Печаль моя стала невыносимой, и я очнулся ото сна с тяжким вздохом. Приподнялся спящий рядом со мной и спросил:
«Папа, что с тобой?»
Это был мой сын, Габриэль.
В ту ночь он был болен, и не мог уснуть. Я пришел к нему в детскую и лег рядом. На соседней кровати спала моя дочь. Хотел я дать ей имя Айя, но жена моя воспротивилась этому по понятным причинам.
Отец и сын
Откровенный разговор с писателем Меиром Шалевом в канун выхода в переводе на русский язык романа его отца Ицхака Шалева «Дело Габриэля Тироша»
Большинству русскоязычных читателей вряд ли нужно представлять Меира Шалева – такие его книги, как «Русский роман», «Несколько дней», «В своем доме в пустыне», «Эсав» и др. уже выдержали не одно издание в России, принеся Меиру Шалеву заслуженную популярность у русскоязычного читателя. Но если широкий читатель хорошо знаком с творчеством Меира Шалева, по праву считающегося одним из ведущих израильских прозаиков наших дней, то имя его отца Ицхака Шалева этому читателю почти ничего не говорит. Между тем, многие произведения Ицхака Шалева давно уже стали классикой израильской литературы и заслуживают не менее пристального читательского внимания, чем произведения его сына. Первым произведением писателя, переведенным на русский язык, стал роман «Дело Габриэля Тироша», выдержавший к тому времени 18(!) изданий на языке оригинала. Действие повести разворачивается в 1936 году, когда Палестину захлестнула новая волна еврейских погромов и терактов, совершаемых арабами. В это время в школе и появляется новый учитель истории Габриэль Тирош. В течение короткого времени он становится непререкаемым авторитетом для учеников выпускного класса. Передав им свое видение истории еврейского народа, показав, что события прошлого являются ключом к решению проблем сегодняшнего дня, Габриэль Тирош создает из учеников боевую группу, которая начинает проводить ответные теракты против арабов. Во время очередного выхода на задание 17-летняя Айя, заслонив своим телом Тироша, получает смертельное ранение… Габриэль Тирош отправляется в одиночку мстить за смерть девушки и погибает от рук арабов. Книга «Дело Габриэля Тироша» вот уже в течение многих лет является настольной для правонастроенной молодежи Израиля. И тем интереснее было поговорить о ней с Меиром Шалевом, придерживающимся совершенно отличных от своего отца политических взглядов…
– Господин Шалев, как вы восприняли известие о выходе в переводе на русский язык книги вашего отца «Дело Габриэля Тироша»?
– Это был приятный сюрприз. Очень приятный…
– Вас не удивило, что издатели выбрали именно эту книгу вашего отца – книгу, столь круто замешанную на наших ближневосточных реалиях, что стороннему человеку трудно разобраться во всех тех политических конфликтах и спорах, которые ведут между собой ее герои?
– Должен сказать, что мой отец был, прежде всего, поэтом и – в свое время – очень популярным поэтом. Однако не секрет, что популярность поэзии у читателя, ее влияние на общество в последние десятилетия значительно снизилось во всех странах мира, в то время как хорошая проза по-прежнему востребована. Помимо, «Дела Габриэля Тироша» мой отец написал еще два прозаических произведения, но «Дело…», вне сомнения, является самым удачным. У этой книги оказалась долгая жизнь: написанная в 1965 году она издается вновь и вновь, и каждый раз после ее очередного переиздания вспыхивает бурная общественная дискуссия.
– Насколько личность отца, атмосфера в вашей семье повлияла на выбор вами жизненного пути, сформировала вас, как писателя?
