Отточенные клыки-сабли были реальностью, реальностью был страх и этот дикий бег под сплошным зеленым ковром. Я просил, умолял, заклинал свою обезьяну: «Ну, быстрее! Еще! Нажми!» Вдруг впереди почти рядом показалась группа деревьев, похожих на развесистые орешины. Вот наше спасение! Чтобы добраться до них, нужно было всего-навсего пересечь неширокую ярко-зеленую поляну, щедро залитую солнцем.
К моему удивлению, перед самой поляной обезьяна остановилась как вкопанная. Ее остановил новый страх, гораздо более сильный, чем страх оказаться в лапах хищника. И это был страх перед солнцем!
Я воспринимал его, но ничего не понимал. Солнце светило жарко, однако вполне терпимо. Выдайся такой денек в моих родных местах, я не упустил бы возможности позагорать.
Остановился и хищник, терзаемый тем же страхом. Он тоскливо завыл, скребя когтями по земле. Сейчас я хорошенько рассмотрел его. Это был поджарый зверь величиной с молодого бычка. Вид у него был такой свирепый, что тигр нашего времени показался бы рядом с ним котенком. Под полосатой шкурой тугими буграми перекатывались мышцы. На подбородке саблезуба виднелись две природные складки-чехла: в них хищник обычно прятал свои клыки, чтобы те не тупились в густой и жесткой траве.
Нерешительно двинулся саблезуб к обезьяне. Та завизжала, заметалась, не смея ни бежать, ни защищаться. Хищник подошел ближе и полураскрыл пасть, как бы демонстрируя, что, помимо клыков- сабель, у него есть и другое оружие.
И тогда отчаявшаяся обезьяна, окончательно потеряв над собой контроль, решилась на невероятный шаг — выбежала на поляну, жмурясь от солнца. Теперь ужас обуял уже хищника. Повернувшись, он стремительно исчез в траве.
«Уф!» — мог бы наконец сказать я. Но не моя обезьяна. Едва хищник исчез, она словно опомнилась и с визгом бросилась в спасительную тень к реке. В одном месте берег был более пологим, в красной глине виднелись небольшие вымоины — пещерки. Не прекращая визжать, обезьяна начала спускаться к воде. Но ее когтистые лапы не удержались на влажной глине, и, поскользнувшись, она мгновенно съехала вниз, вновь оказавшись на солнце.
Теперь я тоже боялся его. Лучи светила били по голове, как тяжелый молот, красный диск пылал, как раскаленная сковородка. Все померкло в моих глазах.
Сознание медленно возвращалось ко мне. Ныло все тело. Наверное, я стонал. Голова словно свинцом налилась, но постепенно глаза обретали способность видеть.
Я… лежал в лаборатории на полу. Рядом с моей правой рукой валялся оборвавшийся провод. Он свился наподобие пружины.
С трудом поднявшись, я принялся наводить порядок в лаборатории. Отключил источник. Скорее, скорее прочь эти чертовы провода! Мельком глянув на часы, я с удивлением обнаружил, что мое обморочное состояние продолжалось менее пятнадцати минут. Ну, конечно, со мной был обморок! Однако как объяснить видения и чувства, которые я испытывал в эту четверть часа? Даже сейчас, находясь в своей лаборатории, я не сомневался в реальности только что пережитой погони. Тропический лес, обезьяна, саблезуб, непонятный страх перед солнцем — я в жизни не думал о таких вещах. Отчего же они так ясно пригрезились мне? У меня не было никакого, даже самого абсурдного объяснения. Никогда я не был так ошарашен, сбит с толку, как в эти минуты.
И тут мой рассеянный взгляд упал на «Малютку». Я увидел несколько перегоревших и почерневших узлов. Короткое замыкание? Этого только недоставало! Первым моим побуждением было заменить вышедшие из строя детали. Увы! Все наши запчасти и инструменты хранились в большом металлическом шкафу, ключ от которого имел только завлабораторией Аброр-ака. Значит, завтра, когда ребята придут на работу… Что я им скажу? У меня перехватило дыхание.
Усталость, удар током, невероятный сон, авария «Малютки» — все это разом обрушилось на меня. Оцепенев, стоял я посредине лаборатории.
