Фремль отодвинул недопитый кофе, положил на стол тяжелые волосатые руки:
— Пусть войдет и никого не пускай! Закрой балконную дверь!
Мисико выполнила приказание и выскользнула из комнаты. Дверь кабинета широко распахнулась, пропустив невысокого коренастого человека в белых чесучовых брюках, яркой шелковой блузе навыпуск, черных очках и черной феске. Гость прихрамывал, опираясь на толстую, инкрустированную костью трость. Настороженно оглядев кабинет, он подошел к столу, молча поклонился и, не дожидаясь приглашения, опустился в глубокое кресло. Затем снял черные очки и принялся протирать их платком, время от времени бросая исподлобья испытующие взгляды на Фремля. Коммерсант молчал, брезгливо посматривая на гостя. Тот кончил протирать очки, аккуратно свернул платок, засунул в карман, оперся подбородком о массивный набалдашник трости и уставился, не мигая, на Фремля. Смуглое жирное лицо гостя окаменело, желтые белки глаз закатились куда-то вверх, под густые черные брови. Молчание длилось довольно долго. Наконец Фремль не выдержал.
— Ну, — сказал он, принимаясь барабанить пальцами по полированной поверхности стола.
— Спрашивайте, — как эхо отозвался гость.
— С чем явился?
Жирное лицо гостя передернулось. Он облизнул толстые губы и холодно сказал:
— Терпеть не могу, когда тыкают. Уже имел случай говорить вам об этом.
Фремль беспокойно пошевелился в кресле. Включил стоящий на столе вентилятор. Направил струю воздуха себе в лицо. Потом сказал:
— Привычка… Начинаю терять хорошие манеры. Извини, принц… То есть, извините…
— Это уже лучше, — кивнул гость. — Но о принце пора забыть… Так с чего мы начнем?
— С того, что не следовало тут сейчас появляться, — неожиданно вспылил Фремль. — В личной встрече не было необходимости. Скорее наоборот… Время не то. Если шеф узнает…
— Он уже знает.
— Что?.. — голос Фремля прервался. На лице выступили крупные капли пота.
— Шеф знает, — подтвердил гость. — И все монеты уже у него… Все, кроме одной, а может быть, кроме двух?
— Когда ты видел… его? То есть вы… видели…
— Вчера.
— Но где и как?
Исамбай усмехнулся:
— Это неважно… Он сам разыскал меня. Наверно, он перестает доверять вам, Фремль…
— Но я не верю… — начал Фремль, тяжело дыша.
Иронически поглядывая на коммерсанта, Исамбай положил на край стола левую руку, унизанную перстнями. Фремль вдруг оцепенел; вид украшений на руке гостя словно парализовал его, и он не в силах был оторвать от них взгляда, Зажав трость между коленями, Исамбай не спеша приподнял двумя пальцами правой руки большой черный камень на одном из перстней. На обратной стороне камня сверкнул золотом иероглиф. При виде иероглифа Фремль побагровел, у него перехватило дыхание; он хотел приподняться, но тотчас же бессильно опустился в кресло. Подбородок коммерсанта отвис, глаза округлились.
— Ну вот и все, — сказал Исамбай, вернув камень в прежнее положение.
Фремль прижал трясущиеся руки к груди, низко опустил голову.
— Я повинуюсь, — шепнул он чуть слышно.
Исамбай усмехнулся, протянул руку, направляя на себя освежающую струю вентилятора.
— Так-то лучше, — пробормотал он, откидываясь в кресле.
Заметив, что Фремль продолжает глядеть на него с нескрываемым ужасом, Исамбай снова усмехнулся и добавил:
— Не бойтесь, коллега, шеф не произнес роковой для вас фразы…
Фремль с трудом перевел дыхание, принялся вытирать платком залитое потом лицо.
— Еще не произнес, — продолжал Исамбай. — Может, вообще не произнесет… Но вам придется на время исчезнуть. Вы должны заболеть и уехать… Поезжайте в Чили. Там есть хороший санаторий, недалеко от Вальдивии. Шеф дает вам отпуск на полгода. Доверенность на ведение дел фирмы оставите кому- нибудь… Кому наиболее доверяете и симпатизируете. Мне, например…
Исамбай как бы невзначай постучал пальцем по черному камню на перстне.
— Повинуюсь, — пробормотал Фремль.
— Вас, конечно, интересует, почему у меня оказался черный камень и почему вы, доверенное лицо шефа, на время отстраняетесь от дел, — снова заговорил Исамбай, выбирая сигару в изящной шкатулке, стоявшей на столе.
Фремль не ответил.
— Так интересует или нет?
— Как вам будет… угодно.
— А вы начинаете мне нравиться, Фремль, — продолжал Исамбай, раскуривая сигару. — Мне будет угодно кое-что объяснить вам. Причин три: первая — ваш посланец дважды ошибся в Себу… Того советского ученого не надо было трогать. Ваш кретин даже не проверил, кто приехал на симпозиум. Этот человек был для нас безразличен… Ну, а уж если «машина сработала», надо было довести дело до конца. До разумного конца… Этого человека увезли в Москву и, кажется, даже вылечили. Более того, ваши люди не успели подменить осьминога. Осьминог тоже в Москве. Если кто-нибудь докопается, может быть нехорошо. Вам — особенно… Кстати, знаете, почему Тоти не удалось встретиться с вашим посланцем, ответственным за операцию в Себу?.. Вы доставили лишние хлопоты шефу. Он вынужден тратить свое бесценное время на такие мелочи… Словом, шеф намекнул кое-кому, что недоволен… вашим посланцем. Только одним им пока…
Фремль тяжело дышал и едва успевал вытирать обильно струящийся по лицу пот.
— Так вот, это первая причина, Фремль. Вторая — ваше ротозейство с теми золотыми монетами. А может, и не только ротозейство. Кое-кто подозревает, что вы обманули шефа. А это ужасно, Фремль. Обмануть самого шефа! Решено было оставить десять золотых рупий, не правда ли?
— Именно столько и осталось, клянусь вам, — воскликнул коммерсант. — Все остальные, извлеченные с…
— Не произносите лишних слов, Фремль.
— Все остальное переплавлено под моим личным наблюдением. Можно проверить по весу получившихся слитков.
— Вес слитков ни о чем не говорит, Это монеты старой чеканки, у них мог быть немного разный вес. Кроме того, некоторые могли чуть раствориться за двухсотлетнее пребывание в соленой воде. Так вот, есть подозрение, что остались непереплавленными не десять монет, а одиннадцать. Но мы, — Исамбай подчеркнул слово «мы», — до сих пор не знаем, где одиннадцатая.
— Десять… Только десять… Я сам отбирал лучшие. Шесть взял шеф. Четыре остались у меня. Три я передал Бруно Лоттеру.
— Эти три тоже у шефа. Одна с дыркой от пули, которая отправила Лоттера к его знаменитым предкам.
— Невозможно… Значит, Лоттер ничего не сделал с монетами?
— Не успел.
— Но почему?
— Вам это знать не обязательно. Однако шесть плюс три — девять, Фремль…
— Десятая у меня. Она была украдена, но… мы тотчас же вернули ее. Тоти хорошо обделал это дело.
— Знаю… А не мог ли человек, укравший десятую монету, украсть и одиннадцатую?
— Одиннадцатой не было.
— Молите аллаха, Фремль, чтобы все оказалось именно так…
— Велик аллах!
— Воистину велик, но никогда не может предусмотреть меру человеческой глупости… Именно так получилось с Бруно Лоттером.