– Стоит, наверное, сказать, что я и моя ближайшая родня появились на свет благодаря переплетению двух очень несхожих семейных ветвей. Семья матери, корни которой уходят в Украину, из поколения в поколение рождала крепких хозяев, людей, твердо стоящих на земле и точно знающих, чего они хотят от жизни. Семья отца, берущая свои истоки в России и Польше, напротив, из поколения в поколение состояла сплошь из людей книжных, кабинетных ученых. Вот так и получилось, что мой отец был учителем и поэтом, мой брат Мордехай стал известным литературным критиком, второй брат – историк, автор известного исследования по истории Иерусалима; сестра – редактор в известном издательстве, ее дочь и моя племянница – замечательная, на мой взгляд, писательница и переводчик. А вот племянник у меня – математик, но недавно он выпустил свою первую книгу…
– Похоже, страсть к писательству у вас в семье – что-то вроде наследственной болезни…
– Можно, наверное, сказать и так… Разумеется, у нас в доме была большая библиотека, в нем часто собирались люди пишущие, все разговоры крутились вокруг новых книг, новых стихов, литературного мастерства и т. д. Книги были для нас высшей ценностью. Чистоте и богатству нашего разговорного языка придавалось огромное значение. В три года дети в нашей семье обязаны были уметь читать и писать – как этого требует еврейская традиция, и как это сегодня умеют дети, обучающиеся в хедере.
– В каком возрасте вы в первый раз прочитали «Дело Габриэля Тироша»?
– Я прочитал ее еще до того, как она вышла в свет. Мне было… Да, кажется, мне было 16 лет, когда он начал писать «Дело Габриэля Тироша». Закончив очередную главу, он усаживал нас всех на диване и читал нам вслух написанное, следя за нашим впечатлением от услышанного – точь-в-точь так, как Шолом-Алейхем в свое время решил сделать членов своей семьи первыми читателями его гениального «Мальчика Мотла». Это был его первый опыт в прозе, и он очень волновался. Мне было 16, моей сестре – 12, а отец уже побирался к 50, и его – неисправимого романтика и идеалиста – года стали клонить к суровой прозе…
– То есть вы были тогда ровесником героев этой повести. Каким было ваше первое впечатление от «Дела Габриэля Тироша»?
– Да. И уже поэтому я воспринимал написаное отцом совершенно иначе, чем он сам. Для отца важнее всего было представить в этой книге свои политические взгляды, убедить читателя в том, что наше мирное сосуществование с арабами на этой земле невозможно и – одновременно – утвердить его в мысли о том, что мы имеем неотъемлемое право на все земли, некогда принадлежавшие нам в древности… Именно поэтому он старался так тщательно передать атмосферу и ощущения евреев во время арабского восстания 1936 года, сопровождавшегося кровавыми терактами. Напомню: на дворе был 1965 год, до Шестидневной войны оставалось два года, а отец яростно ратовал за «единую и неделимую Эрец-Исраэль». Но мне лично весь этот политический фон, все страницы, посвященные противостоянию евреев и арабов, были неинтересны. Для меня это была, прежде всего, история любви подростка к своей однокласснице, которая, в свою очередь, влюблена в умного, обаятельного, харизматичного учителя, самого воплощения еврейской мужественности. И эта история была чрезвычайно близка и понятна моему сердцу, я с нетерпением ждал, когда же отец напишет ее продолжение…
– Мы оба сейчас находимся в том возрасте, когда годы отрочества уже плотно занавешены густым туманом времени. Но вы читали эту вещь, когда были подростком – насколько точно, на ваш тогдашний взгляд, Ицхак Шалев сумел передать психологию этого возраста, свойственные именно ему движения души?
– Я думаю, что психология семнадцатилетних, их взгляд на мир, всю сложность их личных взаимоотношений в «Деле Габриэля Тироша» переданы предельно точно. С одной поправкой: для того времени. Конечно, в наши дни молодежь живет иными интересами, да и психология у нее совершенно иная. Хотя, конечно, есть моменты, неразрывно связанные с самой человеческой природой и остающиеся неизменными на протяжении тысячелетий. И все же время берет свое… Согласитесь, в наше время трудно, не исключено даже, что вообще невозможно найти учителя, который был бы способен так влиять на своих учеников, как Габриэль Тирош. Изменилось время – и не стало таких учителей…
– Откуда у вашего отца было такое знание юношеской психологии?
– Ну, как я уже сказал, он был учителем – и хорошим учителем. И, соответственно, повседневная жизнь школы, взаимоотношения между старшеклассниками, между школьниками и учителями были частью его жизни.
– Кстати, какой предмет он преподавал?
– ТАНАХ.
– Он был религиозным человеком?
– Нет, что вы! Совершенно светским, и нас, своих детей, он тоже воспитал в таком духе. Но вместе с тем он был блестящим знатоком ТАНАХа, считал, что эта книга имеет непреходящую национальную и
