– Я выбираю первый вариант, – согласился Зигфрид и выключил радио...
...Архитектура Клоакии несла отчетливую печать пещерного происхождения. Дома были похожи на скалы, а жилища на расщелины и пещеры в этих скалах. Даже использование современных строительных материалов не могло изменить психологию местных строителей. Они лепили из супербетона какие-то корявые пирамиды и кубы, а керамопластовый кирпич пускали на строительство длинных бесформенных «горных кряжей». Ко всему прочему, дома не имели окон, а понятие о внешней отделке отсутствовало в принципе. Если земную архитектуру можно было (конечно, с натяжкой) считать застывшей музыкой, то архитектура гундешманская была, несомненно, засохшей какофонией.
Зигфрид шел по ущельям улочек и каньонам проспектов, внимательно глядя по сторонам. Он обследовал каждый закуток, каждую засыпанную мусором подворотню, каждый провал-подъезд, но пока следов мурлышки не видел. Периодически он останавливался и звал: «Киса, киса, кысь-кысь...», но на эти призывы откликались только местные «голуби» – странного вида существа, напоминающие помесь крылатого ежа и шестиногой крысы. С нормальными голубями их роднила только страсть к памятникам. В Тирании культ каменных изваяний был развит не меньше, чем на Земле; бюсты и ростовые фигуры великих предков и действующих политических деятелей стояли на каждом перекрестке, и каждый из них был тщательно обгажен «голубями».
Комендантский час на улицах Меркантильи – главного города Клоакии – соблюдался из рук вон плохо. В первую очередь потому, что военные патрули и сами боялись показываться на улицах, а во-вторых, потому, что большинство слоняющихся по улицам граждан были приезжими: людьми, суперманоидами, бастурманцами с враждебной Земле, но нейтральной к Гундешману планеты Бастурман Бастманч, и еще множеством других гуманоидных и не очень торговцев со всех известных миров. Встреча с мурлышкой их не пугала, поскольку все они были битыми и тертыми космическими калачами, а еще не имели генетического страха перед лицом этой реликтовой опасности.
Совсем другая картина открылась взору Зигфрида, когда он углубился в жилые подвалы-кварталы. Там воздух был пропитан страхом, а дрожащие гундешманцы перемещались стремительными скачками от пещеры к пещере или (по большей части) от жилищ к общественным сортирам и обратно. Реакция на опасность у «гундосов» была весьма похожей на таковую у прочих разумных существ – они страдали «медвежьей болезнью».
Безногий перехватил по дороге «туда» молоденькую трясущуюся гундешманку и попытался выяснить, что слышно о мурлышке, но девица лишь заплакала и расписалась в неодолимом страхе прямо на ботинки капитану. Зигфрид сочувственно утер рукавом ей слезы и отпустил. Сбор агентурных сведений обещал быть безрезультатным.
Впрочем, он и не потребовался. Соседний квартал внезапно взорвался дружным хором визга, воплей и рева. Капитан тотчас сорвался с места и, не разбирая дороги, бросился в темноту подземных переходов. Тоннели между кварталами были запутанными, загаженными и узкими, а потому, когда Безногий добрался- таки до места событий, там уже все закончилось. Уцелевшие меркантильцы, прозрачно-голубые от ужаса, что-то наперебой объясняли озирающимся солдатам, а старший патруля, судя по погонам на тяжелом скафандре – капитан, медленно обходил испачканное синими пятнами место преступления.
– Хай болт свинтил? (Куда она убежала?) – схватив за шкирки двух подростков, спросил Зигфрид по- гундешмански.
– Хучи! (Туда!) – мальчишки показали в разные стороны.
– Хоп? (Давно?) – ничуть не удивившись, спросил капитан.
– Беса ме... (Уже минуту...) – немного подумав, авторитетно заявил первый пацан.
– Ёк, беса мучо (Нет, уже секунду), – возразил второй. – Мэй ба мац мо (Или даже больше).
Безногий выпустил пацанов и пошарил взглядом в толпе, разыскивая более надежных свидетелей. Он хотел найти каких-нибудь пришельцев, поскольку показания свихнувшихся от ужаса «гундосов» сейчас не стоили ни гроша. Наконец он высмотрел какого-то оборванца – издалека вроде бы землянина или суперманоида – и решительно направился к нему. Заметив капитана, оборванец засуетился и, прикрываясь толпой, нырнул в подворотню.
