— В последние годы он носил имя Франца Гюбнера.
Теперь пришла очередь подскочить мистеру Брукману.
— Вы считаете его покойником? Только вчера я разговаривал с ним за столиком в одном загородном ресторанчике.
— Вы смеетесь?..
— Напротив, теперь я вижу, насколько все это серьезно.
— Не он ли навел вас, на мой след?
— Вы угадали.
— Я задушу его своими руками.
— Не глупите, Бертон. Не хватало еще, чтобы вам предъявили обвинение в уголовном преступлении.
— Что он рассказывал вам?
— Мы говорим по большому счету?
— Да, конечно.
— Он догадывался о существе вашего изобретения. Гюбнер пытался проникнуть и в тайну Корфиотиса.
— Тайну?
— Какими-то неведомыми путями в руки вашего химика попали материалы замечательного русского ученого Михаила Михайловича Филиппова, открывшего способ электропередачи взрывной волны на большие расстояния. Филиппов погиб при взрыве в своей лаборатории, а вся документация об его изобретении была изъята царской охранкой и бесследно исчезла в ее недрах. Дорогой мой, в то время, как вы на третьем этаже работали над проблемой дальновидения, под вами, на втором этаже, готовилось опаснейшее изобретение, которое в сочетании с вашим открытием принесло бы человечеству неизмеримые бедствия…
— Это лишний раз подтверждает простую истину: в наши дни не существует “чистой науки”. Любое научное достижение можно рассматривать с точки зрения его пригодности для военных целей.
— Страшно за науку, но это так…
— Вы думаете, что Гюбнеру не удалось завладеть материалами Корфиотиса? — спросил Бертон.
— Видимо, нет. Корфиотис был хитрым и бдительным человеком. А когда Гюбнер выбрал момент, чтобы подобраться к его сейфу, случилось нечто непредвиденное… Когда он проник в лабораторию и уже приближался к вожделенному объекту, перед ним появилась… тигрица. Совершенно реальный зверь, она лежала перед сейфом на песке, вытянув передние лапы и поджав задние. Голова ее находилась в полутора метрах от незваного гостя, и на морде тигрицы была улыбка, какую мощно видеть на морде собаки, приветствующей хозяина после долгой отлучки. Затем тигрица раскрыла пасть и зевнула, показав страшные клыки. Гюбнер, понятно, оцепенел. Он ожидал чего угодно, только не этого. Но вдруг странное видение начало терять краски, истаивать, как мираж… Исчезла тигрица, исчез песок, на котором она лежала. Гюбнер стоял перед закрытым сейфом. Тут в коридоре послышались шаги, время было упущено, и Гюбнеру пришлось срочно ретироваться.
Бертон кивнул головой:
— Ничего невероятного тут нет. Я помню этот день: не выходя из студии, я путешествовал по дебрям Индии. Мне неясно только одно: каким образом изображение дублировалось на лабораторию Корфиотиса. Впрочем, сейчас меня интересует иное: значит Гюбнер уцелел?
— Да, ему удалось спастись и скрыться, он цел, если не считать изрядно попорченной физиономии. Он заинтересован в том, чтобы его считали мертвым. Сейчас вы его не узнали бы столько на нем напутано бинтов.
— Насколько я понимаю, этот тип несет на плечах тройной груз предательства и измены: в период оккупации работал на гестапо, затем обслуживал “Второе бюро” и продавал его секреты боннской разведке, а теперь, видимо, предложил свои услуги “М.И.”.
— Вы опять угадали.
— Какой подлец!
— В 1944 году я должен был передать вам его фотографию и пять слов: “Это — предатель. Его нужно устранить…”. Но он опередил и меня, и вас, сделал свое черное дело и, исчез. Поэтому приговор не был приведен в исполнение.
— Я полагаю, что для таких мерзавцев не существует никаких сроков давности, — сказал Бертон.
— Я тоже так полагаю.
Бертон внимательно посмотрел на собеседника. Помолчал.
— А как же вы отчитаетесь за задание по проекту “Аргус”? — спросил он.
— Я думаю, что мне придется огорчить военное ведомство Великобритании.
— Вы порядочный человек, мистер Брукман.
— Спасибо на добром слове. Во-первых, с годами я поумнел. Во-вторых, я слышал о вас давно и питаю к вам чувство глубокого уважения. Я знаю, что группа “Мистраль” передала нам ценнейшие сведения о немецком секретном оружии, известном под названием “Бич Израиля”, о радиоактивном “Песке смерти”, производство которого нацисты пытались наладить в Гамбурге. И, наконец, самое главное — от вас мы получили данные о “фау” и это спасло жизнь многим тысячам ни в чем не повинных людей. Народ Англии должен быть вам благодарен.
Брукман встал.
— Как вы намерены поступить со своим изобретением? — неожиданно спросил он.
— Вы спрашиваете об этом как исполнитель операции по изъятию проекта “Аргус” или как “Пифагор”?
— Как “Пифагор”.
— Тогда я отвечу. “Аргус” будет служить людям, которым нужен прочный мир на планете Земля. Как вы относитесь к такому решению?
— С величайшим уважением, месье Бертон, — серьезно ответил Брукман. — Я скоро ухожу в отставку, брошу осточертевшую службу и поселюсь в домике на берегу моря в родной Ирландии. Буду воспитывать внучат и выращивать оранжерейные цветы. Поверьте, мне война ни к чему.
— Если все сойдет благополучно и мне удастся передать “Аргус” в надежные руки, считайте, что в этом деле есть доля вашего участия, мистер Брукман.
— Удастся, — сказал ирландец. — Такой уж вы человек. Кстати, известно ли вам, что содержимое сейфа из вашей студии сейчас внимательно изучается экспертами французского военного министерства?
— Это меня не беспокоит, — отвечал Бертон. — Вся основная техническая документация зашифрована и находится а таком месте, где искать ее никогда и никому не придет в голову.
— Вы молодец, Бертон.
Бертон пожал протянутую ему руку.
— Прощайте, Пифагор!
— Прощайте, Зевс!
В дверях Брукман обернулся:
— Что касается Гюбнера, то забудьте о нем, как будто его больше не существует. Я постараюсь принять меры, чтобы он больше не смог вам вредить.
Брукман надвинул котелок, застегнул пальто и вышел, солидный, степенный, по всем внешним данным — преуспевающий делец. Больше он никогда не встречался с Бертоном.
На этом кончалась глава записок Патрика Филби, в которой упоминалось об “Аргусе”.
Глава 7
Больше, чем друг