В коридоре послышались шаги. Дверь открылась. Вошли Аброр-ака и Альберт Евдокимович, наш ведущий конструктор.
— Проезжаем мимо, смотрим — свет в окнах горит. Значит, запустили «Малютку»? — весело спросил Аброр-ака. Но оживление тут же погасло на его лице. — Что с тобой, Камал? — тревожно спросил он.
Я стоял ни жив ни мертв.
— Эгей! — присвистнул Альберт Евдокимович, уставившись на «Малютку».
Густые брови Аброр-аки поползли вверх.
— Что здесь произошло, Камал?
Огненные кольца снова поплыли перед моими глазами. Я почувствовал, что проваливаюсь в адскую пропасть, на дне которой пылал ослепительный диск.
— Что с тобой, Камал? Камал! Камал, говори! — неслись мне вдогонку слова.
Но бездна уже поглотила меня.
Не могу передать весь ужас, когда мне стало ясно, что я вновь пробудился в теле обезьяны. Можно было строить любые предположения по поводу первого эпизода, но оказаться в доисторическом лесу вторично… Нет!
Я отчаянно принялся напрягать память. Я вспоминал детство, дом, знакомых, родственников, недавнюю туристическую поездку в Болгарию, своих коллег, работу над «Малюткой», математические формулы, разные забавные случаи, даже анекдоты. Всеми силами я стремился стряхнуть с себя наваждение. Тщетно! Более того, с каждой минутой я все отчетливее ощущал реальность окружающего меня мира.
Я снова оказался в первобытном лесу. Но этот лес был уже иным. Не сочные стебли и не гибкие кустарники окружали меня. Стволы мощных деревьев уходили высоко в небо, раскинув там широкие кроны. Мягкую болотистую землю покрывал влажный мох. Среди болезненно-светлой зелени виднелись маленькие желтые цветы. При каждом шаге почва чавкала, словно горестно вздыхая.
Лес был полон животных. Я видел грациозные силуэты антилоп, смутные очертания хищников, округлые контуры травоядных. Но странным было поведение этих существ. Словно неведомая болезнь поразила обитателей леса. Животные передвигались вяло, низко пригнув голову к земле, старались укрыться в тени. Они явно сторонились светила, но делали это как будто по привычке, поводя по сторонам мутными, безразличными глазами.
Да, лес вокруг был иным. И обезьяна, в теле которой я оказался, тоже была другой. Это был крупный, рослый самец, тело которого покрывала короткая шерсть. Длинные передние лапы почти достигали колен. Лапы ли? Я увидел хорошо развитую гибкую ладонь, подвижные пальцы с плоскими, хотя и острыми ногтями. Нет, это уже не лапа. Это рука.
Ступни ног трансформировались менее заметно, хотя и стали шире. Во всяком случае, теперь животное гораздо легче сохраняло равновесие, передвигаясь на двух конечностях.
Я сказал «животное» и тут же подумал — не ошибся ли? Мозг существа был темен, им управляли древние инстинкты, но я чувствовал, как упорно пробивается сквозь их толщу зародыш смутной мысли.
Кто же это существо? Еще не человек, но уже не животное.
Наблюдения за окружающей средой и поведением моего существа позволили мне на некоторое время отвлечься от тревожных дум. Но постепенно отчаянье вновь овладело мною. Это не сон и не бред, говорил я себе. Но что произошло? Какой волной унесло меня из двадцатого века на многие тысячелетия назад? Причем унесло только мой разум, оставив неизвестно где тело. Я лихорадочно перебирал самые смелые гипотезы моего времени и даже… сюжеты фантастических романов, но ответа не находил.
По-прежнему я воспринимал малейшее побуждение существа, в теле которого оказался, но ни в коей степени не мог повлиять на его поведение.
Между тем обезьяночеловек шел вдоль быстрого ручья, что огибал горную гряду. Я заметил, что он старательно обходит освещенные солнцем места. И еще я понял, что ему нездоровится. Он не был серьезно болен, но его организм, упорно сопротивляющийся наступлению какого-то недуга, уже ослабевал в этой борьбе.
Внезапно обезьяночеловек остановился, пристально уставившись на ручей. В воде у самого берега
