обстоятельством. Гадать можно бесконечно. Но если опираться исключительно на факты и сопоставить нашу информацию с содержанием записки Хамелеонов, утверждать можно лишь одно: выродок намерен убрать тех, кто в курсе его существования. Этим он обезопасит и себя, и своего родителя в Цехе.
– Но ведь после Сайгона мы начеку. Если он убьет еще хотя бы одного Вечного, безопасности ему не видать. Цех будет преследовать его, как любого другого Хамелеона.
– Видимо, заговорщики учли этот момент. Например, договорились, что после нашего устранения выродок надолго ляжет на дно. Почему бы нет? Хамелеоны по своей сути агрессивные и вспыльчивые твари, им трудно обуздать свой инстинкт гнева, однако мы имеем дело с помесью. Он наполовину Вечный, а значит, способен контролировать свои эмоции не хуже нас с вами. То есть он способен прислушиваться к голосу разума и дельным советам. Например, к советам своего родителя. Я допускаю, что и прежде он выполнял указания конторских Хамелеонов только после консультаций с родителем из Цеха. Подытоживаю: один труп – не доказательство моей мрачной теории, но лучше принять меры, бригадир. Будьте бдительны.
Мартынов, собираясь с мыслями, нервно потер виски и кивнул:
– Я постараюсь, мастер.
– Всего хорошего, сеньор Мартинес. Еще раз – будьте осторожны.
Шуйский ободряюще похлопал бригадира по плечу, встал и неторопливо направился к выходу…
…Больше они не встречались. Бригадир испанского отделения Цеха Мартынов был убит неизвестным Хамелеоном при невыясненных обстоятельствах неподалеку от своего дома в Барселоне вечером 26 августа 1972 года. Улик или следов Хамелеон не оставил, а свидетелей происшествия найти не удалось, несмотря на относительно ранний час. Даже тело бригадира было обнаружено не сразу, а лишь после того, как закончилась трансляция открытия Мюнхенской Олимпиады. Самой богатой на рекорды и самой кровавой Олимпиады в истории игр.
Бывает, провинциалы обиженно восклицают: «Москва – не вся Россия!» Слышали, наверное? Так вот, они не правы. Именно вся. Здесь и сейчас. Все лучшее и все лучшие находятся здесь. Живут ли, проездом ли, в командировке, на отдыхе, «покоряют» или пресмыкаются – не имеет значения. Они здесь – и это главное. Москва – это вся Россия, весь ее сок. А города и веси, соединенные со столицей лишь тонкими ниточками железных дорог, пунктирами шоссе и эфемерными воздушными трассами, – это центры добычи сырья, заводы и узловые станции в огромном краю лесов, полей и рек. Колонии на собственной территории. Парадокс, но так всегда было, так всегда и будет. Таков уж бестолковый и расточительный национальный колорит. Ведь известно, что умом наше государство не понять, аршином не измерить и никакими руками не объять. Впрочем, есть и плюс: зато и победить невозможно. Рухнет все, оно останется. Хотя бы в виде Москвы.
«А вообще… поживем, увидим. – Эфиоп вырулил на Варшавку, прибавил, но тут же сбросил газ. Впереди маячила главная беда Москвы начала XXI века – пробка. – Сколько обычно цветут и пахнут такие города? Лет двести, триста? Помню, как расцветала Бухара, как сиял Самарканд, купался в роскоши Багдад… Каждый раз казалось, что центр мира сместился именно сюда. Ан нет. Прошли их времена. Быстро прошли. Дождемся и подмосковного вечера».
Эфиоп невольно поднял взгляд к багровеющему вечернему небу и удивленно поморгал. Мысль, будто бы сама собой пришедшая в голову, была странной. Он никогда не бывал в Багдаде, да и времен расцвета Бухары помнить не мог, слишком давно это было, века прошли. Откуда ему помнить о таких древних временах? Из учебника истории? Но с этим предметом в школе Эфиоп не дружил, а в военном училище вдалбливали в основном историю КПСС и прочую ерунду.
«Чем отличается развитой социализм от обычного и на хрен его перестраивать, если он весь из себя развитой? Помню, эти вопросы доводили преподавателей до тихой истерики. А насчет древних эпох нам вроде бы ничего не втолковывали. Странно, откуда тогда? Да еще как будто я сам все это видел. Память предков проснулась?»
Эфиоп усмехнулся. Было бы забавно вспомнить о прошлых жизнях. Кем он был во времена расцвета Самарканда? Правой рукой Улугбека? Или самим этим внуком Тимура?
«Было бы круто».
Эфиоп остановил свой новый «Хаммер-2», почти уткнувшись в бампер последнего авто, обреченно стоящего в длинной очереди машин. Пробка наметилась глухая и надолго.
