более благородные мифы о своем возникновении, так и для Сталина грязь и кошмары, из которых родилось государство, казались уже слишком непрезентабельными. И пошла мифологизация. Вместо произведений типа «Щепок», не стеснявшихся реалистично описывать зверства, поскольку это считалось классово- оправданным, возникали высокохудожественные 'Хождения по мукам', рассказы Гайдара и т. п., изображавшие прошлое во вполне благопристойных тонах, красивых и героических.
В 1932 г. был распущен терроризировавший отечественную культуру РАПП. При этом Сталин с предельной откровенностью сказал его председателю Фадееву: 'Вы еще маленькие люди, то есть совсем маленькие, чтобы о русской литературе судить'. В 1934 г. народу было официально возвращено понятие «Родина» (а одновременно и 'измена Родине'). И хотя прямая связь данного термина с прежней Россией пока еще не подразумевалась, тем самым поощрялось усиление патриотического начала.
Что же касается параллелей между сталинизмом и русским самодержавием, то и здесь вряд ли можно говорить о прямой преемственности. Нужно иметь в виду, что Сталин никогда не рассматривал реального исторического самодержавия, которое так или иначе должно было считаться с интересами различных сословий, с церковными установками, с требованиями духовного порядка. Он со свойственным ему догматичным мировоззрением знал только примитивные большевистские схемы монархии с батюшкой-царем и холопами-подданными, которых тот волен был казнить или миловать, исходя из личных понятий целесообразности. А с такими схемами параллели действительно напрашивались. Но и тут очень сомнительно, чтобы Сталин отождествлял себя с ролью 'нового царя'. Скорее, помогала знаменитая коммунистическая диалектика. Ну например, если до революции расстрел любой демонстрации объявлялся преступлением, то после прихода к власти для большевиков стала преступлением сама демонстрация, а ее расстрел — естественным делом. Точно так же и с самодержавием. Если царь в своих «реакционных» целях (вариант 'объективно-прогрессивных', как Петр I) позволял себе то-то и то-то, то для коммунистического вождя, пролагающего пути в 'светлое будущее', аналогичные методы тем более оправдывались.
Возврат СССР с космополитически-революционных на «российские» рельсы происходил далеко, не сразу, а постепенно, шаг за шагом. Так, в 1935 г. Сталин прекратил финансирование через Коминтерн иностранных компартий. Иногда это объясняют тем, что он уже сделал ставку на Гитлера, что вряд ли соответствует действительности — в то время он еще не знал, получится ли такой альянс. Просто с точки зрения рачительного Хозяина это значило перестать кормить дармоедов, т. к. несмотря на огромные вложения за 16 лет существования Коминтерн ни в одной стране не принес реального успеха. И Сталин в самом деле взвешивал возможности союза с Гитлером — или союза с Францией против Гитлера, но и в том, и в другом случае это уже были союзы на государственном, а не на партийно-подпольном уровне. Характерно, что в том же 1935 г. был принят глобальный план реконструкции Москвы. Вождь хотел иметь монументальную, величественную столицу, не хуже других мировых центров или царского Санкт-Петербурга. Так что «державные» соображения явно брали верх над 'интернациональными'.
Постепенно восстанавливались персональные воинские звания — в 1935 г. маршальские и среднего комсостава, вместо прежних комрот, комбатов, комполков и т. п. появились капитаны, майоры, полковники, а в 1940 г. вернулись в обиход и генеральские звания. Поскольку и армия должна была стать государственной, а не партийно-революционной. В 1936 г. было высочайше реабилитировано казачество. Стали создаваться казачьи части в традиционной форме. Данное сословие Иосиф Виссарионович тоже рассматривал с точки зрения коммунистических штампов, как 'верных псов самодержавия'. Но после построения новой империи «диалектически» получалось, что такой прекрасный инструмент разрушен напрасно — разве он не может послужить подобным образом коммунистическому Хозяину? (Чего на деле, разумеется, реализовать не удалось — и как раз из-за превратных представлений о казачестве).
И как раз в период массовых репрессий 1936-39 г. г. очутилась вдруг на свободе, и мало того, на своих научных должностях, вся плеяда историков, которую загребли в кампанию 29-го. Наоборот, в расстрельных подвалах и лагерях сгинули их гонители. Стране была возвращена ее история — не только в переносном, но и в прямом смысле. Искалеченная 'классовым подходом', с массой купюр и идеологических ремарок, но по крайней мере, восстановился сам принцип исторической традиции и преемственности между Россией и Советским Союзом. В 1936 г. школьный учебник истории Покровского был отвергнут и вместо него введен учебник Шестакова — уже связывавший Россию советскую с Россией царской вместо прежнего огульного оплевывания и отрицания всего дореволюционного.
