политику. Скажем, в Забайкалье бедняцкими считались хозяйства в 15 голов крупного скота плюс 30 овец. А богатыми считались люди с тысячными стадами и десятитысячными отарами. Что уж говорить, если после трех лет тяжелейшей и напряженнейшей мировой войны были введены карточки только на сахар! Ни на мясо, ни на хлеб ограничений не существовало — они лишь подорожали (не очень сильно по сегодняшним меркам), и за самыми дешевыми сортами продуктов стали возникать очереди.
В отношении развития промышленности Россия, конечно, отставала от ведущих держав Запада, но это отставание было не таким уж сильным, как накопилось за эпохи советской власти и демократии. А в начале века выступала если и не на равных с этими державами, то по крайней мере, в одном ряду. Достаточно вспомнить, что одной из причин мировой войны стала таможенная политика Германии, пытавшейся защитить свои товары от российской конкуренции. Там же, где техническое отставание все же сказывалось, оно компенсировалось участием в международных концернах, которые широко действовали на русской территории и акционерами которых выступали и отечественные фирмы. Что касается положения рабочих, то, по свидетельствам современников, их благосостояние и условия труда были намного лучше, чем, например, у рабочих Англии в тот же период. По воспоминаниям Н. С. Хрущева, он даже в должности секретаря Московского горкома КПСС получал меньше и имел меньше благ, чем в бытность простым рабочим до революции. Ведущие предприниматели, прочно вставшие на ноги — скажем, в текстильной промышленности, — заботились не только о бытовых условиях и оплате, но и о культурном развитии своих работников, устраивая поездки в театры, музеи, концерты знаменитостей. Об условиях труда красноречиво говорит тот факт, что большинство фабрик и заводов, выстроенных до революции, без существенной реконструкции проработали вплоть до конца XX века. Конечно, сами размеры страны и диспропорции ее развития порождали и другой контингент безработных, деклассированный сброд, собиравшийся в больших количествах в местах временных заработков — портовых городах, торговых центрах Поволжья, на нефтепромыслах и т. п. Но подобное явление наблюдалось и в других развитых государствах, в тех же США и Англии. И стихийные миграции таких контингентов, в том числе и из-за границы, свидетельствуют как раз о высокой интенсивности промышленного развития России.
Аппарат управления страны, о котором мы привыкли судить лишь по гипертрофированным карикатурам русских сатириков, был куда более отлажен и действовал куда эффективнее современного. На всю Россию насчитывалось около 250 тыс. государственных чиновников — вдесятеро меньше, чем при советской власти, не говоря уж о сегодняшних управленческих штатах. И при этом они четко обеспечивали все функции государственной жизнедеятельности от сбора налогов и исполнения повинностей до благоустройства и социальной сферы. Существовали еще сословные пережитки, но границы между сословиями стали уже очень зыбкими. Личное дворянство автоматически приобреталось с высшим образованием, награждением первым орденом, выслугой в первый офицерский или гражданский чин. А для получения потомственного дворянства достаточно было профессорского звания, чина полковника или, соответственно, более высоких орденских и гражданских степеней. Но преимуществ это уже не давало ни малейших, превратившись в пустую формальность. Фактически родовые пережитки сохранили какое-то значение только в одной сфере — придворной.
Россия пользовалась практически всеми политическими свободами. Была свобода слова, печати. Цензура, уже существенно ослабленная в начале столетия, с 1905 г. была упразднена совсем — и восстановлена в 1914 г. как военная цензура. Даже большевистская «Правда» легально издавалась с 1912 г., а когда за явно противозаконные публикации ее все же закрывали, тут же возобновляла работу под другим названием с прежним составом редколлегии. В политической жизни запрет существовал только на те партии, которые открыто проповедовали экстремистские и террористические цели, — но ведь и это явление вполне нормально для любого цивилизованного государства. Весь центральный аппарат политической полиции, знаменитого 'Третьего отделения' насчитывал… три десятка офицеров. А по России и до тысячи не дотягивал. Смертная казнь применялась крайне редко — только там, где политика переплеталась с уголовщиной и конкретными террористическими актами. А Веру Засулич, стрелявшую в петербургского градоначальника Трепова, суд присяжных вообще оправдал. В Государственной Думе были представлены все партии, вплоть до большевиков. Правда, при конфликте ветвей власти царь имел законное право распустить Думу и назначить перевыборы, чем неоднократно и пользовался, — но из современного опыта российского парламентаризма поневоле напрашивается вопрос: а может, так оно и лучше?
