пока там, в этой вилле. Отдыхай, учи испанский… — Ему хотелось добавить 'набирайся сил', но он не решался.
— А картины, Стив?
— Да, конечно. Ходи в музея. В Гвадалахаре и в Мехико прекрасные музеи.
Глаза Инге расширились еще больше.
— И что мне делать в музеях, Стив? — Она прошептала это едва слышно.
— Ну, разумеется, не красть картины. У эксперта должен быть очень широкий кругозор… Тебе придется узнавать работы очень разных мастеров, если, например, на них отсутствует или неразличима подпись художника… Потом мы организуем специальную лабораторию. Словом, ты должна основательно подготовиться к своей новой должности. Не мне тебя учить, что надо делать…
— Да, Стив, я понимаю, — она вздохнула. — А можно еще вопрос?
— Конечно, теперь сколько угодно.
— Эта сеньора Мариана — кто она?
— О, она тоже особа очень достойная… Это старая индианка из гватемальских майя. То есть она еще не очень старая, но, наверно, покажется тебе старой. Ее далекие предки были жрецами майя, а сама она научилась читать и писать всего несколько лет назад. У нее была очень нелегкая жизнь; последние годы она экономка в моем гвадалахарском доме. С ней там живет еще ее приемная дочь Мариэля. Та — твоих лет.
— И кто там живет еще? — очень серьезно спросила Инге, внимательно глядя на Стива.
— Ещё? Еще Пако… Он шофер и садовник. Этот — коренной мексиканец, с большой примесью индейской крови. Человек смелый, решительный, строгий, но очень справедливый и честный; участвовал в мексиканских революциях, был моряком, рыбаком, еще кое-кем; как каждый порядочный человек — сидел в тюрьме. Впрочем, он уже давно живет тихо, потому что лет ему много — далеко за шестьдесят. А еще там — несколько собак, десяток котов и кошек, много голубей, два попугая, козы — сколько, не знаю — и большой аквариум с тропическими рыбами в зимнем саду. Вот, кажется, и все обитатели дома и сада, где тебе предстоит жить. В саду там неплохой бассейн, и ты сможешь в нем плавать хоть каждый день.
— А когда ты приедешь туда, Стив? Я ведь писала туда тебе дважды, но ты… — она не закончила.
— Я не видел этих писем, девочка, как, вероятно, и многих других. Так получилось, что я там не был уже более полутора лет. Видишь ли, Инге, сейчас я объясню тебе нечто… — он сделал долгую паузу. — Ты не удивляйся и ни о чем не спрашивай пока. Потом поймешь сама… Но хорошо запомни, что я тебе сейчас скажу, и никому, запомни, никому об этом ни слова. Потому что от сохранности этой тайны зависит моя судьба, а теперь, может быть, и твоя. Видишь ли, Инге, Стива Роулинга — бизнесмена больше не существует…
Она испуганно отшатнулась.
— Нет-нет, ты не пугайся. Я это я, и, конечно, живой человек, а не призрак, но… меня теперь зовут Джон Смит, да-да, самый обыкновенный Джон Смит, каких на свете, вероятно, сотни тысяч. Впрочем, для некоторых я 'папа Лука', как я и подписался в этой записке. Поэтому нигде, даже в Гвадалахаре, не вспоминай о Стиве Роулинге. Это имя тебе просто неизвестно. Ты поняла?
— Д-да… Но как же мне называть тебя теперь?
— Зови Джоном.
— А эта сеньора Мариана — она… знает… кто ты теперь?
— Конечно. Она служила у Стива Роулинга, который умер, а дом продал Джону Смиту. То есть сначала продал, а потом умер. Хотя подожди — кажется, Джон Смит купил этот дом после смерти Роулинга. Да-да, именно так… Но это совершенно неважно. Хозяин дома в Гвадалахаре теперь Джон Смит — то есть я, а послал тебя туда 'папа Лука' — то есть тоже я. Это не очень сложно?
— Довольно сложно, Стив, то есть, прости, Джон.
— Постарайся не ошибаться, девочка. Это важно.
— Я буду очень стараться… Джон. Скажи мне еще: как называется фирма, в которой я буду работать?
— Это очень известная фирма, Инге. Я говорю о головной. Это транснациональная 'Фигуранкайн корпорейшен'. А ты будешь работать в одном из ее многочисленных ответвлений. Оно называется 'Смит— Цвикк лимитед'. Ты потом получишь копию контракта — там все будет указано.
— Смит — это, значит, ты?
Стив кивнул:
— Ты правильно догадалась. Однако нам пора, — он подозвал официанта-малайца и расплатился. — Пойдем теперь поищем Тео, а потом я отвезу тебя в какую-нибудь приличную гостиницу…
— А ты… Джон?
— Мне придется временно исчезнуть. Получишь от меня известие уже в Гвадалахаре.
Она вздохнула:
— Ты всегда так занят?
— Не всегда, но часто.
Когда они выходили из кафе, лицо Инге вдруг искривилось от боли. Она остановилась и закусила губы.
Стив встревоженно наклонился к ней:
— Тебе нехорошо?
— Немного… Может быть, съела… что-нибудь нехорошее.
— Давай вернемся. Ты посидишь в кафе, а я найду такси.
— Нет… Я с тобой. Ох!
— Что ты чувствуешь, дорогая?
— Тут очень болит, — она показала где, — и сильная слабость… Боюсь — упаду. Ох!..
Стив, не говоря ни слова, подхватил ее на руки и снова мысленно ужаснулся: она оказалась почти невесомой. Держа Инге на руках, он медленно пошел по пустынной улице, озираясь в поисках такси.
Из тумана вынырнула фигура полисмена в каске и накидке от дождя. Он неторопливо подошел и молча преградил Стиву путь.
— Леди заболела, — сказал Стив, — где тут ближайший госпиталь?
— На Кромер-стрит. Это не очень далеко.
— Может быть, вы смогли бы вызвать санитарную машину или найти такси?
— Свободное такси стоит рядом за углом, сэр. Вам помочь?
— Нет, донесу сам.
Стив направился в указанном направлении, держа Инге на руках. Глаза ее были закрыты. Дыхание чуть слышно. Полицейский молча следовал за Стивом.
Когда они подошли к машине, полицейский помог Стиву уложить Инге на заднем сиденье, а сам сел рядом с шофером.
— В ближайший госпиталь, — сказал Стив.
И шофер, и полицейский молча кивнули. Стив бросил взгляд на часы. Стрелки приближались к десяти сорока…
Тибб появился в центре связи сразу после наступления темноты. Цвикк уже ждал его.
— Как Цезарь? — спросил Тибб, входя.
— Жив пока, но этот разбойник ничего не хочет слушать. Обещает вернуть его живым только после того, как будет получено известие от Вайста, что УЛАК приземлился в Африке. И требует большой УЛАК, на котором хочет отправить часть своих людей.
— Да, я знаю, — кивнул Тибб. — Что с самолетом Цезаря?
Цвикк махнул рукой:
— Никаких известий… Или направился не сюда, или что-то случилось. Ты прилетел малым аппаратом?
— Большим.
— А где сели?
— Тут, на вертолетной площадке.