– Эй! – крикнул Безногий по-русски и на всякий случай добавил по-гундешмански: – Стайять, чмоо! (Постой, друг!) Хальт! (Погоди!)
В темной глубокой подворотне – фактически жилой пещере, только низкой, узкой и вонючей – его ожидало лишь эхо от звякнувшей стеклотары. Зигфрид согнулся в три погибели и, кряхтя, заполз в «помещение». Оборванца видно не было, но, судя по запаху, он ушел именно этим путем и был это все-таки не «гундос», а человек – в подвале стоял русский дух: водки, лука и табака.
– Земляк! Я просто спросить хотел...
Глаза привыкли к полумраку, и капитан обнаружил, что из подвальчика открывается сразу пять метровых в диаметре тоннелей. По какому из них ушел «земляк», определить было невозможно, зато в крайнем левом сверкнули белые клыки, и раздался знакомый рык.
– Тихо! – приказал Безногий. – Ну, ты и устроила тут... Это ж полный пердимонокль!
Мурлышка перестала рычать и виновато муркнула.
– Да, я понимаю, – Зигфрид уселся на пол и поманил зверя. – Я понимаю, инстинкты, они сильнее разума... Вот у меня на планетоиде Раздолбания-11 случай был. Пошли мы с киносапиенсом Пол Потычем Жучкиным на старый рудник, там в одной из штолен серебряная жила была недоработанная. Промспособом ее ковырять было уже невыгодно, а так, кайлом, еще кое-что можно было добыть. Идем, значит... Потыч уже язык высунул от жары – на Раздолбании лето жаркое, как в Сахаре, – и вдруг навстречу нам две сучки, ну в смысле женщины киносапиенсовские, да у обеих течка! Тут я Пол Потыча только и видел. И жара ему нипочем, и серебра не надо. Заскулил, хвост поджал и за ними. Даже смешно было смотреть. Такой начитанный, мастеровой – золотые лапы просто, а инстинкт сработал – и все. Нету киносапиенса с высшим образованием! Какая-то дворняга вместо него вокруг двух спаниелих скачет. Потом, правда, он очухался, извинялся долго, но экспедиция-то сорвалась... Такая вот великая сила у инстинктов. Тут ничего не поделаешь, будь ты хоть разумная собака, хоть мурлышка...
Зверь подошел и растянулся у ног капитана, ткнувшись мордой ему в ладонь. Скорее всего мурлышка уже предугадала намерения Зигфрида и больше не боялась, что хозяин продаст ее или бросит на произвол судьбы.
– Ну что, идем на корабль да ходу в нейтральную воду?
Мурлышка подняла голову и отрицательно повела ею слева направо.
– А чего? Охотиться я тебе не разрешаю. Хватит. Набедокурила уже.
Зверь прижал уши, но все равно еще раз помотал головой.
– Или ты про деньги? Не буду я их брать. Я не из тех, кто шакалит по планетам и друзей продает. Я свои кровные честно зарабатываю... Все равно – нет?
Мурлышка опять мотнула головой, и Зигфрид развел руками.
– Ну, тогда я не знаю...
Зверь медленно раскрыл пасть, а затем резко ее захлопнул.
– Понял! – Капитан шлепнул себя по лбу. – Все понял! Ты им не веришь! Ты догадываешься, что будет дальше?
Мурлышка кивнула.
– Нас не выпустят? – скисая, спросил Безногий. – Собьют при взлете?
Зверь снова кивнул, на этот раз с тяжелым вздохом.
– Дрянь дело. – Капитан задумался. – На корабле лететь нельзя, а без ДКР нам отсюда не свалить тем более. Пробраться на какой-нибудь грузовик – в портах полно солдат, завербоваться к контрабандистам – у них тоже свои стукачи имеются, да и «гундосы» они в большинстве. Багажом тебя вывезти, так они весь багаж рентгеном просвечивают, мины ищут – террористов боятся. Что же придумать?
Пока Зигфрид размышлял, мурлышка незаметно отползла обратно в тоннель и неслышно скрылась в темноте.
– О! Придумал! – Безногий вскочил и крепко треснулся макушкой о низкий потолок. – Киса, я придумал! Киса! Ты где?
Он озадаченно оглянулся. Мурлышки поблизости не было. Не светились ее клыки и в тоннелях.
– Ну, что же ты! – огорчился Зигфрид. – Опять тебя искать...
