А Игаль, задумавшись, вышел из дверей отделения, и быстро пошёл вниз по улице.
15. ТОПИК-МАРИНА.
Корпорация «Рос-Исраэль» процветала. Но Натана это не радовало. Какое-то тяжёлое чувство давило его изнутри. Интуиция подсказывала ему, что он где-то напортачил, что-то сделал не так. Натан привык доверять своему внутреннему чутью. Скорее всего, это было связано с убийством Фазиля. Он снова вышел из себя, снова забыл, где находится… Так же как тогда, в Киеве, когда он убил жену. Нет, совесть его не мучила, ему было неприятно, что свидетелями происшествия стали его друзья. Особенно, Чёрный, которому он доверял. Женька не выдаст, не тот человек. Даже если предложить ему миллион. Он и у Натана-то деньги не брал. Только за сделанную работу. Хотя Натан неоднократно предлагал Чёрному оформиться официально, на должность пресс-секретаря или ответственного по связям с общественностью. Тот отказался. Не потому, что был такой щепетильный, просто не хотел связывать себя обязательствами.
Натан покрутился на кресле, задел локтем бумаги, которые упали на пол, вздохнул, и поднял трубку телефона.
— Алевтина, вызови ко мне Илану.
Илана работала в отделе внешних связей, выполняя попутно и другие поручения Натана, не входящие в её прямые обязанности. Она была из тех женщин, которые не слишком задумываются о своей репутации. Впрочем, имея такие формы, смешно думать о репутации, и строить из себя девственницу. Илана и не строила, чётко различая границу между «можно» и «нельзя». Она знала три языка, недурственно создавала видимость работы в своём отделе, и стонала под Натаном так, что иногда он готов был поверить в её искренность. Но не верил и не доверял, как не доверял многим. Подспудно он все время ждал какой-нибудь каверзы от людей, предательства, как это случилось с Марковой, или с Нугзаром… Он отдал приказ Рубину избавиться от Нугзара, этого жалкого стукача, и нисколько не жалел. Никто его не звал в корпорацию, а с предателями разговор короткий. Иначе вся работа насмарку. Чёрный после того случая с Фазилем куда-то пропал, не звонит, не заезжает. Может, в запой ушёл? С ним это случается. Да нет, вряд ли. Ирина ему не даст. Он дорожит ею, не захочет сделать ей больно. Ерунда, объявится. Работы для него сейчас нет, пусть отдыхает.
В дверь постучали.
— Входите, — крикнул Натан.
В кабинет проскользнула Илана. На ней, как всегда, была короткая чёрная юбочка, и прозрачная белая блузка, сквозь которую торчали горошины сосков. Они всегда у неё торчали, будто она пребывала в постоянном возбуждении.
— Вызывали? — грудным тягучим голосом спросила Илана.
— Да. Собери, пожалуйста, бумаги.
Илана нагнулась, грациозно выставив попку, юбка поднялась до того места, где должны были быть трусики, но трусиков не было, из-под ажурных колготок просвечивали две белые, очень аппетитные, ягодицы. Натан наслаждался их видом, представляя, с каким удовольствием он бы вставил ей между этими двумя прекрасными созданиями природы. Извращенцем он никогда не был, но кто ж откажется полюбоваться прелестями красивой женщины…
Илана собрала бумаги, подошла вплотную к Натану, положила папки на стол. Он обнял её, и медленными, круговыми движениями начал поглаживать нежную, потемневшую от загара, спину… Она сбросила блузку, изогнулась, как кошка, замурлыкала что-то… Дыхание стало глубоким, прерывалось хриплыми вздохами, невнятное бормотание постепенно переходило в глухой, почти гортанный прерывистый шёпот… Плавные, почти непрерывные движения рук Натана от талии к плечам тоже невольно усилились, заставляя её тело ритмично изгибаться. Он физически чувствовал, как мурашки покрывают её спину, шею, с которой Илана откинула копну волос, как они бегают под его пальцами… При каждом лёгком прикосновении кожа её спины буквально расцветала на глазах, становилась будто живой, гипнотически притягивала взгляд и завораживала. Он, и сам того не желая, разделился как бы на двух Натанов, между которыми не было и не могло быть ничего общего: один из них как бы наблюдал происходящее со стороны, с любопытством и стыдом, и в то же время мучимый угрызениями совести, — совсем как ребёнок, который занимается каким-то грешным, постыдным делом, искренне желает немедленно прекратить его и больше никогда не повторять, но, несмотря на все усилия и раскаяние, не может. Другой Натан гладил влажную, маслянистую кожу трепещущей, похотливо постанывающей женщины и в душе радовался, что вводит её в состояние дикого, звериного желания и, казалось бы, полнейшей беззащитности. Затем, в то время, в течение которого она очень скоро потеряла всякую способность хоть что-нибудь говорить и соображать, и которое не подлежало никакому измерению, к Натану пришло осознание тихого солнечного дня, до слуха донеслось щебетание птиц, которые порхали в отдалении за открытым окном, знакомые короткие всхлипывания женщины в ожидании экстаза, уже начавшие сопровождать её заметно участившееся дыхание…
Илана, извиваясь всем телом, совсем как угорь, неожиданно выскользнула из его рук, с громкими невнятными звуками, если не сказать воплями, резко повернулась, скинула колготки, и легла на стол, снова сбросив на пол бумаги. Её зрачки казались неимоверно большими, а сами глаза чудовищно голубыми. Полураскрытые влажные губы, вспухшая от возбуждения грудь… Она чуть приподнялась, схватила Натана за плечи и на удивление сильным движением притянула к себе.
