немало сделал для того, чтобы 'предоставить Россию ее собственной судьбе'.
39. ГЕНОЦИД В ДЕЙСТВИИ
На основе многочисленных жутких фактов резни христиан в Турции, выявленных в ходе русского наступления на Ван и засвидетельствованных по дипломатическим каналам, 24.5 по настоянию Сазонова правительства России, Англии и Франции обнародовали совместную декларацию. В ней эти злодеяния квалифицировались как 'преступления против человечества и цивилизации' и возлагалась персональная ответственость на членов младотурецкого правительства и местных представителей их власти, причастных к зверствам. Это, кстати, был первый в истории международный документ, провозглашавший ответственность за такое преступление, как геноцид. Однако иттихадисты использовали данную декларацию лишь как новый пропагандистский повод для раздувания антиармянских настроений — вот, мол, полюбуйтесь, само существование армян является предлогом для вмешательства иностранцев во внутренние дела Порты, а значит, от них и впрямь надо избавиться. Впрочем, таких поводов набралось множество. Например, восстание в Ване. О том, что оно было вызвано начавшейся резней, естественно, умалчивалось. И германские газеты дружно имражировали турецкую официальную версию: 'Армяне подняли меч против османского народа, находящегося в состоянии тягостной войны, и перешли к русским. Населенные армянами вилайеты должны быть очищены от них посредством депортации'. А в Киликии послушно сдали оружие — но поводом для расправы стало сопротивление горстки молодежи в одном единственном городе Зейтуне. А в Стамбуле вообще не было никаких инцидентов, но объявили, будто армяне тайно изготовляли английские и французские флаги, чтобы приветствовать вступление в город войск Антанты.
На самом же деле материалы процесса, состоявшегося над лидерами «Иттихада» в 1919 г. и многие другие документы, ставшие тем или иным образом достоянием гласности (см. напр. Киракосян Дж. С. 'Младотурки перед судом истории', 'Геноцид армян в Османской империи. Сборник документов' под ред. М.Г. Нерсисяна, Акчам Т. 'Турецкое национальное «я» и армянский вопрос' и др.) показывают, что все эти дополнительные пропагандистские обоснования использовались иттихадистами лишь постольку, поскольку сами плыли к ним в руки. Ага, сопротивляются? Что ж, и это сгодится. А программа геноцида продолжала осуществляться независимо от наличия или отсутствия подобных обоснований. Если на первом этапе депортации подверглись города Киликии, а в вилайетах Восточной Турции разворачивались предварительные мероприятия и «чистки» в сельской местности, то пик ужасов пришелся на конец мая — июль. Потому что на этом этапе предполагалось одним махом довершить поголовное истребление как раз в Восточной Турции, где проживало большинство армян. На очереди оказались районы Трапезунда, Эрзерума, Муша, Диарбекира, Эрзинджана, Харпута, Диарбекира и Сиваса.
В 20-х числах мая сюда поступил приказ Талаата о начале депортации. Причем для непонятливых открытым текстом и в незашифрованном виде министр давал разъяснение: 'Цель депортации — уничтожение'. Телеграмма Энвера от 27.5, направленная представителям военных властей, также была предельно однозначной: 'Всех подданных Османской империи армян старше 5 лет выселить из городов и уничтожить…, всех служащих в армии армян изолировать от воинских частей и расстрелять'. Хотя надо отметить, что далеко не все государственные чиновники стали послушными исполнителями таких приказов. Некоторые отказывались их выполнять, пытались протестовать или смягчить. И таких было довольно много — только среди губернаторов можно назвать Рахми-бея (вали Смирны), Назиф-бея (Багдад), Фаик-Али (Кютахия), Тахсин-бея (Эрзерум), Джелал-бея (Алеппо). Противниками геноцида выступили и вали Ангоры, Аданы, десятки чиновников более низких рангов — мутесарифов, каймакамов, мюдиров. В основном это были люди, начинавшие службу еще в прежней, султанской администрации и любви к армянам, в общем-то не питавшие, но по своим чисто человеческим, религиозным и государственным убеждениям не желавшие участвовать в чудовищной акции. Все они немедленно смещались с постов и заменялись другими, партийными функционерами. Многие при этом попали под суд и были казнены за 'измену'.