Да, на фронтах мировой неудачи были. Но ведь далеко не того масштаба, как позже в гражданскую, когда отдали немцам всю Украину и Россию до Пскова. И не того масштаба, как в Великую Отечественную, когда врага отбивали от Москвы и Волги. За три года русская армия оставила противнику часть Литвы, Польши и Белоруссии, при этом измотав саму Германию в боях. А на других фронтах одерживала и яркие победы, заняв значительную территорию в Турции, неоднократно наступая в Галиции и прорываясь в Венгрию. Потери на фронтах соотносились как 1:1,2 в пользу России, а не 20:1 в пользу врага, как в 1941 1945 гг. На рубеже 1914/15 г. наблюдались острые недостатки в снабжении боеприпасами, которые во многом и обусловили отступление на западе. Но уже вскоре промышленность перестроилась на военный лад, и положение вполне выправилось. К 1917 г. армия получала вооружение и снабжение в таких количествах, что его хватило на всю гражданскую войну, да еще и осталось потом, раздаривалось большевиками дружественным режимам.
Так что причин для столь резкого и всеобщего недовольства вроде бы и не было? Но это для нас с вами не было. Разгадка лежит в области психологии. Не надо забывать, что в течение 70 лет коммунистического господства народ нивелировали и муштровали, всеми способами доводя до покорности убойной скотины. Причем на всех переломах и во всех критических ситуациях в первую очередь гибли лучшие — и на фронтах гражданской, и от террора, и в аду ГУЛАГа, и под гребенками раскулачиваний и коллективизации, и в пламени Отечественной. Систематически выбивался лучший генофонд, и, соответственно, менялись стереотипы мышления, постепенно приходя к нынешним. А в начале века, как раз на гребне могущества России, люди были еще совершенно другими! И психология у них кардинально отличалась от нашей. Тогдашние коррупция и казнокрадство детские игрушки по сравнению с современными — переполняли чашу их терпения. Военные неудачи — не столь уж постыдные по отношению к какой-нибудь Чечне воспринимались подлинной трагедией национального позора. Несправедливости и недочеты государственной системы, которых мы с вами и не заметили бы, тогдашнему человеку дышать не давали. А первые — самые первые в России! очереди за продуктами выглядели личным оскорблением. И причин, ничтожных, с нашей точки зрения, оказалось достаточно, чтобы рухнула 300-летняя династия.
Но, пожалуй, следует разделять причины самой революции с другими, помешавшими дальнейшей нормализации обстановки, стабилизации общества и переходу жизни в здоровое, обновленное русло. Первой из таких причин оказалось несоответствие между теоретическими моделями либеральных и демократических реформ и русской действительностью, а также между большими амбициями и целями самих реформаторов и их ничтожными практическими способностями по управлению страной и претворению своих замыслов. Зачастую сами эти теории входили в противоречие с практикой их проведения в жизнь.
Вторые мощным фактором стала в условиях войны подрывная деятельность германских спецслужб. Если в «рыцарском» XIX в. шпионаж считался позорным явлением, недостойным честного человека, то в начале XX в. Япония произвела настоящую революцию в военном деле путем массового его применения, давшего в условиях русско-японской войны весьма ощутимые результаты. Германия расширила и углубила эту практику, включив в задачи агентуры не только разведку, но и дезорганизацию тыла противника — моральную, политическую, экономическую. Во многом внутреннее разложение России стало результатом целенаправленных диверсий. Тем более что в разгар войны двери в страну были широко открыты через Швецию и Финляндию, входившую в состав империи, но не подчинявшуюся ее юрисдикции (именно из-за этого самому сильному разложению подверглись Балтфлот и Петроград). Германией поддерживались и оппозиционные движения внутри России — одни напрямую брались на содержание, другие использовались втемную, не догадываясь о своих истинных покровителях.
И третьей причиной стала как раз особенность массовой российской психологии, воспитанной в многовековых традициях сильной монархической власти, а отнюдь не слабой демократической. Поэтому после крушения устоев империи страна, покатившись в хаос, смогла остановиться только на уровне жесточайшей диктатуры — еще более авторитарной, чем прежняя монархия, но сменившей знак моральных ценностей «плюс» на «минус». Конечно, все эти факторы могли и не сказаться, и, скорее всего, не сказались бы, не в силах сами по себе сокрушить монолит России. Но как только внутренние скрепы монолита были
