Махди оказывал ей военную поддержку. По просьбе Константинополя он подавил мятеж в греческих владениях в Южной Италии, вырезал недовольных подданных Константина и Зои.
В общем, дружба с Хазарией была полезной. Вениамин не отказался прислать своих подданных сражаться с болгарами в составе византийских войск. Прибыло и посольство с просьбой назначить в каганат епископа, чтобы он рукополагал священников. Патриарх Николай Мистик откликнулся без промедления, велел Херсонесскому архиепископу «отправиться с Божией помощью в Хазарию и исправить необходимые требы» [144]. Конечно, это не означало, что окружение Вениамина симпатизировало христианству. Царь всего лишь сделал любезный жест, за который можно было добиться ответных любезностей, нужных каганату. А кандидатов в священники хазары подобрали сами, чтобы удерживали паству в повиновении.
Ну а печенеги оказались в трудном положении. Их клевали хазары, посылали на них гузов, алан. Ослабевшая Русь уже не могла быть для них опорой. К печенегам засылал дипломатов Симеон, хотел вовлечь в союз против греков. Но и Болгария была не в состоянии защитить их от хазар. Печенеги искали других покровителей и обратились в Константинополь. О, для греков это было настоящим подарком! Именно к такой дипломатии с «варварами» они привыкли. Потеряли мадьяр, нужна была замена. К печенегам выехала миссия херсонесского стратига Иоанна Воги, оплела сладкими речами вождей, сыпала золото. А патриарх Николай Мистик принялся запугивать царя Симеона. Писал ему: «Страшное движение приготовляется или скоро приготовится царским старанием против вашего рода. Русские, печенеги, аланы, угры — все договорены и поднимутся на войну» [144].
Правда, он брал болгар «на пушку», выдавал желаемое за действительное. Византийцы, несмотря на все усилия, так и не смогли втянуть в войну мадьяр и русичей. Венгры были уже научены горьким опытом, греки бросили их в беде. В Киеве помнили о дружбе с Болгарией и не желали лить кровь за чужие интересы. Ну что ж, если не хотят быть послушными орудиями Константинополя, то императорские дипломаты натравили на них печенегов. С 920 г. начались набеги степняков на Русь. Константин Багрянородный хвастался: «Когда император ромейский живет в мире с печенегами, то ни русы, ни турки (
Кочевники перекрыли русским дорогу к Черному морю. Отныне купцам приходилось собираться большими караванами, от днепровских порогов до устья Дуная прорываться с боями. Но греки в накладе не оставались. Они экономили на продуктах и прочих льготах, которые требовалось давать русским в Константинополе. А если печенеги убьют купцов и захватят товары, то все равно продадут их византийцам, причем гораздо дешевле.
Однако главный выигрыш достался Хазарии. Подрывалась русская торговля? Прекрасно. Славяне были хазарскими конкурентами на греческих рынках. Печенеги перенацелились на Русь и Болгарию — тоже хорошо. Не будут вредить набегами каганату. А союзников в Поволжье, помогших уничтожить русскую армию, царь Вениамин «отблагодарил» по-своему. Сперва подмял буртасов, а за ними прижал и Волжскую Болгарию. Ее царь Альмуш заметался в поисках спасения. Подумал, что за него могут заступиться мусульманские страны, и принял ислам. Но это лишь раскололо его народ. Одно из трех болгарских племен, чуваши, отказалось менять веру и отделилось. А хазары покорили как чувашей, так и Болгарию.
Наложили дань — в год с каждого дома по соболиной шкурке. Болгарскому царю пришлось отдать сына в заложники, а дочь в жены кагану. И хотя она в Итиле умерла, хазары потребовали прислать вторую дочь, магический порядок не должен был нарушаться. Альмуш все же не терял надежды, в 921 г. воззвал к багдадскому халифу, духовному главе всех мусульман. Соглашался быть его подданным, умолял выручить. Халиф заинтересовался, отправил на Волгу посольство Ибн-Фадлана, послал приказ Хорезму защитить единоверцев [61]. Но власть самого халифа была уже слишком слабой. Хорезмийцы хорошо зарабатывали на службе у хазар, и приказ проигнорировали.
