так уж необходима. Однако перед тем, в войне против Михмаса, мы видим, какой решимости был исполнен Самуил в стремлении воспрепятствовать победе первого царя Израиля.
В начале царствования Саула филистимляне проникли в самое сердце страны. Их главный гарнизон стоял в Гиве. Иго их над Израилем было непереносимо. Положение было хуже некуда, и евреям даже запретили работать в кузницах, «чтобы Евреи не сделали меча или копья». «И должны были ходить все Израильтяне к Филистимлянам оттачивать свои сошники, и свои заступы, и свои топоры, и свои кирки». Война с филистимлянами стала абсолютной необходимостью.
Сигнал к войне подал Ионафан, сын Саула, когда он разгромил гарнизон филистимлян в Гиве. Израильской армии в сравнении с филистимской не хватало людей и оружия, и Михмасская война была выдающимся примером победы немногих над многими. Однако одновременно велась другая война, не менее ожесточенная, — традиционная война между царем и священником, между религиозным принуждением и общественным благом, между светским правителем и человеком, объявившим себя выразителем воли Бога. Личные свойства этих двух противников определили характер этой войны — еще совсем неопытный, не утвердившийся на престоле Саул против упрямого, ни перед чем не останавливающегося пророка Самуила.
Последний стих Книги Судей, которая хронологически предшествует Первой книге Царств, гласит: «В те дни не было царя у Израиля; каждый делал то, что ему казалось справедливым». Вопреки однозначному смыслу этого сообщения, что Израиль отчаянно нуждается в постоянной форме правления, Самуил делал все возможное, чтобы подорвать едва возникшую монархию. Происходившее в Михмасе неопровержимо доказывает, что он без колебаний использовал свою силу, даже если это ставило под удар народ Израиля.
Филистимляне выставили тридцать тысяч колесниц, шесть тысяч конницы «и народа множество, как песок на берегу моря». Военное превосходство позволило им оставить казармы на побережье и сосредоточить самые крупные свои силы в Михмасе к юго-востоку от Рамаллаха (на современной карте). Израильское войско было размещено на порядочном расстоянии, в Галгале, в долине Иордана, откуда было далеко и до родного края Саула. Невыгодность положения Израиля очевидна, и дело не только в дислокации его военных отрядов, в превосходящей численности противника, но и в отсутствии у него оружия: «во время войны не было ни меча, ни копья у всего народа».
Страх перед филистимлянами был огромен. «Израильтяне, видя, что они в опасности, потому что народ был стеснен, укрывались в пещерах и ущельях, и между скалами, и в башнях, и в рвах». Другие переправлялись через Иордан «в страну Гадову и Галаадскую».
Слабость израильтян и их страх перед мощью филистимского войска необходимо подчеркнуть, чтобы мы могли постигнуть всю меру недобросовестности в поведении Самуила. В этот грозный час он не остановился перед тем, чтобы ослабить руку царя Израиля и подвергнуть опасности независимость и самое существование народа — и все ради своих религиозных интересов и неукротимого политического честолюбия.
Крохотная израильская армия в Галгале была приведена в состояние боевой готовности. Каждая бесплодно проходящая минута уменьшала их шансы. Чего же они ждали? Перемены погоды? Небесного знамения? Или, может быть, подкрепления от какой- нибудь дружественной державы, или же — того, в чем они нуждались больше всего, — обоза с оружием? Нет, дорогие друзья, они ждали пророка Самуила, который должен был прибыть с минуты на минуту и совершить жертвоприношение — абсолютно обязательное перед битвой. Они ждали, и ждали, и ждали, а потом еще подождали. Но Самуила нигде не было видно.
Присутствие религиозных вождей на поле битвы было в Израиле делом обычным. Авиафар, первосвященник, сопровождал царя Давида на войну. Елисей, пророк, был рядом с израильским войском, когда шла война с моавитянами. Во времена Иисуса Навина священники возглавляли победоносные отряды поселенцев. Совершение жертвоприношения было исключительной привилегией священников — но никто из них никогда не использовал ее, чтобы оттянуть начало сражения. Это было немыслимо. Однако Самуил проделал именно это. Он хотел поставить Саула в безвыходное положение.
У него не было возможности воспрепятствовать помазанию Саула, и ему не удалось сделать его своим царем-марионеткой. Теперь у него в рукаве нашелся еще один козырь: оттягивать ритуал жертвоприношения. И это не была краткая отсрочка. И не символический протест в доказательство своего влияния, а уж ссылка на плохие дороги ни в какие ворота не лезла. Нет, это была долгая и сознательная затяжка на целых семь дней! За это время филистимляне успели занять выгодные позиции и окопаться. А в стане израильтян в течение этих семи решающих дней началось массовое дезертирство. «И ждал он (Саул) семь дней, до срока, назначенного Самуилом, а Самуил не приходил в Галгал; и стал народ разбегаться от него». В Израиле еще не было четкой военной организации. Обычай, сохранившийся со дней судей, сводился к тому, что на боевой клич какого-нибудь харизматического судьи стекалось импровизированное войско, а едва ветер развевал пыль над полем битвы, бойцы расходились по домам, возвращаясь к своим мирным занятиям. Когда люди Саула увидели могучих филистимлян, удобно расположившихся в своих лагерях, их охватил страх. А когда до них дошло, что их царь оказался в тупике, поскольку пророк все не появляется, они встали и пошли домой.
