вечера.
— Постараюсь.
— Я не прошу, а приказываю. Со всеми вытекающими… понял меня? Он все еще не верит или не хочет?
— И то, и другое.
— Зайди с другого бока и прокачай еще раз. Этот сукин сын — известный упрямец. Но если он вникнет в тему, все старания окупятся с лихвой. Активируй мне его, Клименко. С этой минуты это твоя первоочередная задача. Понял меня?
— А навигаторы?
— Сам разберусь. До связи.
Гуськов расслабился и хмыкнул. Или этот Мазай действительно играл в демократа, или майор Клименко был не таким простым фруктом, каким казался. Говорили они не то чтобы на равных, но без «сложноподчиненных» условностей. Пожалуй, если так пойдет и дальше, Гуськов мог вскоре слегка поменять свое отношение к отдельным сотрудникам Центрального аппарата. К отдельным и слегка, но все- таки. А еще его заинтриговало, да и польстило, чего уж греха таить, отношение Мазая. Генерал имел на него серьезные виды, и это подтачивало изначальную уверенность майора, что его выбрали просто, чтобы подставить, разменять в нужный момент.
«А оно «видишь, че, Михалыч». Другая перспектива вырисовывается. Ныряльщик им нужен. Ну, то есть контрнавигатор, так лучше звучит. Опять не фонтан работенка, конечно. Мало того, что не в кабинете, так еще из огня да в полымя постоянно. Но хотя бы не на подхвате, при нормальном деле. В общем-то, годится. Надо, конечно, все это еще раз хорошенько обмозговать, но предварительно… годится. Одна беда — ныряние это, как же его освоить-то? Как это делается? Как понять? Из Клименко учитель, как из дятла пулемет, один звук и никакого эффекта. Придется, наверное, самому поднапрячься».
— Пока на Осташковское выруливай, — спрятав айфон, сказал Клименко Геше и обернулся к Гуськову. — Генерал приказал ехать по следам. Если попытаются прорваться в сторону области — огонь на поражение.
— А если сразу туда повернут?
Клименко пожал плечами:
— Мазай считает, что они в город направляются. У МКАД их наши ждут.
— Все понятно.
— А еще Мазай просил тебя, Алексей Борисович, поприлежнее учиться, — спокойно и даже дружелюбно сказал Клименко. — Шадрин временно выбыл, а ныряльщиков и так мало, теперь вообще зашьемся. Очень ты важен для дела, понимаешь?
«Надо же, как зашел «с другого бока», — Гуськов мысленно усмехнулся. — Молодец, правильный выбрал курс. Психолог. И марку удержал. Снизошел, но не опустился. Правильно я его просчитал. Непростой он все-таки фрукт. С двойным донышком — это как минимум, а то и с тройным».
— Все понял, — Гуськов кивнул. — Научусь. Когда пойму, в чем секрет.
— В этом и дело, нет никакого секрета. Просто представляешь себе место, в которое хочешь попасть, — и шагаешь.
— А если я не знаю, как это место выглядит?
— Так же, как место старта, разве что небо другое: либо солнце на нем, либо сияние. Лично я за это цепляюсь.
— А по торпеде зачем хлопаешь?
— А как иначе я машину перекину? Нужно, чтобы плотный контакт был. Как с одеждой.
— Понял. Дай обмозговать, ладно?
— Конечно.
Что ж, Клименко действительно нашел правильный подход. А ведь всего-то поговорил по- человечески. Для Гуськова было в новинку, что сотрудник Центрального аппарата разговаривает с ним на равных, и этот, казалось бы, незначительный факт произвел нужный эффект: Гуськову захотелось поработать в этой странной, но интересной команде.
Сомнения у майора, конечно, остались. Но теперь они относились не к работе, а к общей ситуации. Сомнения, так сказать, космического масштаба относительно целей, задач и технологии дублирования, а также относительно благородной миссии Нового мира.
Все-таки профессиональная подозрительность никак не давала Гуськову принять официальную версию, которую так четко и убедительно, словно с листа, озвучил Клименко еще во время первого разговора на эту тему. Что-то во всем этом было не так. Какой-то имелся подвох.
А если честно, глубоко в душе у Гуськова вообще окопалось подозрение, что Новый мир — это не более чем простейшая ловушка. Кто ее устроил, как и зачем? Это другой вопрос. Важнее понять — стоит ли в нее входить?
Впрочем, вошли уже. Теперь не повернешь. Но этот факт не перечеркивал важность знания — кому на самом деле выгоден Новый мир? Людям? Или тем, кто его построил? Или заговора нет и это все счастливое стечение обстоятельств: Новый мир случайно возник накануне гибели Старого? То есть это произошло бы и в более спокойной обстановке. Просто тогда навигаторы не заметили бы удвоения мира, как и все остальные люди: и оригиналы, и дубли.
А что, жили бы себе, не тужили, переходили из мира в мир и не понимали этого. Ведь если в обеих реальностях были бы одинаковые условия, в них, наверное, вся жизнь шла бы параллельно, одинаково. Или нет?
Гуськов встряхнул головой. Фантазии отставить! А подозревать можно и нужно кого угодно, в чем угодно, лишь бы это шло на пользу делу. Но в данный конкретный момент подозрения и размышления только мешали. Гораздо эффективнее было бы на минуту отвлечься, а затем снова включиться в работу по освоению «реального дайвинга».
«Беседа лечит, разговор мысль отгоняет», — припомнил Гуськов фразу доктора из «Формулы любви». Да, разговор на посторонние темы был сейчас как раз тем, что нужно. И очень удачно, что Стрельцов спросил что-то у Клименко, затем капитана поддержали Локтев и Парус, Трощинский… в общем, как раз не хватало Гуськова. Лейтенант Шипулин и Геша были не в счет. Первый вообще всегда молчал, а второй вел машину, и отвлекаться ему полагалось лишь на короткие комментарии.
Гуськов попытался уловить суть разговора и понял, что отвлечься на самом деле не получится. Ребята уточняли у Клименко моменты, которые касались практических сторон дублирования миров. Уточняли и заодно высказывали свои опасения.
— Я не понимаю, чего вы боитесь? — Клименко, казалось, был искренне удивлен. — Вы трижды нырнули туда и обратно. Что вас беспокоит? Укачало, что ли?
— Нет, самочувствие в норме, но… — осторожно попытался ответить за всех вечный скептик Парус. — А если встретим дублей, что будет?
— Ничего не будет, — уверенно ответил Клименко. — Ничего страшного. Ваши дубли решат, что обознались или померещилось. Наши миры — не петли времени. Ныряя, мы не переходим в прошлое или будущее, где, наверное, лучше было бы не встречаться с самим собой. Два мира, между которыми мы перемещаемся, просто разделились и разошлись.
— Снялись с бакштофа и отчалили, как два корабля в море, — не преминул блеснуть эрудицией Трощинский. — Теперь идут каждый своим курсом.
— Можно сказать и так, непринципиально, — согласился Клименко. — Главное в другом. Ваши дубли в Старом мире — это отдельные личности. С сегодняшней полуночи у вас и у них начала формироваться своя судьба. Строго говоря, они больше не вы, не полные ваши клоны. Вот уже более двенадцати часов они накапливают свой жизненный опыт, а вы свой.
— Короче, встреча ничем не грозит, и у каждого теперь своя судьба, — подытожил Локтев. — Понятно даже мне.
— Судьба у них, прямо скажем, незавидная, — печально проронил Парус. — Мир-то Старый рушится. И значит, в Старом мире мы все умрем.
— Не мы, а они, — поправил Трощинский.
— Все равно как-то не по себе становится.
