и пользовались революционеры всех мастей. Так, на Западном фронте среди сотрудников Земгора работали столь видные агитаторы как Фрунзе, Мясников, Любимов, Кривошеин, Могилевский, Фомин.

И мудрено ли, что в октябре 15-го произошел первый серьезный инцидент в вооруженных силах? На Балтфлоте, стоявшем в Гельсингфорсе и подвергавшемся наиболее массированному воздействию германской и большевистской пропаганды. 19.10 случился бунт на линкоре «Гангут». По совершенно пустяковому поводу — вместо макарон, которые полагались после угольного аврала, но отсутствовавших на складе, матросам дали кашу. Команда разбушевалась, арестовала офицеров, обратилась с призывами к другим кораблям. Но гангутцев не поддержали, и мятеж ликвидировали быстро и бескровно — окружили линкор миноносцами и заставили сдаться. А при расследовании обнаружились нити обширной организации. На «Гангуте» арестовали 95 чел., на крейсере «Россия» 16, в Кронштадте накрыли 'Главный судовой комитет РСДРП'. Состоялся военно-полевой суд. И что же? По законам военного времени… лишь двоих руководителей, Ваганова и Янцевича, приговорили к смертной казни, да и то царь помиловал, заменил пожизненной каторгой. Другие отделались разными сроками заключения, а то и ссылки (в мирный и безопасный тыл!)

А большинство арестованных и их выявленных пособников вообще не судили, свели в матросский батальон и отправили искупать вину под Ригу, в состав 12-й армии. Кстати, в их числе находился и будущий офицерский палач Дыбенко. Однако на фронте батальон отказался воевать, приказа об атаке не выполнил. И начал разлагать солдат соседнего 2-го Сибирского корпуса. И… как думаете, наказали их? Расстреляли? Нет. Просто расформировали батальон, а матросов… вернули на свои корабли. Вот и судите сами, может ли выиграть войну государство, действующее подобным образом? А в апреле 16-го Дыбенко снова поймали на агитации. Приговорили к… 2 месяцам заключения и перевели в разряд «штрафников». Что на деле реализовалось в переводе с боевого крейсера «Диана» на вспомогательный транспорт «Ща». Беззубость власти проявилась сплошь и рядом. Скажем, в конце 1915 г. лидеры легальных социалистических групп устроили в столице тайный съезд под председательством Керенского. На нем говорилось, что неудачи на фронте, беспорядок, слухи об императрице и Распутине уронили царскую власть в глазах народа. Но если будет заключен мир, он 'будет реакционный и монархический'. А нужен «демократический». Откуда следовал вывод: 'Когда наступит последний час войны, мы должны будем свергнуть царизм, взять власть в свои руки и установить социалистическую диктатуру'. Обо всем, что происходило на этом совещании, было хорошо известно не только Охранному отделению, но даже иностранным послам! Однако никаких мер не последовало.

Или взять случай другого рода. Промышленник Путилов, владелец крупнейшего оборонного завода, являлся и директором Русско-Азиатского банка. И решил урвать субсидию в 36 млн. Русско-Азиатский банк 'закрыл кредит' Путиловскому, а дирекция завода обратилась к правительству, грозя остановить производство. Афера была настолько явной, что возмутила даже таких же промышленников и финансистов в Особом Совещании по обороне. И оно приняло решение о секвестре Путиловского. Что заодно нанесло бы удар по важному центру революционного движения — рабочие становились государственными, признавались военнообязанными и лишались возможности бастовать. Но от царя поступило указание пересмотреть решение. Все члены Особого Совещания, все министры были против, однако Николай повелел — и отменили. Говорили, что Путилов действовал через Распутина, умаслив его и Симановича взятками. Хотя возможно, царь просто не хотел ссориться с промышленниками.

Он вообще не хотел ссориться ни с кем. Но в итоге становился мишенью для всех. Что характерно, даже для союзников, для которых столько сделал. И либеральная оппозиция приобретала надежную поддержку в лице иностранных послов. Западные державы разочаровались в России, сочли, что спасать их от германских ударов она больше не сможет, и их отношение к царю менялось. Тем более что о России они судили по собственным психологическим стереотипам и строили подозрения: не клюнет ли царь и в самом деле на сепаратный мир? И получалось, что подобные подозрения вызывали 'цепную реакцию'. Лондон и Париж обращали внимание своих послов на возможность поисков русскими такого мира. И послы старались вовсю, начиная трактовать в данном ключе любые факты. И делились подозрениями с «общественностью», которая иностранцам в рот заглядывала. Соответственно, раздувала слухи о готовящейся «измене» союзникам. А эти слухи усиленным эхом возвращались к тем же послам и передавались ими своим правительствам уже как достоверные «сигналы» из русских источников. В общем, накручивали друг друга. Например, в декабре опять заболел главком Северного фронта Рузский, и царь заменил его одним из лучших полководцев — Плеве. «Общество» тут же перевернуло по-своему дескать, 'герой Львова' Рузский 'пал жертвой немецкой партии'. И назначен «немец», который уж точно сдаст и Ригу, и Петроград…