После недели ожидания Саул потерял терпение и сам принес положенную жертву. Он прекрасно понимал, что наносит оскорбление всему религиозному истеблишменту, но в тот момент священники представлялись ему менее опасными, чем филистимляне.
«Но едва кончил он возношение всесожжения, вот, приходит Самуил». Старый пророк имел талант к театральным эффектам. Он рассчитал момент своего появления с безупречной точностью. Это не могло быть счастливой догадкой: вернее всего, он притаился где-то поблизости, так сказать, за кулисами, выжидая, определяя наилучшую минуту, чтобы явиться и выдернуть коврик из-под ног замученного тревогами царя. В любом просвещенном государстве царь попросту ухватил бы пророка- волокитчика за лацканы священных одежд и поставил бы к стенке. Однако Израиль не был просвещенным государством. Саул не был настоящим царем, а Самуил не был просто старым священнослужителем. У него было куда больше власти, чем у всех, взятых вместе, нынешних израильских главных раввинов и мудрых толкователей Торы (ортодоксального, ультраортодоксального и суперортодоксального вариантов), а также гуру всех хасидских судов. Он знал свою силу и намеревался использовать ее сполна.
«Что ты сделал?» — пожелал узнать разгневанный пророк. Ответ Саула доказывает, что в конечном счете он все- таки боялся Самуила больше, чем филистимлян. Вместо того чтобы собраться с духом и отчитать Самуила, он начал сбивчиво оправдываться: «Я видел, что народ разбегается от меня, а ты не приходил к назначенному времени; Филистимляне же собирались в Михмасе; тогда подумал я: «теперь придут на меня Филистимляне в Галгал, а я еще не вопросил Господа»; и потому решился принести всесожжение».
Извинения, извинения! Хотя они опирались на факты и поступки Саула были вполне оправданными, все его заверения попросту не относились к делу. В этом был источник его величайшей слабости: он начисто не понимал, что, собственно, происходит. Самуил же, наоборот, лучше всех знал, что происходит. Он знал, что для них наступил момент истины, что битва между царем и священнослужителем вступила в решающую фазу. Это был заключительный конфликт. И он не имел никакого отношения к жертвоприношению, к обряду. Решался вопрос о власти. Самуил не пожалел времени и сил, чтобы хорошенько обдумать, как подготовить финал, и теперь собирался нанести смертельный удар. Никакие объяснения Саула, даже самые веские, ничего изменить не могли. Самуил все это знал сам — что филистимляне готовятся нанести удар, что воины Саула дезертируют десятками и сотнями и что его собственное сознательное промедление спровоцировало Саула на его проступок. Ну и что? Он с самого начала намеревался покарать царя как можно более жестоко.
Самое скверное, что Самуил затеял свою игру, когда народу Израиля угрожала страшная опасность. Хуже того: он использовал военную угрозу для достижения своих религиозных притязаний. И теперь он предупреждает Саула, что его царствованию не устоять: «Господь найдет Себе мужа по сердцу Своему, и повелит ему Господь быть вождем народа Своего, так как ты не исполнил того, что было повелено тебе Господом».
Указанный вождь, царь Давид, сам позднее на сооруженном им жертвеннике Господу принес всесожжения и жертвы мирные, и его сын Соломон последовал этому примеру, когда возглавлял церемониал освящения Храма и приносил жертвы. И никто даже слова не сказал. Видимо, это был не такой уж большой грех. Все зависело от соотношения сил власть имущих. Сильные цари, вроде Давида и Соломона, могли не опасаться своих священников. Самуил же мог помыкать Саулом — и помыкал — сколько его душе было угодно.
Но вернемся в Михмас. Едва Самуил добился своей цели, он не задержался, чтобы помочь Саулу отражать филистимлян. А отправился в Гиву Вениаминову, бросив на произвол судьбы слабое, напуганное и заметно уменьшившееся войско во главе с командующим, мир которого только что рухнул. У Саула даже не было времени толком осмыслить страшную новость, а от него требовалось вести свое войско на битву, навстречу, казалось, неминуемому поражению. Ошеломленный, павший духом царь сумел повести свои отряды вверх на гору, но и только. Он утратил всякую инициативу.
Спасение пришло с нежданной стороны. «В один день
