месяц-другой. Правда, учитывая мощь «Гебена», линейные силы флота Эбергард держал в едином кулаке. Но легкие корабли оказались рассредоточенными. Дивизия эсминцев ушла в Евпаторию на учебные стрельбы. В Одессе находились канонерские лодки «Донец», 'Кубанец' и минный заградитель «Бештау». В Очакове — заградитель «Дунай», в Батуме заградитель «Духтау» и транспорт «Березань». А тут еще из Ставки обратились с требованием помочь с перевозкой войск. В Ялте отстал батальон 62-й дивизии, отправляемой на фронт, и его нужно было побыстрее перебросить в Севастополь, к железной дороге. Для такой цели следовало бы выделить транспорт, но его пока загрузят углем, пока подготовят — и Эбергард, чтобы выполнить задачу побыстрее, послал минный заградитель «Прут», находившийся в боевой готовности, под парами.
28.10 линкоры выходили в море. Но от купеческого судна поступило сообщение, что на высоте Амастро видели «Гебен» с 2 миноносцами. И кораблям была дана команда возвращаться на базу — ведь положение оставалось непонятным, войны не было и все еще действовала установка 'не поддаваться на провокации'. В море перед гаванью оставались бригада тральщиков и дозорный 4-й дивизион эсминцев — 'Лейтенант Пущин', «Живучий» и «Жаркий». Но вечером Эбергарду пришла телеграмма от Янушкевича: 'По полученным сведениям Турция решила объявить войну не позднее 24 часов'. Командующий флотом отдал приказание «Пруту» и минной дивизии из Евпатории тоже идти в Севастополь. Среди ночи с наблюдательного поста на мысе Сарыч доложили, что в море видели прожектор большого судна. Однако подумали, что это может возвращаться «Прут». В 5.58 последовал доклад с мыса Лукулл — видят корабль, идущий к Севастополю. А вскоре последовало уже однозначное донесение: 'Вижу «Гебен» в 35 кабельтовых на норд-норд-ост, курс зюйд'.
И почти сразу же последовал залп пяти гигантских орудий немецкого линейного крейсера. За ним — еще один. Снаряды стали падать в бухту, рваться в городе. Один попал в Морской госпиталь, другой на Корабельную слободку, вызвав пожар в скопище жилых домишек бедноты. Еще один — в угольные склады. Бригада траления, находившаяся в море, стала спешно уходить под прикрытие берега. А из кораблей, стоящих в гавани, «Гебену» стал отвечать старый, доживающий свой век на приколе, штабной 'Георгий Победоносец'. Остальные молчали, либо растерявшись и ожидая приказа, либо стояли так, что не имели возможности открыть огонь. Ожили и русские батареи береговой обороны, вступая в дуэль. Снаряд «Гебена» попал на батарею № 16 имени Генерала Хрулева, выведя из строя одно орудие, пожар начался в пороховых погребах. Его тушение героически возглавил штабс-капитан Миронович, увлек за собой солдат и чудом сумел ликвидировать опасность. Но положение оставалось критическим — на рейде стояли заградители с полными комплектами мин, и достаточно было попадания в любой из них, чтобы порту и городу были нанесены колоссальные разрушения, да и флот понес бы серьезные потери.
Спас ситуацию командир дозорного дивизиона капитан II ранга Головизнин. Он приказал трем своим миноносцам атаковать — и его 'Лейтенант Пущин' ринулся на врага. За ним — «Живучий» и «Жаркий»… Это выглядело просто самоубийством. Три маленьких кораблика устаревшей постройки, с машинами, работающими на угле и позволявшими развивать скорость лишь до 25 узлов, стреляя из малокалиберных пушчонок, пошли на гигантский новейший крейсер. Но своей цели Головизнин достиг. Вызвал огонь на себя. «Гебен» прекратил бить по городу и порту и перенес стрельбу на «Пущина». Были попадания в командный кубрик, в рубку, дыра зияла под носовой трехдюймовкой, но все равно развороченный и горящий миноносец продолжал идти на врага. У него были сбиты трубы, он начал терять ход — и не в силах больше сблизиться с противником, все же пустил торпеду. Издалека, не имея шансов поразить цель. Однако пресловутый «Гебен», сразиться с которым остереглись английские и французские эскадры… струсил. Испугался отчаянной атаки подбитого миноносца. За которым готовились атаковать еще два. Да и батареи береговой обороны, оправившись от неожиданности, били все более организованно, их снаряды ложились все ближе. «Гебен» развернулся и стал уходить.
Самым обидным оказалось то, что во время бомбардировки Севастополя вражеский корабль безнаказанно прогулялся… по минным заграждениям. Они имели систему централизованного электрического включения и были обесточены из-за того, что ждали возвращения «Прута». Офицер, ведавший главным рубильником, оказался тупым педантом, ожидавшим приказа. А пока в суматохе бомбардировки отдали этот приказ, пока он достиг исполнителя, противник уже сошел с минных полей и удалялся в море, ведь бой продолжался всего 25 минут. На 'Лейтенанте Пущине' было 7 убитых и 11 раненых, на батарее Хрулева 6 убитых и 12 раненых, да при попадании в Морской госпиталь погибло 2 и было ранено 8 моряков, находившихся там на излечении.
Однако дело этим не кончилось. Из Ялты шел практически беззащитный, не имеющий никакого прикрытия, заградитель «Прут», по счастью, не успевший взять на борт злополучный батальон. И «Гебен», уходящий от Севастополя, встретил его у мыса Фиолент. Вот такая добыча Сушона вполне устраивала, и он передал «Пруту» требование сдаться. Командир заградителя лейтенант Рогусский ответил отказом. Линейный крейсер открыл огонь. С дальней дистанции, ничем не рискуя, как по мишени — большой, тихоходной, удобной. После первых же попаданий возник пожар. А на борту «Прута» было 750 мин. Тогда Рогусский приказал команде спасаться, а сам, оставшись на корабле, открыл кингстоны. С ним остался еще один человек — судовой священник, иеромонах Бугульминского монастыря о. Антоний (Смирнов). Моряки кричали ему, чтобы прыгал, предлагали место в шлюпке. Но он не хотел отнимать это место у ближнего. Потому что в октябрьской воде долго держаться на плаву было невозможно, а средств спасения не хватало — часть шлюпок была разбита при обстреле, и люди гроздьями цеплялись за борта уцелевших. И о. Антоний один стоял на палубе тонущего корабля, осеняя крестом матросов. Успел надеть ризу и поднял Евангелие, благословляя их, а потом, исполняя свой долг до конца, пошел искать Рогусского для последней исповеди и причастия. После чего «Прут» пошел на дно. Но наверное, молитва о. Антония дошла до Господа — ни один из членов команды, барахтающихся в море, не утонул. Ни один не был взят в плен. Потому что к Севастополу в это время подоспела минная дивизия из Евпатории и была послана навстречу «Пруту». А «Гебен», заметив приближающиеся эсминцы, снова предпочел удрать. Когда русские корабли подошли к месту трагедии, 300 моряков теснились в шлюпках, плавали в воде — и кричали «ура». В честь подвига своего капитана и священника…
Вражеский флот наделал бед и в других местах. В Одессе в результате бомбардировки была потоплена канонерская лодка «Донец», получили различные повреждения канонерка «Кубанец», минзаг «Бештау», гражданские пароходы «Витязь», 'Португалец', «Вампоа» и «Оксус». Неприятельские снаряды попали в сахарный завод, трамвайную станцию, получил пробоину один из резервуаров в нефтяной гавани. С некоторым запозданием русская артиллерия с берега стала отвечать, и хотя в Одессе она была довольно слабой, отмечалось несколько попаданий в неприятельские корабли, и они ушли прочь. Крейсер «Гамидие» обстрелял Феодосию — абсолютно беззащитную и не имевшую никаких военных объектов. В городе возникло несколько пожаров. «Бреслау» и «Берк» потопили в Керченском проливе рыбачьи лодки и набросали мин, на которых подорвались потом пароходы «Ялта» и «Казбек». А крейсера противника проследовали к Новороссийску и обстреляли его — сгорел хлебный амбар, была разрушена труба цементного завода. Причем на берег высадился в одиночку турецкий офицер судя по всему, обкурившийся анаши, — и потребовал сдачи города. Его тут же арестовали, а корабли ушли.
Черноморский флот сразу после налета вышел из Севастополя, чтобы наказать врага, но уже не нашел его. Только русский крейсерский отряд заметил какие-то турецкие крейсера, однако они боя не приняли и обратились в бегство. Неприятельские отряды стягивались к Босфору и скрылись под прикрытием его укреплений. Но, как нетрудно понять, несмотря на фактор внезапности, никакого «Порт-Артура» у Сушона не получилось. По сути его силы лишь набезобразничали и нагадили по побережью, не добившись не только разгрома русского флота, но и его ослабления. Однако это была уже не провокация, а начало боевых действий. И Сазонов послал Гирсу распоряжение о разрыве дипломатических отношений и выезде из Константинополя. 30.10, когда посол явился к великому визирю, чтобы сообщить ему о полученных установках, тот не принял его 'по болезни'. Но дальше наглость турецкой дипломатии стала, как говорится, «зашкаливать». Иттихадисты уже тогда хорошо освоили прием, которым и поныне пользуются эмиссары «Ичкерии» — откровенно врать с 'чистыми и честными восточными глазами', проникновенной «искренностью» в голосах и демонстрацией абсолютного убеждения в своей правоте. В тот же день великий визирь вдруг «выздоровел», захотел поговорить с российским послом, и в Петроград полетела телеграмма: 'Срочно. Только что видел великого визиря, который выражал мне свое горькое сожаление по поводу нападения турецкого флота, утверждая, что оно было совершено вопреки приказанию Порты. Он уверял,
