вперед.
Завлекательно покачивая стройными бедрами, Тамара вышла из отсека. Босс отпустил ее на три шага, чтобы в полной мере насладиться приятным глазу видом, и едва не опоздал. Когда он перешагнул порог, обозначенный направляющими, по которым скользили тяжелые двери, за спиной трубно загудел сигнал тревоги и послышалось шипение пневматики. Семенов поборол желание оглянуться и взял высокий старт, подхватывая попутно на руки Тому. Что означает сигнал, очень похожий на финальную сирену хоккейного матча, босс сообразил сразу: Жорик переоценил свои силы. Защитная программа «свинцового отсека» вступила в действие. Возможно, «красные» запланировали на этот случай вовсе не взрыв лаборатории, а просто глухую герметизацию или вывод из строя секретных приборов. В таком случае жизни присутствующих в отсеке людей ничто не угрожало, но Семенов предпочел не рисковать. Прочь отсюда, и желательно из М- зоны, а там разберемся! Тамара весила килограммов пятьдесят, не больше, и бежать с нею на руках было даже приятно. А еще было приятно прижимать к груди и животу ее потрясающе гибкое, упругое тело, чувствовать запах ее волос и едва различимый аромат духов или чего-то подобного, волнующего и пробуждающего сильнейшее желание. Эх, не будь той досадной ошибки, все могло сложиться иначе! Семенов в который раз пожалел, что поторопился с осадой неприступной девицы. Не затащи он тогда, год назад, ее в постель, сейчас, возможно, она была бы не только холодным и неприступным секретарем- референтом, но и подругой. В то, что она предпочитает женщин, как думали все вокруг, Семенов не верил. Просто у Томы был сильный характер и четкое видение цели. Она делала карьеру, оставляя личную жизнь за рамками служебного пространства, не более того. Почему же Семенов вдруг решил, что она способна поступиться принципами и расширить эти рамки, включив в них своего босса, не поведи он себя с самого начала как самодовольный болван? Да хотя бы потому, что это тоже один из путей карьерного роста. Не столь безупречный и надежный, зато легкий, и Тома была к нему готова. Была… Теперь – нет, и восстановить утраченное доверие будет очень и очень сложно. Если вообще возможно.
Он выскочил из М-зоны в коридор и едва не врезался в мягкую, но непоколебимую скалу – в живот обеспокоенного Мамонта.
– Что за шухер, босс? – удивленно пробасил охранник.
Семенов подозревал, что больше всего удивило Мамонта не эффектное появление Семенова из М-зоны, а то, что босс держит на руках Тому. Босс с сожалением выпустил Тамару из объятий. Она встала на одну ножку, сняла туфельку и одернула юбку. Семенов покосился на секретаршу. Теперь она была ему по плечо. Босс опустил взгляд. Она стояла босиком с одной туфелькой в руке.
– Вторую потеряла, – смущенно сказала Тома.
Семенов на мгновение замер. Он впервые видел на ее лице смущение и едва заметный оттенок румянца. Неужели из-за потерянной туфельки? Или ее никогда не носили на руках? Где-то глубоко в душе вновь затеплилась надежда. А вдруг она почувствовала его мысли? Нет, не прочла, к чему фантазировать, а просто почувствовала, что босс уже не желает ее, как вещь для коллекции, а действительно надеется на возникновение более тонкой душевной связи. Почувствовала это по тому, как осторожно он прижимал ее к себе, как неохотно отпускал… Все эти мысли промелькнули обжигающей шаровой молнией и исчезли, оставив на поверхности черствой семеновской души опаленное пятно. Босс мысленно чертыхнулся. Дожил! Не хватало еще влюбиться. Да в кого! В бездушную куклу, способную, не моргнув глазом, уложить в могилу любого, кого прикажет ликвидировать начальник, хоть родного папашу! «Баб надо иметь и бросать!» – вспомнил он наставление одного опытного и авторитетного приятеля, полученное еще на заре пылкой юности. До сих пор так оно и получалось, Семенов относился к женщинам крайне потребительски. Он и сейчас не видел объективных причин для изменения подхода к этой проблеме, но… не видел, когда не смотрел на Тому или хотя бы не думал о ней.
– Что там, босс? – снова спросил Мамонт, выводя начальника из нехарактерного полумечтательного состояния.
– Где этот индеец?! – очнувшись, прорычал Семенов. – В главном зале?
– Жорка? Нет, уже вернулся.
– Жорик, твою мать, отставить! – Семенов обогнул Мамонта и бросился в кабинет.
Жорик мельком взглянул на ворвавшегося в помещение разъяренного босса и судорожно кивнул.
– Сейчас все будет! Ошибочка вышла… сейчас исправлю!
– Ты угробить меня хотел, гаденыш?!
Из коридора послышались два металлических щелчка. Так щелкали флажки предохранителей. За спиной босса возник Мамонт. Мясистые ручищи телохранитель держал под мышками. Так, во всяком случае, казалось. Зачем на самом деле он обнял себя, сложив руки на груди, Жорик знал точно. Обычно Мамонт соображал медленно, но если дело касалось безопасности босса, разгонялся до скорости новейшего интеловского процессора. Программист представил, как Мамонт выхватывает из-под мышек пистолеты и как басовитый дуплет в исполнении «дезерт игл» вышибает несчастному, ни в чем не повинному Жорику все его гениальные, достойные нобелевки мозги. Исход неприемлемый, хотя бы потому, что в этом случае по достоинству оценить их непревзойденное качество и количество уже не сможет никакой Нобелевский комитет. Только ворчливая уборщица.
– Я же хотел как лучше! – испуганно запричитал Жорик. – Чтобы побыстрее… код этот щелкнуть. Хотел не откладывая… Я же не думал, что тут полный запрет на доступ наложен!
– Щенок безмозглый! Не думал он! – Семенов навис над программистом и влепил ему тяжеленный подзатыльник. – Теперь лучше думается?!
Жорик клюнул носом в клавиатуру, а из глаз у него невольно брызнули слезинки. Он шмыгнул носом и вытер ладонью прозрачные капли с экрана компа.
– Я не хотел… – сдавленно прошептал он.
– Не хотел?! – Семенов отвесил ему еще подзатыльник. – Не хотел?!
Он бил с каждым разом все сильнее, но Жорик лишь молча «кивал» и ронял слезы на клавиатуру. Надежд на то, что босса кто-нибудь остановит, у него не было, а сам Семенов обычно останавливался, только когда жертва валилась без чувств.
– Игорь, хватит…
Голос был тихим, но прозвучал, будто гром. Во-первых, Семенова никто не называл по имени, а во- вторых, никто не имел права вмешиваться в его дела, даже если он кого-то убивал, пусть и несправедливо. И вдруг сразу два грубейших нарушения правил в одной фразе.
