Волки, снег, бубенцы, пальба! Сто до страшной, как ночь, расплаты? Разве дрогнут твои Карпаты? В старом роге застынет мед? Полость треплется, диво-птица; Вниз полозьев — 'Гайда, Марица!' Вот какое твое домовье; Свет Мадонны у изголовья И подкова хранит порог Галереи, сугроб на крыше, За шпалерой скребутся мыши, Черпаки, кружева, ковры! Тяжело от парадных спален! А в камин целый лес навален, Словно ладан шипит смола… Это… Отчего же твои губы желты? Сам не знаешь, на что пошел ты, Ты о шутках, дружок, забудь! Не богемских лесов вампиром — Смертным братом пред целым миром/34/ Ты назвался, так будь же брат! А законы у нас в остроге, Ах, привольны они и строги: Кровь за кровь, за любовь любовь Мы берем и даем по чести, Нам не надо кровавой мести, От зарока развяжет бог, Сам себя осуждает Каин… Побледнел молодой хозяин, Резанул по ладони вкось… Тихо капает кровь в стаканы: Знак обмен и знак охраны… На конюшню ведут коней… Этот отрывок сделал бы честь Ахматовой, если бы его включить в «Поэму без героя». И вошли бы туда эти строфы незаметно.
Это — Михаил Кузмин, стихотворении «Второй удар» их последнего сборника поэта «Форель разбивает лед» (Л-д, 1929. стихи 1925–1928 гг.).
Это — Михаил Кузмин, новатор и великий знаток русского поэтического стихосложения, тончайший мастер поэтической речи.
Вот какие промахи бывают у самых виднейших, у самых щепетильных поэтов, таких, как Анна Ахматова.
Почему это случилось? Потому, что Кузмин позабыт, позабыт и Ахматовой, позабыт и Чуковским.
Если бы Ахматова воспользовалась онегинской строфой — ей каждый литературовед указывал бы на это.
Замечательный русский поэт Михаил Кузмин относится к числу тех, кто еще ждет «реабилитации».
Еще пример.
Что от треска колод, от бравады Ракочи, От стекляшек в гостиной, от стекла и гостей По пианино в огне пробежится и вскочат — От розеток, костяшек, и роз, и костей. Чтобы прическу ослабив, и чайный, и шалый, Зачаженный бутон заколов за кушак, Провальсировать к славе, шутя, полушалок Закусивши, как муку, и еле дыша. Чтобы, комкая корку рукой, мандарина Холодные дольки глотать, торопясь В опоясанный люстрой, позади, за гардиной, Зал, испариной вальса запахший опять. /35/ Это Пастернак — знаменитая «Заместительница» из «Сестры моей жизни». Не являются ли эти строфы недостающим звеном чужой поэтической системы.
Например:
