обернулся игуаньими потрохами. Глянцевое от свежей крови сердце ящерицы дрогнуло и принялось сокращаться, вплетая в узор ритма тихий глухой стук.
Вкус крови во рту. Запах пороха и лилий. Тело, горячее и влажное, как после танца или любви.
– Бимини, – сказала Элли, распахнула глаза и резко села, выдирая из рук Клауса бинты.
Глава 35
– Вода скоро спадет, Барон, – тревожно сказал Ти-Жак. – Ты уверен, что нам не обойтись без девчонки?
Карререс покачал головой. Он ни в чем не был уверен. Он до сих пор не знал: иссяк ли источник оттого, что остался без хранительницы, или виной – его эксперименты? Что у него есть, кроме догадок? Зачем дожидаться Элли, рискуя застрять еще на годы, если даже не знаешь, вернется ли она? Ответов у Карререса не было.
– Она нужна мне… нам, – сказал он.
– Час уже прошел. И, док… она же отдала тебе медальон. Девчонка и не собиралась возвращаться.
– Подождем еще полчаса, – ответил Карререс.
Тоннель, в котором стоял «Безымянный»», снова погрузился в тишину, которую нарушал лишь звон капель, журчание убывающей воды да случайный всплеск неведомой твари под чернильной поверхностью канала. Под палубой неразличимо бубнили голоса: Гай выспрашивал у матросов какие-то технические подробности. Однако вскоре Карререс подобрался и напряженно прислушался. С берега донеслось странное позвякивание и шарканье; заметался слабый луч фонарика и застыл, слившись с лужицей света от носового фонаря.
– Эй, на борту, – раздался с границы света и тьмы старческий голос. – Мне нужно поговорить с Бароном.
– Ты опоздал, приятель, мы отчаливаем, – злобно огрызнулся Ти-Жак в темноту. – Заходи через…
– Принять на борт! – перебил Карререс. С фонарем в руке он подошел к трапу и осветил черное потное лицо.
– Зачем ты пришел? – спросил он Ван Вогта.
– Поговорить, – просипел старик, задыхаясь после подъема. – Про девчонку. С глазу на глаз.
Карререс молча кивнул и пошел вперед, освещая дорогу. Войдя в каюту, он резко развернулся к Ван Вогту.
– В чем дело? – неприязненно спросил доктор.
– Она не вернется, Барон, – сказал Ван Вогт, не глядя прикрыл дверь. Под деланной почтительностью старика чувствовалось плохо скрытое торжество. – Она поступила разумно и вернулась в объятья господина Нуссера. Зачем тащиться черт знает куда, да еще и с мужчиной, который к тебе равнодушен? Аптекарь оказался убедительнее тебя – все-таки отец… Или потому, что ты не хотел убеждать ее до конца? Может, тебе нужно было расшевелить не Элли, а ее сумасшедшего, но слишком нерешительного отца, а? – Ван Вогт радостно ухмыльнулся, но тут же увял, наткнувшись на ледяной взгляд Карререса. – Прямо сейчас добрый папочка втискивает сознание своей дочки в тушку ящерицы. Твоим же методом, цитируя на память дневники. Твои поиски погубили единственную женщину, которая могла тебя спасти. А ведь она любила тебя.
– Я знаю.
– Но не огорчен? Ты ведь не можешь любить, это расплата за Бимини… Зато прекрасно знаешь, что можешь забрать ее силу, несчастный кособокий лоа. Все равно ей уже ничего не нужно. Я провожу тебя к ним. Нуссер ничего не знает об оживляющих знаках, девчонка продержится недолго, и, умирая, выплеснет все. Тебе останется только взять ее любовь – и стать наконец законным хозяином гробам и постелям. Ты ведь для этого втянул несчастную девушку в историю, признайся. Хватит оплакивать Бимини. Тебе уже не сделаться человеком – но ты можешь стать богом.
– Втиснутым в человечью оболочку, – уточнил Карререс. – Удобным богом, послушным вашей грязной магии.
– В бессмертную оболочку! – горячо вскричал Ван Вогт. – Бог – он и в Африке бог, – бокор хихикнул.
Тихо-тихо скрипнула дверь, но увлеченный Ван Вогт этого не услышал.
– Здорово твой дед это придумал. Интересно, когда?
– Ничего он не придумывал, – обиделся Ван Вогт. – Здесь подтолкнул, там подправил… Он был сильным колдуном, но всего лишь человеком, ему ли спорить с судьбой? Все случилось так, как должно, Самеди, и ты знаешь – зачем. Так не пора ли…
– Не пора ли, – сердито сказала Элли и обрушила на голову Ван Вогта рукоять пистолета. Бокор рухнул, как подрубленный, – скорее от неожиданности, подметил Карререс, чем от самого удара.
– Так вот что он должен был мне нагадать! – крикнула Элли. – А ты… а ты… сам не мог сказать?
– Элли, ты о чем? – поморщился Карререс, одним глазом присматривая за копошащимся под ногами колдуном.
– Мог бы сам сказать, что не можешь любить…
Карререс закатил глаза.
– Элли…
– Хорошо. Забирай – уж не знаю, как, но ты ведь умеешь. Становись Бароном Субботой. Зачем ты плел мне байки про Бимини? Можно было бы и обойтись… Я должна вернуться к папе? – проговорила она, чувствуя, что ее заносит, что все неправда, что все должно быть проще и одновременно – сложнее, но уже не в силах остановиться. – Ведь он про это должен был нагадать – что я буду хорошей девочкой, послушной дочкой? Заставить меня поверить, что мне судьба стать этой проклятой ящерицей? И ты почти позволил ему! Все твои слова… Помочь вернуть источник! Стать собой! Как же!
– Какого черта ты веришь ему, а не мне? – очень тихо спросил Карререс. Элли наконец рассмотрела сквозь пелену слез его лицо и осеклась.
«Потому что для того, чтобы я тебе поверила, не нужно было тащить меня в постель, – подумала она. – А вот для того, чтобы влюбилась с потрохами… Потому что объяснения Ван Вогта так же правдоподобны, как и твои, а я боюсь тебе верить. Потому что все, что ты делал, толкало в нужную сторону не только меня, но и папу. Потому что ты обещал ему помочь. Потому что ты развалил мою жизнь, пусть плохонькую, пустую, но гладкую и удобную, – чтобы я исправила твои ошибки, мамины ошибки, ошибки капитана-психопата, – но я не знаю, сможет ли это наполнить меня. Потому что я хочу быть с тобой, а ты обещаешь мне всего лишь Бимини. Потому что ты говоришь, что хочешь стать человеком, но при этом пытаешься лишить человеческого меня. Потому что я совсем одна, и мне страшно… »
Элли сморщилась, как от боли.
– Ты хоть удовольствие прошлой ночью получил? – спросила она. – Или это было просто частью работы?
– Получил, – ответил Карререс, перешагнул через Ван Вогта и вышел из каюты.
– Деточка… – заговорил Ван Вогт, глядя снизу вверх на Элли.
– Убирайся, – прорычала она и обеими руками навела на привставшего бокора пистолет. – Вон отсюда.
– Тише, тише, милая, – пробормотал Ван Вогт, пятясь к дверям. – Ну что ты так злишься?
Лицо Элли исказилось, и она дернула пальцем какой-то рычажок. Раздался сухой щелчок, слабо запахло порохом, и бокор резво выскочил за дверь. Сдвинув брови, Элли внимательно осмотрела пистолет, передернула плечами и всхлипнула. Сердито вытерла кулаком слезы, недоуменно озираясь. Надо было что- то делать дальше.
Засунув пистолет за пояс, Элли вышла на палубу. Послушала, как брякает пальто Ван Вогта, торопливо сбегающего по трапу. Облокотилась о скользкий от сырости фальшборт, глядя в слабо отсвечивающую стену туннеля – или это дрожали отблески корабельных огней в застилающих глаза слезах? Спину сверлили выжидающие взгляды, но темная палуба казалась вымершей. Где они все? Ждут, затаив дыхание, и стоит сделать неверный шаг – завоют, заулюлюкают, вцепятся ледяными пальцами в шею…
… как впился Герберт, когда она соскочила со стола, а вокруг, причитая, вился отец с пропитанной хлороформом ваткой в руке, и все упрашивал вести себя хорошо и слушаться. Элли оттолкнула его, а пальцы Герберта разжались сами, и сама собой затянулась рана на игуаньем брюхе, и Герберт по-ящеричьи