И другие российские традиции тоже возрождались. В литературе обычно указывается, что церковь Сталин «реабилитировал» в 42–43 гг., чтобы завоевать народную поддержку против оккупантов. Но на самом деле, этот процесс начался раньше и независимо от войны. Если в 1931 г. храм Христа Спасителя был варварски взорван, то снос храма Василия Блаженного, намеченный было в 1936 г. запретил лично Иосиф Виссарионович. А приказ о прекращении гонений на священнослужителей, обнаруженный в бумагах Сталина, был отдан в 1939 г. В апреле 1941 г., опять до войны, Хозяин внес предложение вообще распустить Коминтерн — только реализацию задержало гитлеровское вторжение. И характерно, что к концу 30-х — началу 40-х исторический интерес вождя переключился с реформатора и в своем роде «революционера» Петра на фигуру Ивана Грозного. Об этом свидетельствует не только фильм Эйзенштейна, но и множество других произведений данного периода. А лучший из придворных писателей, А. Н. Толстой, чье творчество всегда четко следовало конъюнктуре, даже оставил незавершенным роман о Петре, тоже переключившись на образ Грозного (хотя конечно, и в данном случае, вождя привлекала не реальная историческая фигура царя, а миф, сформированный фактически по его заказу, т. е. подстроенный под черты самого Сталина).
В плане всех этих преобразований можно смело выдвинуть еще одно предположение — кое-чему кремлевский владыка учился у Гитлера и перенимал у него то, что считал полезным и целесообразным. А может, втайне и завидовал фюреру, у которого так ловко и удачно все получалось. А поучиться у него можно было не только методам расправы с бывшими соратниками. К примеру, Гитлер очень заботился о монументальном оформлении своей власти, и, полагая себя знатоком архитектуры, развернул широкомасштабные строительные программы (что заодно помогло ему решить проблему безработицы). Видимо, и Сталин позаимствовал некоторые стороны этих проектов, начиная реконструкцию Москвы.
Гитлер играл на национальных чувствах немцев — а у коммунистов с их интернационализмом столь благодатная область пропаганды оказалась в загоне. Вероятно, Иосиф Виссарионович и это учел. Тем более, что свой народ он считал ничуть не хуже немецкого или французского (видимо, примерно так же, как вельможа-крепостник искренне гордился своими талантливыми подданными, но и искренне считал себя вправе выпороть их, одно другому не мешало). Скороспелый выскочка Гитлер утверждал нацистское государство на глубоких исторических корнях — его империя даже названа была Третьей, подчеркивая преемственность с германским прошлым. А социалистическая империя Сталина, отрекшаяся от прошлого, оказывалась по сравнению с Рейхом в положении какого-то подкидыша без роду без племени. Обидно все- таки! Значит, и это требовалось исправить. Правда, нацистский культ истории был несколько своеобразным — из всего многообразия предшествующих веков фрагментарно выдергивались отдельные фигуры властителей, наподобие Оттона Великого, Барбароссы, Генриха Птицелова, Фридриха Великого, Бисмарка — тех, кто «возвеличивал» германскую нацию, и стало быть, оказывался в роли предшественников фюрера. Но и советская историческая традиция начала возрождаться в тех же формах — выбирались отдельные князья, цари, полководцы, которых разрешалось считать «прогрессивными», и которые, как подразумевалось, подготовили своей деятельностью территориальный и национальный фундамент будущего социалистического государства.
В заключение стоит коснуться еще одной хорошо известной особенности репрессий второй половины 30-х — той, что в этих чистках погибло 'революционное поколение' большевиков. То есть, параллельно с возвратом государственности в «российское» русло были уничтожены главные разрушители и осквернители прежней России. Интерпретируют данную особенность по-разному, и гипотезы можно встретить совершенно противоположные. Так, В. Пятницкий доказывает, что Сталин готовил союз с Гитлером, и ему мешали убежденные антифашисты, каковыми являлись герои революции и гражданской. Что представляется сомнительным, поскольку эти «герои» вовсю стелились и заискивали перед Хозяином. Прежде, чем погибнуть самим, судили и отправляли на смерть своих соратников, так что и в вопросе политической ориентации вряд ли посмели бы ослушаться. А В. Суворов выстраивает гипотезу, будто Сталин готовился к большой войне с Германией, и потому избавлялся от палачей народа, зверствовавших и в гражданскую, и при подавлении восстаний. 'Они сами называли себя оккупантами, и народ их ненавидел. Народ за этими
