– Ты же знаешь, что дел у меня сегодня никаких. Аптека закрыта. Если кому-то срочно понадобится лекарство – ты и сам справишься…
Начинающий багроветь Клаус набрал в легкие воздуха.
– Твоя мама тоже… – зарокотал он, но Элли предупреждающе вскинула руку.
– Я – не моя мама. И я все равно пойду. Что бы ты ни говорил.
Вскинув голову и выпячивая челюсть, она вышла из кабинета.
Клаус покачал головой. С утра его мучило беспокойство, зудящее под ложечкой предчувствие необычных и важных событий. Вряд ли добрых: неожиданности редко бывают приятными. И вот пожалуйста: дочь отправляется в кино с молодым человеком. Ничего особенного, в конце концов, ей уже девятнадцать… ох, нет! двадцать лет. Но лучше бы она сидела дома: мало ли что может случиться на улице, особенно с такой девушкой, как Элли.
Это все индейская кровь, в который раз подумал Клаус. Будапештская родня еще год после свадьбы заваливала его возмущенными письмами, грозя всякими ужасами. Что же, в каком-то смысле они оказались правы. Его жена пропала без вести через три года после переезда в Клоксвилль и рождения Элли: просто вышла однажды из дома прогуляться – и не вернулась. А дочка… Нет, с дочкой все в порядке: симпатичная, умная девочка с приветливым характером, разве что слишком упрямая. Да, с его принцессой все в порядке. Но Клаусу все время казалось, что Элли уходит от него. Уходит все дальше, сама не зная куда, и однажды просто бесследно растает в воздухе, как когда-то – ее мать. Аптекарь никогда не понимал, что творится в голове его дочери. Одно Клаус знал точно: исчезновения Элли он не переживет и сделает все, чтобы она осталась рядом. Да, пойдет на все, – Клаус стукнул кулаком по столу так, что задребезжала горсть мелочи, и покосился на краешек обгорелой рукописи, торчащей из-под конторской книги.
Неожиданно лицо Клауса исказила болезненная гримаса, и аптекарь схватился за сердце. А вдруг Герберт сделает Элли предложение, и она согласится? Ведь все к тому идет… Тогда Клаус вообще не сможет присматривать за дочкой, и кончится тем, что Элли исчезнет до того, как он успеет расшифровать записи.
Аптекарь украдкой взглянул на игуану и высунулся на лестницу.
– Элли! – крикнул он.
– Ммм? – Элли выглянула из своей комнаты, зажимая в губах ярко-зеленую резинку и собирая короткие волосы в пучок.
– Пообещай, что вернешься не позже девяти. И пусть Герберт проводит тебя до самой двери.
Элли рассмеялась и принялась обвязывать хвост.
– Ну папа, он и так всегда…
– Элли Бриджит Нуссер! – возмущенно отчеканил Клаус.
– Ну хорошо, хорошо, обещаю…
Слегка успокоенный, Клаус вернулся к монетам. Первым делом нужно было понять, не относится ли его предчувствие к Элли. По ответам монеты выходило – сегодня с ней не случится ничего плохого. Тревога за дочь на время утихла, но чувство надвигающейся беды не оставляло аптекаря. Что-то близилось, огромное и пугающее, и Клаус не мог этого остановить, но мог попытаться узнать и подготовиться. Он тряс усами, сердито забирал в кулак нос, дудел обрывки из оперных арий и спрашивал, спрашивал, спрашивал. Калиброванная монета глухо звенела по столешнице. Игуана сползла с коряги и укрылась за влажным кустиком бегонии. Солнце опустилось за кленовые кроны, и свет в окне из золотого стал зеленым.
В конце концов Клаус так умаялся, что уже не мог отличить орла от решки. С помощью длинной цепочки вопросов он выяснил, что события начнутся ранним вечером на вокзале. Кто-то прибудет в город? Да, сказала монета, и Клаус сердито хмыкнул. Поездом? Снова выпал орел. Клаус покачал головой. Клоксвилль не был важной станцией: пассажирские поезда останавливались в нем лишь дважды в день, утром и поздним вечером; но монета явно не имела в виду ни один из них. Аптекарь разочарованно бросил монету в общую кучу: опять сбилась настройка, и, похоже, давно. Только зря терял время.