Волжская Болгария осталась порабощенной. А от нее открывались дороги на Оку и Верхнюю Волгу. Рейдами военных отрядов хазары заставили перейти в свое подчинение мурому и мерян. Были порабощены и те кривичи, которые поселились в мерянских землях. На юге царь Вениамин воспользовался тем, что разделившиеся племена воевали друг с другом, отбивались от печенегов. Вмешалась «третья сила», и северяне с радимичами опять очутились под властью каганата. Таким образом, Итиль вернул все, что отобрали у него Рюрик и Олег. И «ожила» система хазарских крепостей в Причерноморье. После перерыва здесь стали строиться новые белокаменные замки, продвигаться в западном направлении, от рубежа к рубежу.*
32. ГОСУДАРИ И ВРЕМЕНЩИКИ
Историки давно уже обратили внимание на явные нестыковки в летописях. Князь Игорь Рюрикович родился около 877 г., в 902 г. Вещий Олег женил его на девушке Ольге из знатного варяжского рода. Но князья были многоженцами. Ибн-Фадлан, тесно общавшийся с русскими, рассказывал, что у Великого князя, правившего в 922 г., насчитывалось сорок жен и наложниц. А погиб Игорь в 945 г., и у него имелась лишь одна супруга, Ольга. В это время князю должно было исполниться 68–69 лет, а княгине около 55. Но у них обнаруживается двухлетний сын, а других детей у Игоря не значится. Государь в таком возрасте лично возглавляет тяжелые военные походы, на коне объезжает подвластные земли, собирая дань. А Ольгу, когда ей под 60, называют красавицей, засылают сватов, она ведет войны, любит охоты. Когда ей под 70, совершает далекие путешествия. Причем она оказывается вовсе не знатного варяжского рода, а простой псковитянкой из племени кривичей, об этом сообщают ее Житие, Никоновская летопись, о том же писал папский легат, видевший княгиню в Константинополе [57, 144].
Разгадка проста. Ранее уже отмечалось, что русские исторические хроники оборвались и не велись четверть века. Игорь и Ольга до этого «провала» и после него — две разные супружеские пары. Летописец, сводивший вместе ранние первоисточники, объединил фигуры одноименных правителей. Впрочем, и Олегов было несколько. Если Вещий Олег умер в 912 г. и был похоронен в Киеве, то в 922 г. летописи упоминают о смерти еще одного правителя по имени Олег, он скончался в Ладоге, его могила известна и доныне.
Но стоит обратить внимание, что ошибся не только летописец. Историки тоже допустили серьезный просчет, они не заметили одной особенности русской власти. Мы с вами привыкли, что наследование титулов и владений должно осуществляться по принципу майората — от отца к старшему сыну. Это представляется нормальным и само собой разумеющимся. Но дело в том, что так было не всегда и не везде. В древности и раннем Средневековье существовали и иные системы. Например, в Риме, а до VII в. и в Византии вообще не было прямого наследования. Император сам назначал себе преемника, какого он сочтет нужным. А у сарматов, тюрков, хазар, монголов, ряда германских и славянских народов действовал минорат — наследником был не старший сын, а младший. Эта система имела место и на Руси. Она отразилась даже в «Русской Правде» Ярослава Мудрого: «Двор отеческий всегда без раздела принадлежит меньшему сыну» [58]. Но ведь и княжеские владения понимались в качестве «двора», персонального хозяйства. Кстати, следы минората сохранились в русских сказках: царство всегда достается младшему, «Ивану-дураку», хотя причина этого уже была забыта.
Считалось, что старшим детям легче найти себе место в жизни, а о младшем нужно позаботиться. К тому же, старшие сыновья при отце-правителе командовали войсками, становились наместниками в отдаленных областях и нередко погибали раньше родителя. А младший находился при нем, учился у отца тонкостям политики, ведению хозяйства. Хотя нетрудно увидеть и крупный недостаток системы минората. При малолетних государях выдвигались опекуны…
Яркий пример приводит скандинавская «Сага об Инглингах». В ней описывается жизнь Одина, в этой саге он предстает не божеством, а реальным древним королем племени асов. Один назначает старших детей править в разные страны, сам занимает престол Швеции, а наследником при нем остается младший ребенок Ингви, от которого происходит династия Инглингов. Но когда Один умирает, правителем Швеции становится его сподвижник Ньерд, даже не соплеменник, а чужеземец, ван (славянин). И после Ньерда государством руководят его потомки — хотя и Ингви со своими потомками Инглингами, вроде бы, никуда не деваются [138].
