руки дрожали. Я долго пытался встретиться с его плавающим взглядом, но Сюртуков постоянно отводил глаза.
Мы прошли в его спальню и осмотрели оставленную аппаратуру. Ни один из приборов ничего существенного не зафиксировал. Датчик, который должен был отметить изменения в картине мозговой активности, мы искали дольше всего и нашли его не в спинке дивана, а в цветочном горшке. Приборчик был тщательно разломан на три равные части и утоплен в сыром грунте.
– Зачем прибор-то сломали? – Красавчик осуждающе взглянул на подопечного и протянул ему на ладони все три обломка.
– Я? – Сюртуков помотал головой. – Я и не знал ничего. Это прибор?
– Прибор, прибор, – подтвердил мой напарник. – А вы думали, инструмент для рыхления почвы?
– Нет. – Василий заглянул в горшок и испуганно отпрянул. – Я не поливал цветы уже три дня!
– Возможно, это сделала ваша жена? – предположил я.
– Нет. – Сюртуков снова покачал головой. – Видите ли, она… Она ушла три дня назад.
Было видно, что это признание далось ему с большим трудом. Василий сложил руки на груди и насупился.
– Что ни делается, все к лучшему, – нейтральным тоном подбодрил потерпевшего Красавчик. – Народная мудрость.
– Я не знаю. – Сюртуков присел на диван. – Может быть, мне стоило уделять жене побольше внимания? Или ей действительно нужна более достойная пара?
– У вас дети есть? – спросил я с сочувствием.
– Нет. – Василий поднял на меня мутный взгляд. – Все никак не решались. Теперь я понимаю, что так даже лучше…
– Ну вот, я же говорил, – снова включился в беседу Красавчик, – что ни делай…
– Все равно потом пожалеешь, – закончил фразу я. – Это вариант той же народной мудрости в интерпретации Кузьменко. Он менее оптимистичен, но более правдив. В ретроспективе жизни всегда найдется что-то упущенное. Например, став сыщиком, я так и не стал космонавтом, но жалеть о безвозвратно ушедшем глупо…
– Потеряв жену, вы стали свободным для множества других, обделенных мужской лаской, женщин, – быстренько извратил логику моих рассуждений Красавчик. – Только мой вам совет – в следующий раз, чтобы избежать нервотрепки по поводу развода, вступать в брак не спешите.
– Я учту. – Сюртуков кивнул и уставился в пол.
– Так кто же сломал наш прибор? – вернулся я к теме. – У вас были гости?
– Нет. – Василий развел руками. – Я спал…
– А ключи у вашей бывшей жены остались?
– Они лежат на журнальном столике, – ответил Сюртуков. – Она сказала, что не вернется сюда ни при каких обстоятельствах.
Красавчик неторопливо прошел в большую комнату и вернулся со связкой ключей.
– Эти?
– Да, – подтвердил Василий. – Третий комплект хранится у моей тетки, но она сейчас за границей.
– Проверим, – сказал Красавчик и, бросив ключи на тумбу, спросил: – Что же вам привиделось на этот раз?
– Это было гораздо хуже, чем тогда, – Сюртуков махнул рукой за спину, – во время путешествия в горячую точку. Я был на дне…
Он вдруг закрыл лицо руками и всхлипнул.
– Ну, ну, успокойтесь. – Я сочувственно похлопал Василия по плечу и попросил напарника принести воды.