Вот так Натан и взял её — яростно, злобно, сильно, обнажённую, дёргающуюся, страстно желающую его… Взял как самое обычное животное, без церемоний, без достоинства, нежности, ласки или даже намёка на любовь. Как если бы в угол загнал жестокого, злобного зверя, и неуклюже, страшась и ненавидя, убил бы его. Насмерть. Окончательно. Раз и навсегда.
Потом, когда она наконец-то пошевелилась и издала слабый еле слышный звук удовольствия, Натан, вздохнув, снял с неё тяжесть своего вспотевшего тела. Илана встала, удовлетворённо улыбнулась, сунула руку между ног, облизала пальцы, будто крем слизывала, и усталой, обессиленной походкой направилась к двери. Последнее, что бросилось в глаза Натану, это её затухающая улыбка хитрой, мудрой кошки, и какая- то почти парадоксальная белизна ритмично движущихся ягодиц.
Натан проводил её взглядом, и снова опустился в кресло. Посмотрел на себя со стороны. Опустошённое, усталое и униженное животное. Именно так! И никак иначе. В этом их сила, они из мужчин делают животных, а потом наслаждаются победой. Но очень часто женщины забывают, что любая победа — это ещё и их собственное поражение.
В дверь постучали. Вслед за этим появилось лицо Алевтины. Она осуждающе посмотрела на Натана, обвела глазами кабинет, остановила взгляд на забытых Иланой колготках.
— К вам Женя Чёрных, — сказала она. — Вы бы хоть прибрались. Ну и запах здесь!
— Хочешь сказать, любовью пахнет? — улыбнулся Натан.
— Развратом, — отрезала секретарша и скрылась. Сразу за ней вошёл Чёрный.
— Ну ты даёшь! — ухмыльнулся он. — Её стоны на лестнице было слышно.
— Ладно, дело молодое. Ты где пропадал?
— У Иры. Мог бы и позвонить. Может, меня уже арестовали.
— Типун тебе на язык, Жека. Хорошо, что ты приехал. Пошли прогуляемся.
— Куда?
— Просто по улице. Давно не гулял просто так. Все дела, дела… Пошли?
Они вышли на Дизенгоф, одну из самых красивых улиц Тель-Авива. Погода была хорошая, как всегда бывает осенью. Солнце уже не жарит, сезон дождей ещё не начался. Воздух чистый, пахнет близостью моря и почему-то мороженым. Народу много, такое впечатление, что никто не работает, хотя только середина дня.
— Ты хотел о чем-то поговорить, Натан? — спросил Чёрный.
— Ни о чем особенном, — Натан затянулся сигаретой, выпустил дым через нос, посмотрел, как он тает в воздухе. — Знаешь, есть такое правило, которое психологи называют почему-то «порядок заклевывания». Слышал?
— Тебе что, пофилософствовать захотелось?
— Вот послушай. В любой социальной группе это правило действует незыблемо. Психологи утверждают, что если собрать любую стайку цыплят, то буквально через день-два произойдёт следующее: после серии неизбежных ссор и драк между ними установится жёсткая, никем не нарушаемая система взаимоотношений.