А программа истребления в разных местах стала реализовываться примерно по одному сценарию. Сперва расправа с солдатами-армянами, потом отделение оставшихся мужчин и их уничтожение, потом — депортация женщин и детей, выливающаяся в их истребление. Талаат выражался недвусмысленно: 'Либо они исчезнут, либо мы'. А Энвер говорил: 'Я не намерен дальше терпеть христиан в Турции'. В тех частях, где еще служили армянские солдаты, их теперь тоже отделяли. Скажем, в гарнизоне Эрзерума это было произведено в ходе строевого смотра. И направляли в 'иншаат табури', где уже служили все их соплеменники. Точнее, не служили, а мучились. Трудились в качестве вьючного скота, на дорожном строительстве. Их заставляли таскать на спине тяжелые камни — и был даже издан приказ, запрещающий что-нибудь подкладывать под камни. Кормили их отбросами, подвергали телесным наказаниям. Ну а с мая приступили и к прямому уничтожению. Чтобы не собирать вместе большое количество солдат, их обычно разбивали по подразделениям. Каждое прикрепляли к определенному участке строящейся дороги и под страхом порки приказывали закончить работу к определенному сроку. А когда заканчивали, отводили в уединенное место, где уже ждала специальная команда и расстреливала.
Иногда заставляли копать себе могилы, иногда выбирали подходящее ущелье. Раненых добивали, проламывая головы камнями. Когда партии жертв были небольшими и палачи не боялись сопротивления, то вместо расстрелов применяли и другие способы — перерезали глотки, забивали дубинами, сопровождали это издевательствами, отрубая руки и ноги, отрезая уши, носы. Методы порой варьировались. Так, в селении Гарнен трудились рабочие батальоны общей численностью 5 — 6 тыс. Ежедневно их осматривали турецкие военные врачи, и тех, кого находили ослабевшими, отправляли 'на отдых'. Назад они не возвращались. А в Харпуте скопилось в казармах 4 тыс. армян. Их разделили пополам, и 2 тыс. отправили в Алеппо, якобы строить дороги. В горах их ждала застава с пулеметами, построили у края пропасти и перебили. Оставшиеся 2 тыс. что-то заподозрили, волновались. И местные власти послали к ним немецкого миссионера Эймана, который уговорил их повиноваться. Чтобы у них не было сил сбежать или дать отпор, их держали голодными, а потом отправили 'в Диарбекир' — в ту же самую пропасть.
Что же касается гражданского населения, то последовательность его уничтожения видоизменялась в довольно широких пределах — в зависимости от алчности местных начальников, их деловых качеств, количества и качества исполнителей. Потому что далеко не каждый турок или курд оказывался готовым к кровавой «работе». Но находились. Срабатывали те же принципы, что позже в революционной России, а потом в Германии. Ведь отморозки и садисты есть в каждом народе, хотя обычно не определяют его лицо. Иное дело, если дать им волю, и мало того — если появляется потребность, выдвигающая их на первый план и дарующая им вседозволенность. Когда именно ублюдки и отморозки централизованно поощряются, достигают власти, благосостояния и оказываются примером для подражания со стороны новых соблазнившихся…
По декрету о депортации имущество выселяемые должны были оставлять на месте, оно поступало в казну. Но на местах сочли за лучшее отступать от этого принципа. Скажем, в Трапезунде, Эрзеруме, Сивасе, Битлисе, Диарбекире разрешили имущество продать, предоставив на это 5 — 10 дней. И разумеется, при этом наживались турецкие перекупщики, поскольку продавать все приходилось за бесценок (и представители власти, которым перекупщики отстегивали долю). Причем в Эрзеруме не только разрешалось, но и предписывалось все продать, а деньги положить в Османский банк 'под квитанции'. Большую часть имущества снесли в армянский собор — вроде как на сохранение. Из алчности допускались и другие отклонения от правил. Так, еще до начала высылки должны были отделяться оставшиеся мужчины — иногда сразу на смерть, иногда их включали в 'иншаат табури', и они разделяли судьбу солдат-армян. Но кое-где за взятки разрешали мужчинам идти в изгнание со своими семьями. Однако разрешение оказывалось действительным до первого привала. А там все равно отделяли. Или вымогали новые взятки — еще на один переход. И другие поблажки тоже продавались. Например, в Эрзинджане префект полиции Мемдух-бей так обобрал обреченных, что разбогател на 1,4 млн. франков. И вскоре получил пост губернатора Кастемонии — видать, поделился с кем нужно.
В эксцессах армянской резни XIX в. жертвы порой могли избежать смерти, перейдя в ислам. Декрет о депортациях данного вопроса не оговаривал, и его местные власти тоже решали по-разному. Обычно позволение сменить веру давали неохотно, за большие взятки или выставляли разные препятствия. Скажем,