Красавчик быстро вернулся с полным стаканом. Отпив немного, наш подопечный успокоился и смог продолжить…
«Сюртуков давно привык к невыносимой вони колодца. Как, впрочем, и к любой другой. Вонь сопровождала его везде и всегда. Поначалу, в те забытые времена, когда он был инженером в никому не нужном НИИ, во время многочисленных перекуров, его пропитывали мерзким запахом отечественных сигарет сослуживцы. Потом, когда от него ушла жена, а он так и не научился толком стирать белье и убирать за ленивым черным котом, его стал преследовать холостяцкий запах «недочистоты». С ним Сюртуков боролся, как мог, но почти в то же время в его квартире стали появляться странные приятели, то занимавшие десятку, то предлагавшие скоротать время за портвейном и партией в «дурака». От них несло чесноком, потом и потерей стремлений. Поначалу Сюртуков морщил нос и задерживал дыхание, но вскоре перестал обращать на это внимание, а полюбив портвейн, перестал задумываться над ходом событий и поплыл по течению. Привыкнув к стойкому амбре спиртного и грязных носков, он смирился и с характерным запахом заживо разлагающейся личности. Мир для Василия вдруг обрел отчетливую полярность: с одной стороны, благоухающий польско-французскими ароматами «минус», а с другой – «плюс», то есть он сам, одинокий, горделивый, с патриотическим запахом тройного одеколона изо рта. Признавать себя неудачником он не спешил, хотя у него все реже получалось сделать что-нибудь правильно, достойно или хотя бы до конца. Девизом его жизни стали лозунги: «почему бы и нет», «если захочу – брошу» и, обидчивый, «вам меня не понять». С течением времени лозунгов и вони прибавлялось, а интерес к чему-то менее декларативному – например, к остальной части жизни, в обрывочные фразы не умещавшейся, – практически исчез. Так же незаметно и бесследно исчезла квартира, работа и средства к существованию. Сюртуков помнил что-то из своей прошлой жизни, но это казалось ему каким-то полустертым шалящей памятью отрывком из фильма на производственную тему. Он уже не идентифицировал себя с главным героем и лишь недоуменно тряс головой, когда его окликал кто-нибудь из бывших знакомых. Жил он теперь в комфортном подземелье, где сходились воедино целых восемь труб теплотрассы и даже в суровые морозы было тепло и уютно. Здесь пахло чуть подгнившими рыбными консервами, аммиаком и мокрыми окурками. Убранство жилища составляли два деревянных ящика, топчан с ватным матрасом и металлический сундучок для хлеба. Прочая еда Василием в доме не хранилась, чтобы не баловать многочисленных крыс, тем более что в мусорные баки на его законной, прилегающей к подземелью территории не смели заглянуть ни конкуренты, ни нахальные псы. В этом вопросе Сюртуков был непреклонен.
Что могло заставить этого вполне счастливого человека изменить привычное течение благостного растительного существования? Только катаклизм. Или досадное недоразумение. Или, наоборот, счастливое стечение обстоятельств…
Однажды, ближе к вечеру, прямо сверху, то есть через один из четырех люков, ведущих в сюртуковскую обитель, явился гость.
Мало того, что гость был незваным, он был еще и отвратительно чистым, выбритым до самого затылка и пахнущим дорогим (хотя по вкусовым качествам довольно средненьким) одеколоном. На плечах посетителя красовалась отличная кожаная куртка, а руки были заняты тяжелым иностранным пистолетом и раздутой спортивной сумкой (Василию почему-то сразу подумалось, что с деньгами).
Следом за гостем через тот же люк влетело несколько пуль. Они энергично звякнули по толстым трубам, срикошетили, откололи от стен пару пригоршней бетонной крошки и угомонились. Сюртукову забава понравилась. А уж когда чужак ответил на провокацию, послав навстречу агрессорам залихватское сочетание мата и пистолетного огня, восторг не смог удержаться в тесных рамках склеротичной сюртуковской души и прорвался наружу радостным смехом.
Пришелец удивленно оглянулся и наставил оружие на хозяина.
– Ты кто? – хрипло спросил бритый, заранее понимая, насколько глуп его вопрос.
– Чего вторгаешься в частную собственность? – вопросом на вопрос ответил Василий. (Здесь следует заметить, что к диалогам рассказчик применил глобальный литературный перевод.)
– Грамотей… – сказал бритый и презрительно фыркнул.
Он уже опустил пистолет и отошел к стене, под прикрытие труб. Его внимание вновь сосредоточилось на открытом люке в далеком потолке подземелья. Оттуда больше не стреляли, зато сыпался мелкий мусор и песок.
– Это из стыков между плитами… Проседают малость, – пояснил Сюртуков. – Не иначе как человек двадцать там, наверху, собралось. Дружки твои?