– Ты слишком высокого мнения о себе, бывший майор Вахоб Бердыев. Для потомка Тимура у тебя маловато мозгов и смелости. Скорее всего, в прошлой жизни ты был простым крестьянином из Зеравшанской долины. И предки твои были крестьянами во всех коленах.
– Спасибо за комплимент, – Эфиоп оглянулся и смерил надменным взглядом потерявшегося на просторном заднем диване пассажира. – Ну, ты-то был, конечно, самим Македонским, не меньше.
– Нет. Зато я был одним из генералов Наполеона.
– Лживая… джаляб, – Эфиоп фыркнул, снова развернулся к рулю, но в следующую секунду встрепенулся и опять уставился на пассажира. Теперь с удивлением и опаской. – Погоди, а откуда ты узнал… о чем я думаю?!
«Это я размышлял, Эфиоп. А ты лишь услышал мои мысли. Я так захотел».
– Что за… бред? – Эфиоп помотал головой и снова развернулся к рулю. – Нет бога, кроме Аллаха…
Он дошептал строчку и провел руками по лицу. Легче стало лишь на секунду. Затем последовал сильный толчок в затылок, и Эфиоп приложился лбом к баранке. Кожаная оплетка руля смягчила удар, но было все равно больно и обидно. Этот пассажир начинал борзеть! Эфиоп мгновенно вскипел, как электрический чайник, но так же быстро и остыл. Ему вдруг стало ясно, что никакого удара в затылок не было. Он сам резко согнулся и боднул баранку. Сам! По собственной инициативе. Что за блажь нашла – вопрос следующий, но пассажир в этот момент точно не шевелился.
– Сиди спокойно, наемник, – равнодушно произнес пассажир. – Ты будешь слушаться меня, хочешь того или нет. Ты будешь думать, как я прикажу, говорить моими словами, смотреть, куда требуется, и даже дышать по моему счету. Выполнишь задание на отлично – отпущу тебя с миром. Провалишь – умрешь. Все понятно или повторить по-узбекски?
– Понятно! – Эфиоп вцепился в руль и стиснул зубы. – И откуда ты только взялся?!
– А ты не помнишь? – пассажир рассмеялся.
Вахоб крепко зажмурился и попытался проснуться. Ситуация слишком уж сильно смахивала на фрагмент кошмара, и прием должен был сработать безотказно. Должен был… обязан!
Эфиоп открыл глаза. Приемчик не сработал. Та же пробка впереди, вокруг салон брутально- мускулистого «Хаммера», баранку сжимают белые от напряжения пальцы, а с заднего сиденья доносятся издевательские смешки пассажира. Эфиоп снова зажмурился, но теперь пытаясь вспомнить, откуда в машине взялся этот странный тип. Попутчиков Эфиоп не брал никогда, даже своих не подсаживал, даже по прямому приказу шефа, – всегда находил тысячу причин, чтобы ехать в гордом одиночестве. Шеф поначалу страшно ругался и обещал забить Эфиопу все эти «азиатские хитрости» в известное место, но вскоре привык и отстал. Даже сам никогда не пытался подсесть. Откуда же взялся этот… явно чужой, да еще и такой опасно талантливый. Телепат, Иблис его сожри!
– Нет, я вижу, ты все-таки не понял, – пассажир наклонился к самому уху Эфиопа и шепнул: – Поехали!
– Куда? Пробка же, некуда тут… – Эфиоп вдруг проглотил реплику, снова стиснул зубы и резко нажал на педаль газа.
Машина грозно рыкнула, рывком подалась вперед и буквально в две секунды расплющила багажник и половину салона стоящей впереди легковушки. Эфиоп, повинуясь чужой воле, поддал газу, и «дорожный танк» вскарабкался на поверженную жертву левыми колесами. У легковушки лопнули шины, затем со скрежетом и жалобным воем смялся кузов, зазвенели по асфальту осколки брызнувших в разные стороны стекол, и под занавес отчаянно загудел клаксон. Эфиоп представил, во что превратился водитель атакованного авто и невольно поежился. По роду деятельности Вахобу часто приходилось убивать людей, но никогда таким зверским образом. Даже во время войны, на пике гнева после боя, он просто добивал раненых федералов выстрелом в висок или ножом по горлу. А чтобы голову отрезать или расчленить заживо – нет. Хотя подержать корчащегося пленника никогда не отказывался.
Возможно, раздавить в собственной машине было не так жестоко, как заживо отрезать башку, но Эфиопа все-таки передернуло. Может, потому, что он слишком трепетно относился к машинам? Или