Клаус сгреб деньги обратно в кошелек и уселся в кресло. Попытался читать – «Анатомия рептилий», книга старая, но полная надежных и ценных сведений, – но поймал себя на том, что думает о поездах. С шелестом перевернулась страница, но Клаус не заметил этого. Он думал об элегантных скорых с шелковыми занавесками на окнах; о громыхающих товарняках, груженых лесом, в клубах медной пыли; о шумных и медленных пассажирских, набитых едущими на побережье семействами; о длинных связках остро пахнущих цистерн. Кто и что кроется в железных недрах проходящих сквозь город составов? Что они несут? Никто не знает. Железнодорожник машет флажком, мигают огни семафоров, и поезд мчится дальше, насмешливо покачиваясь на стыках рельс…
Клаус поймал себя на том, что прислушивается. Железная дорога прорезала окраину Клоксвилля и уходила дальше на юг, к побережью, в крупные портовые города. Когда ветер дул с запада, в кабинете над аптекой был слышен редкий шум проходящих поездов, но сегодня было тихо. Так тихо, что Клаус слышал, как гулко толкается в уши кровь. Может, все же сходить на станцию? Вдруг расписание изменилось, или пустили новый пассажирский поезд? Стоит проверить: все равно в голове такая каша, что невозможно ни на чем сосредоточиться. А на вокзале, может быть, удастся что-нибудь разузнать…
Клаус сердито перевернул страницу. Просто разыгралось воображение. Так аптекарь сказал бы любому покупателю, пожалуйся тот на что-нибудь подобное, – и всучил бы флакончик валерьянки.
Детский голос звонко разносился по тихой улочке, засаженной конским каштаном. Сланцевая брусчатка тротуара была усыпана колючими оболочками и лоснящимися красноватыми плодами. Элли то и дело поддевала их носком туфли, каждый раз вызывая улыбку Герберта.
Рыжий мальчишка, похожий на лисенка, подошел к дереву, уткнулся лицом в шершавую кору и начал громко считать. Остальные дети бросились врассыпную, едва не сбив Герберта и Элли с ног.
– Тише, тише, – пробормотал Герберт, придержав чуть не споткнувшуюся на бегу девочку. Нагнал Элли и вновь взял ее под руку.
– Странная считалка, правда? – задумчиво улыбнулась Элли. – Никогда ее не понимала.
– Я тоже, – подхватил Герберт. – А помнишь, была еще… как же там… «Черный-черный галеон в темноте по воле волн»… Надо же, забыл, – развел он руками.
– «В подземельной тишине заплывет в окно к тебе», – подхватила Элли и передернула лопатками. – Жутковато, правда?
Она опустила голову, погрузившись в свои мысли. Черный-черный галеон… Пиратское судно с парусами цвета подземной тьмы. Элли почти видела, как корабль скользит в темной тишине, лишь изредка нарушаемой ударами падающих с потолка капель. Странное место…
– Вернитесь, принцесса! – шутливо позвал Герберт.
– Угу, – отозвалась Элли, не поднимая головы, и вскрикнула: пальцы Герберта больно впились в ее плечо.
Они стояли на краю люка со сдвинутой крышкой. Несколько секунд Элли отвлеченно разглядывала тяжелый чугунный диск: на крышке был отчеканен кораблик, подплывающий к острову с торчащими на нем стилизованными пальмами. От острова расходились лучи, и на первый взгляд казалось, что судно вплывает в мохнатое, изорванное протуберанцами солнце. Потом Элли охнула и задрожала, сообразив наконец: еще шаг – и она угодила бы прямо в провал. Герберт вовремя остановил ее, не дав переломать ноги. А может, случилось бы что-нибудь и похуже, подумала Элли. Черный галеон… По спине побежал холодок, темная дыра люка, казалось, стала шире, подбираясь к самым ногам. Элли в страхе отступила, сжав руку Герберта.
– Как ты думаешь, стоит сдвинуть крышку на место? – озабоченно нахмурился Герберт. – Какой-нибудь ребенок может упасть… но вдруг там кто-то есть?
Его прервал испуганный возглас. Расплескивая кофе из картонного стаканчика и виновато жестикулируя, к ним грузной рысцой бежал рабочий в синем комбинезоне.
– Мне бы тоже сейчас чашечка не помешала, – слабым голосом сказала, Элли, глядя, как рабочий вытирает облитые руки большим измятым платком.
Они расположились на веранде кафе, вымощенной широкими каменными плитами. Еще не стемнело, но
