохие. Вы требуете от нас перемен, ибо только вам дано знать, как жить в XXI веке. Но над нашими попытками измениться — ведь со времен Ататюрка мы ничем другим не занимаемся — вы лишь насмехаетесь. Вот, например, у меня борода и мусульманский головной убор. Стоит мне выйти в город, вы кидаетесь меня фотографировать! Точно какую-нибудь обезьяну!
— Ходжа, это любопытство, а не насмешки, — я пытаюсь смягчить его гнев.
— Нет, Витольд. Здесь нечто большее. Моя страна любой ценой хочет стать западной и современной. Мы готовы на все, лишь бы вам понравиться. Полвека назад послали войска в Корею, чтобы американцы с нами считались. И что получили взамен? Ничего! Далее визы для нас не отменили. Мы носим джинсы, снимаем фильмы наподобие ваших. А вы по-прежнему приезжаете и воротите носы.
— Не каждый…
— Витольд, с тобой невозможно разговаривать. Лучше не нервируй меня, а поди поговори с теми, кто покупает эти… байбайбуши.
Гордость Ирака
Исполнителем ботиночного покушения был журналист Мунтадар аль-Зейди. Холост, детей нет, двадцать девять лет.