Настоящая же опасность оставалась 'за кадром'. Хотя первую попытку начать революцию Парвус назначил на 9(22).1.16 г. По его плану предполагалось в годовщину 'кровавого воскресенья' начать всеобщую забастовку в Петрограде, митинги и демонстрации. Когда их станут разгонять, оказать сопротивление, чтобы пролилась кровь и возникло ожесточение. И произойдет взрыв, который перекинется на другие города, охватит железные дороги и вызовет паралич страны… Действительно, волнения в этот день превзошли прежние стачки. В Питере бастовало 45 тыс., в Николаеве 10 тыс., а всего по стране около 100 тыс. Но до революции все же не дотянуло. Раскачка еще не зашла так далеко, помитинговали — и улеглось.

Однако теперь общественность обрушилась на слабого Горемыкина. Его называли 'виновником разрухи' (называли те, кто о настоящей разрухе даже представления не имел — кто сам привел страну к разрухе в 17-м). Однако и для царя январские события не остались незамеченными. Он тоже пришел к выводу, что правительство нужно усилить, и в феврале Горемыкин был отправлен в отставку, а на его место назначен Б.В. Штюрмер. Николай снял и бездеятельного министра внутренних дел Хвостова — этот пост тоже совместил Штюрмер. Выбрал его государь по нескольким причинам. Штюрмер был в прошлом земским деятелем, а к 16-му стал церемониймейстером двора. То есть был и из «верных», и должен был найти общий язык с общественностью. Царь считал его достаточно энергичным, но и деликатным человеком. Говорил, что это будет 'крепкая рука в бархатной перчатке'.

Но жестоко ошибался. Штюрмер так и остался именно на уровне земского деятеля, крупных постов в правительстве никогда не занимал и в вопросах государственного управления был абсолютно не компетентен. Да и энергичность его была чисто внешней. А уж получив сразу два высших поста, он почувствовал себя крайне неуверенно. Но и общественности Николай абсолютно не угодил. Она увидела в новом премьере не земца, а немца. Правда, немцем он был только по фамилии, обрусевшим в нескольких поколениях и православного вероисповедания, но какая разница? Объявили — раз назначен Штюрмер, то это и есть лучшее доказательство подготовки сепаратного мира. Его с ходу заклеймили «изменником», а его правительство подвергли обструкции. Хотя со своей стороны он очень настойчиво пытался наладить связи с общественностью. Но куда там! И у него, как и у Горемыкина, оставалась одна опора — столь же беспомощная царица. Что оборачивалось новыми волнами злопыхательства и сплетнями о 'немецком заговоре'. Кстати, и западные послы пришли к выводу, что их целью должно стать 'свержение Штюрмера'. Неплохо для союзных дипломатов по отношению к главе правительства, правда?

Царь тоже продолжал искренние попытки восстановить «дружбу» с общественностью. Например, в феврале приехал на открытие очередной сессии Думы. И все вроде было прекрасно. 'Поздоровавшись, государь прошел в Екатерининский зал под неумолкаемый крик «ура» и приложился ко кресту. Государь был очень бледен, и от волнения у него дрожали руки. Начался молебен: хор пел великолепно, все было торжественно и проникновенно. 'Спаси, Господи, люди твоя', пели члены Думы, даже публика на хорах. Вся эта обстановка, по-видимому, успокоительно подействовала на Государя, и его волнение сменилось довольным выражением лица. Во время провозглашения 'Вечной памяти всем на поле брани живот свой положивших' Государь встал на колени, а за ним опустилась и вся Дума'. Но… оборачивалось так, что царь хотел взаимопонимания, а общественность — уступок и только уступок. Прибывшего с ним Штюрмера думцы встретили подчеркнуто враждебно, а Поливанову устроили демонстративную овацию. А прогрессисты не преминули тут же напомнить о своих требованиях — насчет 'министерства, пользующегося доверием'.

Стоит ли удивляться, что вскоре царь обратил внимание на Поливанова? Наконец-то заметив, что его поведение, мягко говоря, не соответствует должности военного министра. Его кипучая энергия в основном расходовалась на интриги и распространение сплетен, а если выплескивалась на служебные надобности, то слишком уж бестолково. Взять хотя бы такой случай — военное интендантство по указаниям и понуканиям Поливанова заготовило в Сибири огромное количество мяса. По его же указаниям перевезли в столицу, но

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату