иной мере склонными к либеральным или окололиберальным взглядам. Порой это были действительно талантливые полководцы — Корнилов, Деникин, Крымов, Ханжин и др. Но сами по себе интенсивные перестановки создали атмосферу свистопляски и паралича командования. И на все это катастрофическими ударами наложились Приказ № 1 Петроградского Совета, а затем и подтвердившая его правительственная 'Декларация прав солдата', внедрявшие коллегиальное командование, выборность должностей, всевозможные комитеты, отменявшие дисциплину и чинопочитание… И все…
В заключение стоит еще рассмотреть легенду о том, будто революция была вызвана колоссальными потерями, часто даже утверждается — самыми тяжелыми потерями из всех воюющих государств. И цифры можно встретить самые разные и 'свыше 2 млн.', и 6 млн. погибших. Да вот только ссылок на документы в подтверждение этих цифр вы не найдете. Нигде. Кстати, любопытно отметить, что в военных учебниках советского времени, где домыслам вроде бы не место, абсолютные цифры вообще не приводятся. А потери даются в процентах от числа мобилизованных, а то и от 'мужского населения призывных возрастов'. Вот и попробуй, сосчитай. Но учет потерь в царской армии велся весьма скрупулезный. Так почему бы наконец-то не привести точные данные? Согласно 'Докладной записке по особому делопроизводству' № 4 (292) от 13 (26) февраля 1917 г. общие потери на всех фронтах составляли: убитыми и умершими от ран — офицеров 11 884, нижних чинов — 586 880; отравленными газом соответственно — 430 и 32 718; ранеными и больными — 26 041 и 2 438 591; контуженными 8 650 и 93 339; без вести пропавшими — 4 170 и 15 707; в плену находилось 11 899 офицеров и 2 638 050 солдат. Итого: 63.074 офицера и 5.975.341 солдат (ЦГВИА СССР, ф.2003, оп.1, д.186, л.98).
Как видим, потери были очень большими. Около 6 млн. Но к 'миллионам погибшим' это не относится, поскольку включает в себя все статьи потерь. А убитыми и умершими от ран Россия потеряла около 600 тыс. чел. Куда меньше, чем это обычно представляют. И меньше, чем другие государства (в Германии на тот же период — 1,05 млн., во Франции — 850 тыс.). Что, в общем, закономерно — поскольку русское командование не допускало таких мясорубок, как Верден и Сомма. По ранению, болезни, контузии было уволено около 2,5 млн. — тоже не больше, чем у других. И подчеркнем, что это не одни лишь калеки. В царское время врачи подходили к комиссованию намного более лояльно, чем в советское. В это число входят такие, как писатель Куприн, пошедший добровольцем в 14-м, но оказавшийся негодным к службе, страдавший одышкой и уволившийся в 15-м. И такие, как Анастас Микоян, заболевший малярией под Ваном, демобилизовавшийся и продолживший учебу в семинарии. И такие, как рядовой Василий Блюхер, действительно очень тяжело раненный и комиссованный 'с пенсией первого разряда' — что не помешало ему позже командовать армиями и дослужиться до маршала. Ну а 2,6 млн. пленных — лишь немногим больше числа австрийских и германских пленных, находившихся в это время в России…
Стоит указать и на то, что это последняя сводка боевых потерь царской армии. И последняя точная сводка российских потерь в Первой мировой. Дальше столь строгого учета уже не было. Да и не могло быть в обстановке хаоса, бесконтрольных перемещений и массовой «самодемобилизации». И можно ли причислить к боевым потерям офицеров, поднятых на штыки собственными солдатами? Солдат, упившихся на разграбленных спиртзаводах? Дезертиров, свалившихся под колеса с облепленных поездов? Это уже, скорее, были жертвы «революционные». Но в принципе и «настоящая», регулярная война после Февральской революции почти кончилась. Это показала первая же постреволюционная операция. В апреле немцы предприняли частное наступление на Юго-Западном фронте — ограниченными силами, желая отбить Червищенский плацдарм на р. Стоход. Его обороняли части 3-го корпуса 3-й армии общей численностью 14 147 чел. Из них в бою было убито и ранено 996, а 10.376 пропали без вести. То есть просто сдались или дезертировали. О какой уж тут «серьезной» войне говорить?
А потом наступило затишье. Русские армии на активные действия были уже не способны. А немцы и австрийцы вовремя сориентировались и не тревожили их, чтобы не сплотить общей опасностью. И чтобы беспрепятственно шло внутреннее разложение. Так что последующие события на русском фронте уже в большей степени относятся не к истории Первой мировой, а к истории революции. Более подробно я рассматривал их в своих работах «Белогвардейщина» и 'Государство и революции', а здесь остается лишь коротко рассказать об окончании войны, ее итогах и последствиях.
67. ЦАРЬ И СОЮЗНИКИ
Гинденбург говорил: 'Дорога к счастливому для Германии миру лежит через поваленный труп России'. Но справедливости ради стоит помнить, что в Февральском перевороте главную роль сыграли еще не немцы и большевики, а либеральная и демократическая оппозиция. И союзники. Реакция «друзей» на события в России была, мягко скажем, своеобразной. Во Франции еще помнили о спасении на Марне и под Верденом, и народ сперва жалел 'бедного русского царя', к чему примешивались и опасения насчет русских долгов — ведь многие французы были держателями облигаций русских займов. Однако удостоверившись, что сепаратного мира Временное правительство не заключит и от долгов не отказывается, быстро успокоились и заговорили об «освобождении» России. Ну а в правящих кругах Англии, по донесениям дипломатов, радость по поводу революции 'была даже неприличной'. Ллойд Джордж, узнав об отречении Николая II, воскликнул: 'Одна из целей войны теперь достигнута!' А посол в Петрограде Бьюкенен, обратившись к Временному правительству, поздравил 'русский народ' с революцией. Причем указал, что главное достижение страны в революции — это то, что 'она отделалась от врага'. И под «врагом» понимался не кто иной, как Николай II (недавно произведенный в фельдмаршалы Британской армии — как говорилось при этом в официальном послании, 'в знак искренней дружбы и любви'). Как видим, понятия совести у западных политиков уже и тогда были весьма условными. И нетрудно догадаться, что подобная позиция союзников по отношению к царю очень и очень способствовала упоминавшемуся 'вторичному перевороту' — переводу событий из легитимного в революционное русло.
Правда, король Георг V все же счел своим долгом направить личную сочувственную телеграмму Николаю. Но она попала в руки Бьюкенена и так и не была вручена — как не санкционированная правительством. Каковы были причины подобного поведения? А царь не устраивал западных союзников именно своей «русской» политикой. Ведь каждый шаг он взвешивал, в первую очередь, с точки зрения пользы и ущерба для России. Да, шел порой на компромиссы, но, с точки зрения англичан и французов, далеко не достаточные. И они не без основания полагали, что либералы, готовые слепо следовать в фарватере европейских демократий и воспринимающие западные мнения в качестве высших откровений, будут куда более покладистыми. Как раз при Временном правительстве, а не при царе начался откровенный «диктат» послов, когда министры ходили перед ними по струнке, выслушивая безапелляционные указания. И попытки широкого проникновения в русскую экономику с проектами предоставления иностранцам различных концессий и льгот в обеспечение займов начались тоже при Временном правительстве.
К тому же соотношение сил в начале 1917 г. вселяло уверенность в скорую победу. И тут тоже имелась большая разница, с кем предстоит вести переговоры о разделе ее плодов — с делегатами царского правительства или Временного (особенно если учесть грандиозный промышленный подъем России, ее растущее военное могущество). Некоторые обязательства Запада, вроде уступки Босфора и Дарданелл, существовали лишь на уровне персональных обещаний царю, никаких договоров на этот счет не было. И Милюков, занявший пост министра иностранных дел, мог теперь сколько угодно развивать свои теории об 'исторической миссии' и 'кресте на Св. Софии', западные дипломаты прекрасно понимали, что нет царя — нет и обязательств. Да и соглашения вроде 'польского вопроса' теперь можно было пересмотреть, обведя вокруг пальца новых неопытных правителей — надавить на них авторитетом 'европейского общественного мнения', припомнить их собственные лозунги «свобод» или напрямую, по-торгашески, обсчитать, прижав с помощью финансовых рычагов.
С царем же господа союзники расплатились «сполна». Вскоре после отречения (напомним, вполне легитимного, ни о каком «свержении» еще речи не было), он высказал председателю Временного правительства Львову пожелание выехать в порт Романов для отправки оттуда в Англию, а после войны в качестве частного лица поселиться в Ливадии. И правительство согласилось, сочло это отличным выходом из положения. Даже социалист Керенский хвастливо заявил, выступая в Москве: 'Николай II под моим личным наблюдением будет отвезен в гавань и оттуда на пароходе отправлен в Англию ' (правда, позже
